- Александр, - прошептал я, с трудом сдерживая подступившие к горлу слезы.

Это был он – цветок нашей страсти. Прекрасный - до боли в глазах и непорочный, как улыбка младенца.

Из груди великого магистра вырвался вздох восхищения. Не размыкая объятий, он несколько секунд смотрел на чудесное видение над нашими головами, а затем, оторвавшись от моих губ, медленно опустился перед цветком на колени.

- В ту минуту, mon chere, когда вам будет невыносимо больно, - прошептал он тихо и монотонно, словно читая вырванную страницу из Книги Судьбы, - в ту минуту, когда вам будет казаться, что жизнь кончена, и вы будете думать о смерти, как об избавлении – вспомните этот цветок. Он – это то, что вы отдали мне, и то, что получили от меня взамен – наша страсть, наша нежность, наши плоть и кровь, наша сила.

Странная горечь его слов болезненным надрывом отозвалась у меня в груди.

- Но я вовсе не собираюсь думать о смерти, Александр!.. С какой стати? Глядя на вас, можно думать только о…

Где-то сбоку тихонько хрустнула ветка. Граф быстро приложил палец к моим губам.

- За нами наблюдают? – тихо спросил я.

Великий магистр улыбнулся и чуть-чуть кивнул. Теперь я заметил: за укрытыми туманом кустами явно виднелись чьи-то белоснежные фигуры. Мне показалось, что я даже слышу их взволнованное дыхание. Я начал понимать.

- И все это время наблюдали?

Граф снова кивнул с той же улыбкой.

- Это священная поляна, mon chere. А всякое священнодействие предполагает зрителей.

Я покраснел, побледнел, затем рассмеялся. Да, пожалуй, это и вправду было забавным!..

-Так вот, значит, почему вы хотели прийти сюда с тем, кого любите!.. Ну и свинья же вы, Монсегюр! – воскликнул я и, подхватив одежду, словно ошпаренный кот, сиганул в кусты.

Через несколько минут мы, смеясь и крепко взявшись за руки, шли по лесу по тропинке, ведущей к водопаду. Я уже не сердился на графа, да и как вообще на него можно было сердиться или обижаться?.. Утешало уже то, что те, кто за нами наблюдал, готовы были с радостью отдать жизнь за то, чтобы оказаться на моем месте!..

Солнце до половины ушло за горизонт, близились сумерки. Я остановился, с любопытством глядя, как огромный розовый шар, распухший, словно губы после поцелуев, медленно скатывается за лес.

- Солнце садится. А когда мы пришли на поляну, было утро. С вами не чувствуешь времени, Александр. Это упоительно, но это страшно и больно. Когда-нибудь вы откроете глаза и вместо цветущего юноши увидите рядом с собой высохшего старца.

Я думал пошутить, но в глазах моего друга при этих моих словах мелькнула такая непередаваемая горечь, что я даже испугался.

- Я думаю, что ни вы, ни я не доживем до этого, - грустно сказал он.

- Но ведь ангелы – бессмертны! – воскликнул я, чувствуя, как сердце сжимает ледяная рука страха.

Он посмотрел на солнце, цепляясь за него глазами, как за спаси-тельный маяк посреди океана.

- Конечно, mon chere. Ангелы бессмертны, как время и вечность. Как любовь.

Навстречу нам из-за деревьев вышел Домиан.

- Смеркается, монсеньор. Может быть, останетесь ночевать здесь? Я понимаю, что глупо говорить ангелу «в ночное время дорога небезопасна», но все-таки…

И, поймав пристально-насмешливый взгляд магистра, с улыбкой добавил:

- Обещаю, что никто из моих людей не будет надоедать вам с глупостями.

- Конечно, - тихо, но так, чтобы он расслышал, буркнул я себе под нос, - ваши люди, по-видимому, уже получили полное удовлетворение от представления на Поляне.

Граф закусил губы, пряча улыбку. Домиан сделал вид, что не услышал.

- Ну, что, Горуа, - с серьезным видом магистр посмотрел на меня. – Хотите заночевать на земле Святого Алгола?

- С удовольствием, - невозмутимо ответил я. – Если у этого самого Алгола – не тысяча глаз, как у Аргуса.

Тут уже не выдержал и Домиан.

