Мы опорожнили кувшин и заказали следующий. У капитана горели глаза и щеки, а язык стал слегка заплетаться. Я был не в лучшем состоянии, плюс ко всему меня то и дело пробивало на дурацкий смех.

- А вы не пробовали переключить свое внимание на какой-нибудь другой объект? – глядя на хихикающих девиц, я дружески подтолкнул капитана в бок локтем.

Тот сосредоточенно проследил за моим взглядом.

- Пробовал – противно, - сказал он, опрокидывая в себя очередной стакан. – Думать о нем в то время, как… Нет, это просто отвратительно!.. Хотя в качестве разрядки помогает. Иногда. Но, честно говоря, куда большее удовольствие – наблюдать за ним, когда он купается в реке…

- Но, насколько я знаю, монсеньор никогда при этом не раздевается! – усмехнулся я.

Капитан пожал плечами – его мутные глаза напоминали подернутые дымом осенних костров зеленые факелы.

- А воображение на что, Горуа?.. Воображение – великое дело. Уж фантазировать он мне, спасибо, не запретил. Кстати, я только потом узнал: все его люди при поступлении на службу давали такую же клятву, как и я. Абсолютно все! Кроме вас. Вот такие вот пироги, г-н счастливчик!..

Д*Обиньи оглушительно рассмеялся.

А ведь и вправду, подумал я: ведь граф не потребовал с меня никакой клятвы. И еще ни разу не сказал: «Этого никогда не будет». Неужели он уже тогда знал, чем все закончится, и что бороться со страстью бесполезно. Знал и все-таки боролся – до конца, до самой моей победы. В этом весь он – знание не мешает ему жить, даже если это знание собственной смерти.

- Вот смотрю я на вас, Горуа, и думаю, - сосредоточенно глядя на меня сквозь мутное стекло стакана, сказал капитан. – Ну, почему, почему именно вы? Почему он выбрал вас? Что в вас такого особенного, чего нет в других? Умом вы не блещете, каким-либо выдающимся талантом не обладаете. Внешность?.. Ну, есть в вас эта юношеская смазливость, этакая щенячья грация – так через пару лет этого не будет. Что тогда?.. Ума не приложу!

- Я и сам не знаю, - признался я. – Это как огонь – вспыхнул, ослепил, и вместо сердца – факел.

- Вы стихи писать не пробовали?- фыркнул капитан.

- Пробовал. Не Шекспир, - роняя на стол отяжелевшую голову, сказал я.

Капитан наклонился и почти ласково похлопал меня по загривку.

- Славный вы парень, Горуа. Хоть и перебежали мне дорогу. Я понимаю, что это не ваша вина, но от этого мне не легче. Я все же надеялся, что когда-нибудь… Ведь ловил же я на себе иногда его взгляды – и было в них что-то такое…такое… Он как будто ожидал чего-то. Кто знает, может быть, так истово храня данную ему клятву, я сделал самую большую в своей жизни глупость…

Д*Обиньи махнул рукой и подпер отяжелевшую голову.

- Арабы называли его не иначе, как Иблисом. Я все думал, почему? Он ведь совершенно не похож на сатану, скорее – на языческого бога, из тех, кому приносили жертвы наши предки. А сейчас, кажется, понимаю. Есть в нем этакая червоточинка неповиновения – даже, если он подчиняется, даже, если он уступает, то все равно, все равно – там, в глубине, куда нет доступа никому, даже вам, Горуа, даже вам, там он все равно свободен в выборе. Даже, если этот выбор станет для него смертельным.

- Ангелы не умирают! – хмыкнул я, потянулся за стаканом и опрокинул его прямо себе на штаны.

- Да, ангелы не умирают, - задумчиво повторил капитан. – Ангелы просто возвращаются к себе, туда, откуда они прилетели.

И, решительно встряхнув головой, бодро добавил:

- А мавры все-таки идиоты!.. Эх, попадись они мне сейчас – уж я бы накрошил из них капусты!..

Он захохотал, опрокидывая кувшин.

Я мигом отреагировал – резко подхватившись с места, я сдернул со стола скатерть.

- Бей мавров! Долой халифат!

- Бей мавров! – мгновенно отозвался на мой дурной вопль капитан и изо всех сил швырнул стол о стенку.

