Я пожал плечами.

- Это, должно быть, из будущего. Или из прошлого. С ним такое случается.

Внезапно за спиной у меня раздался звон – резкий, тягучий, металлический – будто невидимый меч неожиданно натолкнулся на невидимую преграду из стекла и стали, и незримая стена осыпалась осколками на пол. Это звенело зеркало.

Замерев от ужаса, я медленно обернулся. Его высочество поднял голову.

Перед нами стояла Ванда – прямая, прекрасная, беспощадная, словно выпущенная из арбалета стрела.

- Как трогательно, г-да! Ну, просто семейная идиллия, - сказала она, глядя на нас своими ужасающе прекрасными черными глазами, так похожими на вход в мистический тоннель бессмертия. – Ну, ладно – Горуа, от него можно ожидать любой, самой дикой выходки. Но вы, ваше высочество. Лазить по чужим балконам!.. Никогда не думала, что вы способны на такое мальчишество.

- Мадам, - улыбнулся принц; или мне показалось, или же в улыбке и тоне герцога не было ни малейшего намека на испуг или замешательство. – Вы, как всегда, очаровательны. Жаль, что я в данную минуту немного занят, не то непременно приложился бы к вашей прелестной ручке.

В глазах Ванды вспыхнули черные искры. В одно мгновение, словно невидимая рука оторвала принца от моего друга и швырнула в центр комнаты лицом вниз.

- Я не люблю, когда мне дерзят смертные, - сказала мадам, легонько наступая концом своего изящного изумрудного башмачка на затылок его высочества, - пусть даже эти смертные – принцы крови.

Она убрала ногу. Потирая затылок, герцог медленно сел на полу.

- Прошу прощения, мадам. У меня и в мыслях не было говорить вам дерзости. А в окно мы влезли по одной простой причине – граф Монсегюр истекает кровью. Помогите ему, мадам!..

Ванда, не спеша, подошла к камину и наклонилась над моим другом. Затем посмотрела на герцога – понимающе, жестко, с иронией.

- Признайтесь, ваше высочество, вы пришли сюда сейчас для того, чтобы принять условия великого магистра?.. Что ж! Видеть, как это прекрасное тело истекает кровью – зрелище не из легких. И ваше нежное аристократическое сердце не выдержало. Вы что же – всерьез готовы отказаться от короны наместника? Вы готовы отступиться от борьбы за любовь ангела?.. Ну, что ж. Г-н инкуб все правильно рассчитал: если вы сами отказываетесь, то он ни в чем не виноват. Договор вроде бы не нарушен, а в мозаике не достает звена, и картинка не складывается. Хорошо придумано!

- Но он… он действительно страдает, - нахмурился герцог, глядя на безжизненное тело великого магистра.

- А я была уверена, что вы, Андре Лотарингский, равнодушны к чужим страданиям. Вы, который, как капусту, рубил головы иноверцам, и, словно лягушек, распинал на крестах тибетских монахов!.. Где же ваша безжалостность, ваше высочество, где ваши хваленые твердость и выдержка? Апостол должен идти прямо к своей цели и, не смотря ни на что, апостол не должен сомневаться в своем выборе.

- Даже, если у него на глазах умирает его бог?

- Даже если.

Глаза Ванды сделались холодны, словно черный лед зимней полночи.

- Вы так ничего и не поняли, принц Андре. В этом страдании - его спасение. Если ангел сходит со своего пути, его нужно вернуть туда любой ценой, иначе… Я не хочу даже думать о том, что будет иначе.

- Неужели вы не можете просто взять и отпустить его? – в голосе принца по-прежнему не было страха, но не было и вызова, только крошечная нотка отчаяния, словно золотая песчинка в куче песка. – Неужели вы не можете найти себе кого-нибудь другого?.. Зачем вы его ломаете?

- Другого?

Ванда усмехнулась и опустилась на колени рядом с графом. Рука ее, прекрасная, словно поэма о белой розе, осторожно, с неожиданной нежностью коснулась бледной щеки моего друга, неподвижно-алого бутона его губ. И через мгновение кровь перестала идти – алая змейка замерла, застыла, парализованная таинственным всплеском ее белоснежных пальцев.

