«Да, здорово они вас отделали, - с грустью глядя на меня, сказал он. – Я, конечно, знаю, что арабы – варвары, но иногда их варварство переходит всякие границы».

«Если можно, позовите священника, я умираю», - попросил я, не в силах оторвать взгляда от завораживающего совершенства его чуть бледного, словно тронутого изморозью, лица.

Он усмехнулся – видимо, такие взгляды были для него самым обычным делом.

«Как магистр, я имею право отпускать грехи и причащать, но, думаю, что вам еще рано говорить о смерти».

Он обернулся и негромко, вполголоса приказал сопровождающим его рыцарям: «Перенесите его в мой шатер. А этих (он небрежно кивнул на уставившихся на него в какой-то немой эйфории арабов) отвезите в пустыню. Выживут – их счастье. А не выживут – не мое дело, не хочу марать о них руки».

Он отошел, и я тут же лишился чувств – так, словно единственное, что связывало меня с жизнью, был его взгляд.

Я не знаю, сколько времени я был в беспамятстве.

Но очнулся я от того, что тело мое омывали волны. Впервые за три дня не было боли – не болели раны, не болели порванные мышцы и сухожилия, и не было во рту отвратительного привкуса крови. Я словно бы лежал на теплом морском берегу, подставляя волнам свое израненное тело. В лицо мне светило солнце, и где-то рядом одуряющее пахло сиренью.

Я раскрыл глаза, и сердце мое куда-то улетело, раз и навсегда отлетело от земли, запутавшись в тени чудесных ресниц склонившегося надо мной юного воина. Это его глаза сияли подобно солнцу, вырвав меня из беспамятства, это его руки, подобно волнам, скользили по моему телу. Они касались, трогали, сжимали, мяли, давили. И я чувствовал, клянусь богом, я чувствовал, как что-то там, внутри меня щелкает, разглаживается, выпрямляется, соединяется – словно звенья разорванной цепи в руках умелого мастера, очищаясь от крови и ржавчины, снова соединяются в крепкую молодую цепь.

А прекрасный воин между тем наклонился еще ниже: его черные волосы, словно лепестки черной орхидеи, скользили по моей горячей коже, а с губ его слетали какие-то странные, так похожие на падающие в бездну жемчужины, слова, аналогов которым не знал ни один земной язык.

Он был прекрасен настолько, что, глядя на него, я невольно испытывал что-то похожее на сильную боль, нет, на муку, по сравнению с которой все пытки мавров казались детским лепетом. Хотелось или умереть, или немедленно, сию же минуту прекратить эту боль. И я знал, я понял, что для этого нужно всего лишь…

Плохо соображая, что я делаю, я быстрее ветра вскочил на ноги, опрокинул его на кушетку и так крепко стиснул в объятиях, что под моими руками треснула тонкая ткань его белоснежной кружевной рубашки. Желание вспыхнуло так внезапно и с такой силой, что мое тело, казалось, в считанные секунды превратилось в кусок раскаленного металла.

Он, по-видимому, не ожидал такой прыти от умирающего и на какие-то несколько мгновений растерялся. Да-да, на какие-то несколько мгновений он оказался в моих объятиях и, глядя в его странно расширенные черные вишни-зрачки, я вдруг на мгновение словно бы почувствовал ответный огонь…Но, должно быть, мне это просто показалось, или же я просто сошел с ума от страсти.

Уже через секунду на дне его глаз вспыхнуло что-то: черный лед раскололся, что-то не сильно, но ощутимо кольнуло меня в затылок. Комната качнулась, замерла в воздухе, словно пойманный в паутину вневременья маятник, а затем - затем качнулась обратно, сделав странный оборот в пространстве: я – снова лежал, распростертый на кушетке, а мой спаситель стоял надо мной, сосредоточенно рассматривая свою разорванную рубашку.

- Я очень рад, что вы в порядке, - не глядя мне в глаза, совершенно спокойно, я бы даже сказал, устрашающе спокойно заметил он, - я рад, что вам лучше, но попрошу вас более так не делать, иначе я тоже могу потерять над собой контроль. И тогда вам не поздоровится.

Я видел, я отчетливо видел, как с кончиков его прекрасных пальцев сорвались крошечные голубые искры и ударили в землю.

- Вы – маг? – догадался я, с изумлением и восторгом продолжая его рассматривать.

