- Да, ты ничего не нарушил. Ты просто себя погубил. Ты влюбился. Возрази мне, если сможешь.

- Мне нечего возразить тебе, - прошептал граф, вытирая кружевной манжетой снова выступившую у него на губах кровь.

- Возьми! – Ванда резко, словно мяч, швырнула ему свой платок. – Ты сегодня и так потерял много крови… Да, еще – чем тебе помешал Дрие? Зачем ты его прогнал?

Юный магистр поморщился, словно от укуса скорпиона.

- Он мне надоел.

- Вот как? – она сделала легкое движение в его сторону, словно желая сама унять, успокоить, высушить трепещущую на его губах алую змейку, но в последний момент заставила себя удержаться. – Ты же знаешь: он – из посвященных, хоть и человек. Ты не имел права выгонять его, не посоветовавшись хотя бы со мной.

- Можешь считать, что я с тобой советуюсь – сейчас.

Ванда раздраженно фыркнула.

- Между прочим, Дрие вне себя от ярости – он ведь все еще в тебя влюблен. Влюблен настолько, что…

- Что со своей идиотской ревностью едва не сжег замок, - мрачно закончил граф и решительно добавил:

- Я 10-ть лет терпел его домогательства. Все, хватит. Я не желаю его больше видеть. И, если он еще раз осмелится ко мне явиться, я его просто убью. Это мое последнее слово, Ванда.

Она покачала головой с еще большей грустью.

- Раньше ты никогда так со мной не разговаривал. Раньше, когда ты говорил «нет», у тебя в голосе был металл, а сейчас…Сейчас просто чувствуешь, что это твое «нет» - последнее, и что за ним более ничего нет, дальше – пустота, мрак, пропасть. Сейчас ты более, чем когда-либо похож на бога – поверженного, истекающего кровью, но бога. И ты станешь им, хочешь ты того или нет.

На губах юного магистра появилась загадочная улыбка.

- Ты упряма, Ванда, но ведь ты не дура. Знаешь, как говорится в одной японской песенке?..

Он произнес несколько странно звучащих, гортанно-певучих фраз и тут же перевел:

Нельзя из-под палки

Звать розой фиалку.

Нельзя под ножом

Звать белку ежом.

Нельзя поймать в сети

Зарю на рассвете.

В шкатулку, как спицу,

Не спрятать синицу.

Нельзя не влюбиться

В любовь без границы.

Но меч, словно кожу,

Найдет свои ножны.

На щеках женщины загорелись два ярких пятна, а в черных звездах ее глаз полыхнул такой огонь, что по сравнению с ним вчерашний пожар был похож на спичку.

- Я вижу, что свои ножны ты уже нашел, - бросив на меня испепеляющий взгляд, прошипела она.

Граф снова рассмеялся – так, словно клинок ударился о клинок, и посыпались искры.

- Не нужно пошлить, Ванда. В женщине это отвратительно. Впрочем, я совсем забыл: ты же у нас не женщина – ты ангел!

- А ты все время об этом забываешь! – сверкнув глазами, рявкнула та. – Ровно, как и о том, что и ты в первую очередь – ангел, а уже потом мужчина, или кто там еще – мне все равно.

- Инкуб, Ванда, - с невинным видом подсказал граф. – Странно, а мне 10-ть лет подряд твердили совершенно иное.

- И ты не преминул это хорошенько выучить?

- Пришлось.

- Да ты…ты просто нахальный, распоясавшийся мальчишка, Монсегюр! – Ванда с яростью вырвала у него из рук свой платок. – Когда-нибудь ты просто истечешь кровью, и я даже пальцем не шевельну, чтобы спасти тебя.

- Ну, уж нет, - улыбка молодого человека сделалась откровенно издевательской. – Шевельнешь, да еще с завидной скоростью. Я – слишком ценная фигура, для того, чтобы мной можно было так просто бросаться. Сколько сил, сколько жизней, сколько стремления вложили вы в мое совершенство! Разве я не прав, Ванда?

Наступила пауза. Оба тяжело дышали, не отрывая глаз друг от друга. Он смотрел на нее с вызовом – так, словно еще шаг, и он, очертя голову, бросится в разверзшуюся под его ногами пропасть. А она… Она смотрела долго и пристально, словно пытаясь отыскать в его прекрасных чертах ЧТО-ТО – хотя бы какое-то сомнение в собственной правоте, или хотя бы – тень этого сомнения, как последний проблеск надежды. Но ее не было – ни тени, ни надежды.

