- Ванда? – тихо спросил я, чувствуя, как вздрогнула в моей руке рука моего друга.

- Да.

Граф подошел к зеркалу и мазнул пальцем одну из букв.

- Надо же, даже крови своей не пожалела.

Ни смотря на привычную иронию, голос его звучал глухо, а лицо было бледным, словно морозный цветок на заснеженном окне.

- Что она имеет в виду, Александр? О каком кристалле идет речь?

Великий магистр тихонько подул на зеркало: надпись исчезла, и зеркало снова стало ровным, серебристо-прозрачным, отразив безумную печаль в глазах монсеньора.

- Черный кристалл, Горуа – частица и порождение мертвых звезд, так называемых черных дыр, источника, способного поглотить всякую существующую во Вселенной силу и энергию, как материального, так и нематериального происхождения. В том числе – силу и энергию ангелов. Это – единственное оружие, действительное против ангелов, и это единственный способ укротить зарвавшегося и привести в чувство непокорного.

- Она вам угрожает? – ахнул я.

- Нет, скорее предупреждает. Они не посмеют применить против меня кристалл до тех пор, пока я соблюдаю договор.

Я подошел к графу и стал рядом. Зеркало послушно отразило мой силуэт – смуглого юношу с коротко остриженными и все еще не отросшими после пожара белокурыми волосами, с безграничной жаждой любви в светло-голубых глазах, которые на фоне смуглого лица казались какими-то бледными, словно вылинявшими… Нет, я себе положительно не нравился – лучше смотреть на моего г-на.

Я осторожно положил руку ему на плечо.

- А как действует этот самый кристалл? Это больно?

- Не знаю. Я не помню, чтобы при мне его использовали против кого-то из своих. Ванда – та знает, уж она-то им пользовалась не раз. Я думаю, что это действительно больно. Разве может быть не больно, когда у тебя насильно вырывают душу и отнимают волю? Больно ли мошке в объятиях паука?..

- А я думал, что вампиры не чувствуют боли…

Граф поймал в зеркале мой взгляд и улыбнулся: нервный надрыв его улыбки утонул в зеркале, как снежинка в чашке горячего кофе.

- Боль боли рознь, mon chere. А это не боль, это просто - уничтожение болью.

…Утром, едва только рассвело, он вытащил меня из постели, и мы отправились на прогулку. Он почему-то питал странную привязанность, нет, даже страсть к рассвету. Восходящее солнце притягивало его, словно магнит – он смотрел на него жадно, во все глаза, с любопытством и еще чем-то сродни беспокойству моряка, который видит незнакомый берег незнакомой земли и не знает, что ожидает его на этом берегу и стоит ли пришвартовывать к нему свое судно.

- Александр!..

Великий магистр стоял посреди василькового поля – без плаща, без оружия, в одной не застегнутой белоснежной рубашке и мягких черных брюках, и казался таким одиноким, таким беззащитным перед гигантским золотым шаром, медленно, подобно сказочному чудовищу, выплывающим из-за горизонта. Он казался ребенком, которого принесли в жертву древнему Молоху, и который безропотно и наивно ожидает маму в объятиях огнедышащего демона.

- Александр… Когда вы смотрите вот так вот, мне становится страшно.

Я зарылся лицом в его волосы – шелковые, прхладно-черные ветви сирени, которые в темноте опочивальни всегда почему-то отсвечивали изумрудом, а сейчас, при солнечном свете в них то и дело вспыхивали алые огоньки.

Он, не оборачиваясь, слегка откинулся назад, так, что его прекрасная голова легла мне на плечо, и тихо сказал:

- В каждом рождении таится смерть, даже если это рождение нового дня.

- А философии вы тоже умудрились нахвататься у людей? - обнимая его, улыбнулся я.

- Знаете, Горуа… Ваша Земля – такое удивительное место во Вселенной, что философия здесь словно бы разлита в воздухе. Ею дышишь, ее чувствуешь всей кожей, ее пьешь вместе с водой и впитываешь глазами вместе с солнечным светом. Вот такое вот волшебство. А еще на Земле – самые прекрасные во Вселенной рассветы и закаты.

- Ну, для того, кто не был нигде, кроме Земли, в общем то и сравнивать не с чем.