Он поморщился, ему явно не нравилось это слово.

- Не совсем, но что-то вроде того, - усмехнулся он. – Шелдон Монсегюр, магистр ордена тамплиеров – к вашим услугам.

И тут я вспомнил, что уже что-то слышал о нем – от похабных шуточек моих солдафонов до самого искреннего восхищения поэтов-трубадуров. Слышал, но как-то не предал этому значения. Я никогда не считал себя поклонником мужской красоты. Но, должно быть, я просто ее никогда не видел – настоящую красоту.

- Да вы, оказывается, совсем молоды! – искренне удивился я.

- Есть некоторые вещи, которые не зависят от возраста. Такие как…

- Красота? – тут же спросил я.

Я знал, что перехожу все границы, допустимые приличием, вот так вот жадно таращась на него, однако я ничего не мог с собой поделать.

- Не угадали, капитан, - усмехнулся он. – Сила. И лишь она, единственная. Ну, да это не важно. Как вы себя чувствуете?

Тут только я обратил внимание на то, что кости мои целы, мышцы, по всей видимости, тоже, ногти все на месте, а на теле нет ни одного кровоподтека. Но меня, честно признаться, это мало уже удивило.

- Вы меня спасли, - с трудом выдавил я, по-прежнему не в силах отвести от него глаз. – Зачем?

«Чтобы тут же поразить насмерть?» - хотел добавить я, но сдержался.

Однако он моментально прочитал мои мысли.

- Только вот не нужно этого трагизма, капитан! Вы же воин, а не сопливая девчонка, млеющая от красивой мордашки. Вам сейчас дадут одежду, оружие, деньги и лошадь. Переночевать можете здесь, а завтра - свободны, отправляйтесь на все четыре стороны!

Я растерялся, чувствуя, как у меня буквально оборвалось сердце.

- Могу ли я остаться в числе ваших людей? – набравшись смелости, выпалил я. – Я хороший воин и могу вам пригодиться.

Он равнодушно пожал плечами.

- Все мои люди – хорошие воины. Другие мне просто не нужны.

- Но тогда…тогда, - не отступал я, - может быть, вам нужен человек, который при случае отдаст за вас жизнь, который никогда не и не при каких обстоятельствах вас не предаст? Который будет верен вам, как пес, и, как пес, будет вас охранять?

- Вы считаете, что мне нужен телохранитель?

Он рассмеялся – негромко и с легкой грустью, как будто бы я сказал какую-то забавную глупость.

- Не надо мне лгать, капитан. Вы хотите остаться совсем по иной причине… Вернее – в большей степени, по иной причине. Только хочу вас предупредить сразу – даже не думайте об этом. Этого никогда не будет.

- Но почему? – отбросив все существующие на свете приличия, в лоб спросил я. – Я вам настолько неприятен?

Он снова пожал плечами.

- Если бы вы мне были неприятны, я бы попросту не стал вас спасать. Человеколюбие не входит в число моих достоинств.

- Но тогда, тогда я не понимаю…

- Я не сторонник развлечений подобного рода.

- Вам не нравится мужская любовь? – опять же в лоб спросил я.

И тут он вспылил. Он крепко стиснул за спиной руки и сказал не-громко и жестко, чеканя каждое слово:

- Мне вообще не нравится любовь. Никакая. Запомните хорошенько – никакая. Вы, люди, просто-таки помешены на этой вашей любви. Почему, ну почему вы готовы идти за нее на плаху?.. В огонь?.. На виселицу?.. Да что в ней такого особенного, кроме как…

Он махнул рукой и отвернулся.

И тут до меня дошло.

- Мы, люди? Наша любовь? – повторил я медленно, садясь на кушетке. - Так вы – не человек?

- Точно, - выдохнул он и через секунду с той же насмешкой добавил:

- Ну что, вы все еще по-прежнему хотите мне служить?

- Более, чем когда-либо, - твердо ответил я.

- Вас даже не смущает то, что мавры называют меня не иначе, как Иблисом?

- Я не верю в дьявола.

- А в бога?

Я задумался и, глядя на него, улыбнулся.

- И в бога я тоже особенно не верил. До сегодняшнего дня.

Он вдруг нахмурился и закусил губы: уж не знаю, чем, но мой комплимент был ему неприятен.