- Другого? – тихо повторила женщина, не сводя задумчивых глаз с бывшего своего любовника. – Послушайте, принц. Совершенство бывает одно-единственное, а идеал – неповторим, на то они совершенство и идеал. Взгляните сюда, мой принц. Каждая черточка этого лица, каждая линия этого тела выбирались, шлифовались и совершенствовались долгие века, прежде, чем все это соединилось в одном лице и одном теле, единственном и неповторимом, прекраснее которого нет и не было ничего во вселенной. Мы не можем его отпустить просто потому, что другого такого нет, и не будет. Отпустить его значило бы отказаться от всего плана, а на такое мы никогда не пойдем. А потому мы будем бороться за него – бороться жестоко и всеми средствами.

- Однако одну ошибку в его создании вы все-таки допустили, - усмехнулся герцог. – Он не подчиняется вам. Он не подчиняется никому вообще.

- А кто вам сказал, что это была ошибка? – глаза Ванды засветились грустью и стали похожи на черные фиалки; она осторожно, словно боясь расплескать утонувшую на дне бокала звезду, положила голову графа к себе на колени. – Запомните, господа, раз и навсегда: бог не должен никому повиноваться, иначе это не бог, а фальшивка.

- Но все-таки…

Глаза герцога упрямо, не мигая, смотрели в глаза женщины.

- Признайтесь, Ванда. Все равно, кроме меня и Горуа, вас никто не услышит. Неужели у вас нет ни малейшего желания хотя бы раз в жизни сказать правду?..

На лице мадам Петраш мелькнула улыбка, растопив на мгновение маску ее ледяного очарования.

- А вы упрямец, ваше высочество. И чертовски проницательны. Ну, что ж – это плюс в вашу пользу. Хорошо, я скажу. Мы действительно ошиблись. Ошиблись грубо, недопустимо и непоправимо. Кровь ангела нельзя было ни в коем случае разбавлять вашей человеческой кровью. Мы думали, что эта капля поможет графу Монсегюр лучше понять человеческие слабости для того, чтобы потом безжалостно и равнодушно играть на них. Однако все произошло прямо, да наоборот. Да, великий магистр лучше узнал людей, однако вместе со знанием в его сердце родилась любовь к этим самым людям, и не просто любовь, а сострадание и уважение. И вот теперь он готов отказаться от своей миссии ради того, чтобы не лишать человечество права свободного выбора. Кто бы мог подумать, что капля человеческой крови окажется той самой каплей, которая способна отравить океан.

- Он просматривал будущее – с вашим влиянием и без него, - осторожно подал голос я, делая шаг к Ванде. – Он говорит, что, если человечество пойдет по тому пути, который предлагаете вы, то не будет Шекспира и еще кого-то там, не помню кого…

- Вот именно! – с возмущением воскликнула Ванда. – Предать идею Вселенского Совершенства ради какого-то там Шекспира!.. Потому-то он сейчас и страдает. А будет страдать еще больше. Послушайте-ка, вы оба – ваше высочество и вы, Горуа (она медленно перевела взгляд с меня на герцога и обратно). Вы считаете меня врагом графа, но это не так. Я люблю Александра и хочу ему помочь. Для каждого ангела есть два неписанных закона. Первый: высшая цель – бессмертие, и второй: единственный путь, по которому следует идти ангелу – это путь, предначертанный звездами. Нарушение любого из этих законов автоматически ведет к самоуничтожению. Александр нарушил оба. Во всяком случае - готов нарушить.

- И что же теперь? – я почувствовал, как в висках у меня застучало сердце и, обменявшись взглядом с герцогом, увидел в его глазах ужас.

-Теперь? – Ванда опять наклонилась и провела рукой по безжизненному лицу монсеньора. – Ему наплевать на собственную жизнь, его держит в подчинении лишь страх за жизнь графини Монсегюр. Он готов к смерти, и нисколько ее не боится. А потому вы оба, если не хотите, чтобы несравненный г-н Монсегюр в один прекрасный день сгорел, как звезда от соприкосновения с землею, вы должны не мешать мне, а помочь.

- В чем и как? – вновь переглянувшись со мной, спросил герцог.

- Вы, ваше высочество, не должны более поддаваться на душеубийственную прелесть его страдающей красоты, пусть даже он десять раз на ваших глазах будет истекать кровью. Поймите, это – наказание, через которое он должен пройти. Будьте тверды и непреклонны в достижении своих целей – это будет лучшая помощь с вашей стороны. Теперь вы, Горуа (она посмотрела на меня пристальнее, чем обычно и – о, чудо! - почти ласково). У вас задача гораздо сложнее. Вы должны уговорить его покориться неизбежному, то есть своей судьбе, и продолжить исполнять свою миссию на этой земле, в этом мире. Вы – единственный, кого он, может быть, послушается.