- Поверьте мне на слово, Горуа. Я видел миры так же близко, как вижу вас – видел воочию и во сне. Видел их тысячи и десятки тысяч. Но никогда и нигде я не видел ничего более притягательного, загадочного и щемяще –прекрасного, чем ваше бледное земное солнце с его орбитами лебедей-планет, одна из которых стала для нас вторым домом. А точнее – полем сражения за этот второй дом. Я понимаю, почему Те, Со Звезд, выбрали именно Землю – она каким-то образом ухитрилась пленить даже их холодные, не привыкшие к сантиментам сердца.

Потом мы долго лежали в высокой душистой траве, глядя на бегущие по небу облака.

- Вот это облако похоже на птицу, а это на лошадиную голову, - говорил я, покусывая травинку. – А это облако похоже на дракона. Александр, а драконы и вправду бывают, или это бабушкины сказки?..

Он лежал на спине, заложив за голову руки, и розовые солнечные лучи робко скользили по его груди, словно крылья жар-птицы.

- Раньше были, - сказал мой друг, все так же глядя на солнце, так, что в глазах его отражалось по блестящему золотому мотыльку. – Раньше, очень давно такие существа и вправду населяли этот мир. Только назывались они по-другому. А теперь это, конечно, просто сказки.

- Вы так просто говорите об этом. Для вас заглянуть в прошлое – все равно, что выпить чашку кофе, а в будущее – все равно, что убрать со щеки ресницу. А мне бы тоже хотелось взглянуть, - я просительно коснулся его плеча. – Можно?..

- И на что же вы больше желаете взглянуть – на прошлое или на будущее? – не поворачивая головы, с легкой насмешкой спросил он

Я задумался.

- Прошлое – давно ушло, его все равно не вернуть. А вот будущее…

- А будущее, Горуа, имеет уж очень экзотический для вашего девственного неба вкус. С непривычки можно обжечься так, что потом надолго отпадет охота принимать пищу вообще.

- Что вы этим хотите сказать? – насторожился я.

Он посмотрел мне прямо в глаза с той обычной своей грустной насмешкой, которая, словно игла, входила в сердце.

- Только то, что человеку эпохи, в которую он живет, будущее может показаться адом, Апокалипсисом, карой господней. Или еще чем-то похуже.

- Оно настолько ужасно?

- Ну, я бы не сказал… Оно просто совершенно противоположно тому, что нас сейчас окружает. Так, если бы на ваших глазах небо из голубого вдруг сделалось алым. Сам по себе алый цвет не страшен и даже красив, но, поскольку вы привыкли видеть небо именно голубым, то первое, о чем вы подумаете, это…

- …Это то, что наступил конец света, - задумчиво закончил я, и через несколько секунд добавил:

- Нет, пожалуй, я еще не готов к этому, Лучше сейчас не надо.

Мой друг одобрительно кивнул:

- Верное решение, Горуа.

А потом улыбнулся и попросил очень тихо и как будто бы виновато:

- Вы не принесете мне воды, mon chere? Очень хочется пить. Здесь в лесу неподалеку есть источник.

- Что же вы раньше молчали? – я с готовностью подхватился на ноги. – Конечно, я мигом.

Схватив флягу, я со всех ног бросился к лесу. Граф задумчиво проводил меня глазами. Он вообще был сегодня с самого утра очень грустный. Однако я не придал этому значения – такое иногда с ним случалось. Мало ли, где он успевал побывать ночью в те недолгие минуты, когда я не сжимал его в своих объятиях…

Родник был в лесу за деревьями. Ловко перепрыгнув через покрытые мягким мхом упругие кочки, я стал на колени и набрал воды полную флягу. Родниковые струи так соблазнительно звенели и отливали на солнце серебром, что я и сам не удержался – наклонился и припал губами к бьющей из-под земли ледяной искристой струе.

-Доброе утро, юноша! Не будете так любезны подсказать, как проехать в Монсегюр? Я, кажется, заплутал.

Голос раздался позади меня так неожиданно, словно в спину мне запустили камнем. Я вздрогнул, едва не подавившись, и быстро обернулся.

На лесной тропинке, между кустами дикого шиповника, я увидел незнакомца. Молодой мужчина лет около 30-ти верхом на великолепной черной лошади, чуть прищурив глаза, наблюдал за мной. Эти его глаза было первое, что приковывало к себе внимание. Удивительно, пронзительно синие, слегка восточного разреза с плавающими на дне желтыми искрами-огоньками. И эти искры, и прямые длинные темно-каштановые, почти черные волосы, и смугло-оливковая кожа, и диковато-кошачья, какая-то жесткая, почти варварская грация движений делали его похожим на красивого и опасного хищника, рыщущего по лесу в поисках добычи.