- Наверное, я должен принести вам извинения, но такова традиция…

- Не стоит, - фыркнул граф. – Ваши люди вели себя вполне тактично и не пытались к нам присоединиться. А, если учесть, что такова традиция…

На щеках Домиана выступил румянец, он быстро спрятал глаза и что-то пробормотал.

…Молодой маг отвел нас в небольшой поселок прямо посреди леса на берегу реки с низкими, каменистыми берегами. Деревянные дома, скромные, но добротно поставленные, виднелись то здесь, то там между деревьями и , словно ласточкины гнезда, лепились к берегу.

- Вниз по течению есть еще несколько таких поселков, - предупреждая мой вопрос, сказал Домиан. – Там живут в основном пришлые маги с семьями и детьми.

- Ах, даже с семьями! – в очередной раз не удержался я от шпильки. – А я-то думал, что у вас здесь свободная любовь.

Однако молодой маг не обиделся.

- У нас в этом плане нет ни правил, ни запретов: каждый живет так, как ему нравится. А запрещается только одно – насилие.

- Вы – язычники?

Домиан пожал плечами.

- Каждый сам выбирает себе религию. Как и любовь.

Возле реки горел небольшой костер, на котором жарилась целая оленья туша. Возле костра в кружок сидели человек 20-ть молодых людей – мужчин и женщин. Они, негромко смеясь, переговаривались друг с другом в ожидании ужина.

Завидев нас, все умолкли и с восхищением уставились на графа. На щеках женщин полыхал яркий фруктовый румянец, взгляды мужчин светились откровенной страстью. Однако, как только мы подошли, все мигом спрятали глаза и опустились на колени.

- Да будет с вами свет, монсеньор! – раздался над землей их влюбленный шепот.

Великий магистр тихонько кивнул, спокойно, как само собой разумеющееся, принимая их восторг, их поклонение. В полумраке от его жемчужин-ногтей словно бы исходило легкое сияние, как от лунной радуги…

Господи, неужели полчаса назад в моих объятиях и вправду был бог?..

Через несколько минут мы сидели возле костра между Домианом и Марфой и ели пахнущее дымом и еще какими-то травами оленье мясо. Я был голоден, как тысяча чертей, и ничто в мире не казалось мне вкуснее. Чем это сочащееся жиром и кровью горячее мясо.

Граф растерянно скользнул глазами по начищенной до блеска медной посуде (да уж, монсеньор! извините, но вилок здесь не предусматривалось!), вздохнул и стал есть руками.

Между тем юноши и девушки, не отрывая жадных глаз от моего г-на, стали разбиваться на парочки и потихоньку, друг за другом , исчезали в лесу.

- Куда это они? – доедая мясо, наивно поинтересовался я после того, как сидящая рядом Марфа встала и, сделав глазами выразительный знак молодому темноволосому мужчине, поспешно удалилась в сторону леса.

Домиан загадочно пожал плечами.

- Говорят, что у женщин, которые перед самым зачатием видят что-либо необычайно прекрасное, рождаются красивые дети. Вот они и спешат, пока монсеньор здесь. Хотите эля?..

Он наполнил мне кружку и повернулся к графу, но тот сделал отрицательный жест – из спиртного он пил только сладкое красное вино. А люди все приходили, уходили и снова возвращались. Вероятно, весть о том, что в селении над рекой гостит ангел, облетела соседние деревни, и люди торопились посмотреть на это чудо.

Граф Монсегюр покорно терпел все это, ни словом, ни взглядом не выказывая своего неудовольствия. Изредка я ловил на себе его лучистый, проникающий в кровь и под кожу взгляд-прикосновение.

«Да он же, как и я, сейчас, мечтает только об одном – чтобы все эти люди поскорее ушли, испарились, исчезли, и мы остались наедине!» - вдруг понял я. А ведь он не просто уступает мне, моей страсти – он и сам в эти минуты испытывает не меньшую страсть!.. Я понял это окончательно на Поляне Любви, когда мы, стиснув друг друга в объятиях, сгорая от желания, упали в покрытую прохладным туманом траву. И вот теперь я еще раз в этом убедился.

Тем временем в руках Домиана оказалась небольшая самодельная лютня; он смущенно и вопросительно посмотрел на графа.

- Мы слышали, что вы в совершенстве владеете этим инструментом. Я и сам немного играю, но… Может быть, вы нам немного поиграете? А еще лучше – спойте что-нибудь.