Я плохо помню, что было потом… Кажется, мы ломали стулья и бросались стаканами в окна – на спор, у кого стекло разобьется на более мелкие осколки. Потом потрошили мешки с овощами и перекидывали корзины с фруктами, рассыпая по полу картофель и играя, как мячом, капустными головами.

Хозяин долго терпел и прятался, прятался и терпел, но, когда мы стали кормить жареными перепелами бродячих собак, он попытался возразить. Капитан без лишних слов взял беднягу за шиворот и, как нашкодившего котенка, выкинул в окно.

А еще через полчаса я, взюзю пьяный лежа на полу у стены, мутными глазами наблюдал за тем, как капитан швырялся скамейками в мастеровых, а затем с ревом и рыком, так похожий на большого пьяного льва, гонял по всей таверне визжащих от ужаса проституток.

«А ведь, пожалуй, монсеньору это не понравится», - отчетливо подумал я перед тем, как провалиться в беспамятство…

…Я проснулся, когда солнце было уже высоко, и долго не мог сообразить, что случилось, сколько времени, где я и почему при каждом движении в голове у меня раздается такой звон, словно у меня не голова, а медный таз, который кухарка перед праздником решила почистить ершом, ножом и песком.

Я лежал в своей комнате поперек кровати, так что голова моя болталась где-то невысоко от пола.

Граф стоял у окна. Это он отдернул шторы и пустил в комнату солнечный свет, от которого у меня еще сильнее застучало в висках.

- Пить, - прошептал я, но голоса не было – я просто беззвучно шевелил губами. – Дайте воды, я умираю.

- Ерунда. Насколько я знаю, от этого еще никто не умер, - сказал граф, даже не взглянув в мою сторону.

Я обхватил руками гудящую и раскалывающуюся голову. А, может быть, меня вчера лягнула лошадь, а я и не заметил?.. Не может быть, чтобы от кувшина вина…вернее – от двух кувшинов… Или – от трех? Ничего не помню!

- Пожалуйста, Александр, сделайте что-нибудь, - голос наконец-то прорезался, но звучал так хрипло и с таким бульканьем, что я даже испугался. – Вам ведь ничего не стоит…

- Не буду, - он повернулся ко мне, глядя решительно, но не жестко. – Ну ладно – напились до чертиков на заборе. Это я понимаю – с кем не бывает. Так вы еще и трактир ухитрились распотрошить, словно цыпленка!.. Я накажу капитана за дебош, пусть только он протрезвеет. И накажу вас: ни в эту ночь, ни в следующую не смейте ко мне приходить.

- Как?! – я подскочил на кровати и тут же с гримасой боли снова схватился за голову. – Лучше уж прикажите меня выпороть!..

Великий магистр вдруг рассмеялся – негромко и очень ласково, убрал из глаз льдинки и, сев рядом со мной на кровать, легонько сжал указательными пальцами мои ноющие виски. Мгновение – и боль ушла, голова стала чистой и ясной, как небо в июле.

- Боже мой, - все так же с улыбкой глядя на меня, обреченно констатировал он. – Меня угораздило влюбиться в алкоголика!..

- А кто такой алкоголик?

Он рассмеялся еще более заразительно.

- Тот, кто вино предпочитает любовным объятиям.

- Ну, это уж точно не про меня, - рассмеялся я в ответ и протянул к нему руки.

Однако он уклонился и вдруг, в одно мгновение став серьезным, сказал:

- Не сейчас, Горуа. Приберегите свою страсть до следующего раза. Сейчас мне нужно съездить по одному безотлагательному делу, и я прошу вас меня сопровождать.

- Хорошо, - безропотно согласился я, стараясь держаться тише воды, ниже травы, лишь бы он только не сердился за вчерашнее. – Я готов.

- Одевайтесь, завтракайте, я буду ожидать вас внизу.

Он уже ступил было за дверь, когда я его окликнул:

- Монсеньор, а…что с капитаном?

Граф насмешливо приподнял брови, пряча улыбку.

- С капитаном все лучше не бывает. Храпит так, что в казарме дрожат стекла. Пусть только проспится, уж я ему устрою мавританские страсти.

Однако по тону его было видно, что капитану ничего не угрожает.

- Простите его, - попросил я на всякий случай. – Он ведь не нарочно – так вышло. Он вас очень любит.

В черной бездонности глаз магистра, словно крошечный парус, мелькнула грусть.

- Я знаю, - сказал он тихо. – Я не сержусь на него, Горуа. Одевайтесь.