- На днях должен приехать герцог Лотарингский, - холодно, по-деловому сказала она, наконец. – Надеюсь, что ты к этому времени придешь в себя и примешь его, как следует. Это и есть тот самый человек.

- Я приму его, как следует, - так же холодно и серьезно усмехнулся граф, - и я буду действовать четко в рамках того, что от меня требуется. Герцог Лотарингский должен мной увлечься? Он увлечется. Герцог Лотарингский должен стать моим вассалом и привести свои войска под мои знамена? Он сделает это. Герцог Лотарингский должен присягнуть мне на верность и отдать за меня жизнь? Он присягнет и отдаст. Все, Ванда? Или я что-нибудь забыл?

- Мальчишка, - Ванда покачала головой, однако взгляд ее странным образом смягчился. – Всегда был и останешься мальчишкой – даже, если станешь богом. Впрочем, твоя красота во многом искупает твой дурной характер. Если бы ты еще умел правильно ею пользоваться!.. Я ухожу, Александр. Можешь развлекаться. Только не забывай: ни одно на свете развлечение, как бы оно не называлось, и как бы оно дорого тебе не было, не должно мешать делу.

Она шагнула в зеркало, и стекло, тревожно звеня, сомкнулось за ее спиной.

- Что это было, Александр? – с трудом опомнившись, спросил я; в груди у меня все еще трепетала и ныла смертельная нега ее несостоявшегося поцелуя.

- Она хотела убить вас и не смогла. Не смогла позволить себе убить того, в ком кровь ангела. Бедная Ванда! Честное слово, я еще никогда не видел ее в такой ярости!..

Он улыбнулся и протянул ко мне руку.

- Ну что вы застыли у зеркала, Горуа? Она не вернется. Пока. И этим нужно воспользоваться. Заприте дверь и идите сюда.

Я подошел и сел рядом.

- Кровь остановилась?

- Кровь? Ах, да. Да, если бы и шла – я привык. Когда я говорю им «нет», у меня всегда идет кровь – они думают, что таким образом могут меня остановить!..

- Вам больно?

-Нет, mon chere. Это не боль, это другое.

Я смотрел на него, и не мог отвести от него глаз. Он был все еще очень и очень бледен, однако на щеках его алыми дорожками крепкого молодого вина горел румянец. И этот его жаркий румянец, и взгляд, такой спокойный и сияющий, моментально зажгли ответную краску на моих щеках.

- Вы хотели узнать, что такое неземная любовь, Горуа? – теплым ветерком сорвался с его губ полувопрос-полушепот. – Я покажу вам.

Сердце мое выскочило из груди, подпрыгнуло, словно мяч, и утонуло в его глазах.

- Но вы…вы еще очень слабы – столько крови, - запинаясь, нерешительно пробормотал я. – Может быть, потом… Может быть, в другой раз…

Он улыбнулся – грустно и ласково, словно объясняя неразумному ребенку то, что даже подстреленная птица до самой последней секунды, пока не остановится ее сердце, будет пытаться взлететь.

- Ну, на это, слава богу, у меня еще пока хватит сил. Дайте руку, mon chere – я поведу вас к звездам.

Он медленно сомкнул свою руку с моей – ладонь к ладони. Голубые искры, срываясь с кончиков его пальцев, легонько покалывали мои пальцы: я почувствовал, будто невидимая волна нежно подхватывает меня, а в крови вспыхивает ответными искрами бессмертная кровь ангела.

Он резко и сильно стиснул мои пальцы: в то же мгновение, словно беззвучный выстрел разбил мою оболочку, и волна сумасшедшего, ни на что не похожего, ни с чем не сравнимого, рвущего на части плоть и душу наслаждения подбросила меня ввысь, в бесконечность незнакомого дивного мира, на какое-то мгновение вечности сделавшегося моим.

…И я увидел звезды, узнал, что такое рай и попал на седьмое небо.

И еще я узнал, что не теле у ангелов не бывает шрамов…

========== Глава 10. ==========

…Я проснулся от звуков лютни: будто сказочная птица, она трепетала и пела в руках пленившего ее волшебника. Однако сейчас в ее голосе не было той убийственной тоски, которая поражала меня всякий раз, когда мой ангел брал в руки инструмент. Сейчас струны лютни, сонно подрагивая от прикосновения прекрасных пальцев, рассказывали волшебную сказку - сказку о любви, единственной в целом мире, которая способна была задержать восход солнца, заставить зарю побледнеть и вызвать зависть ангелов.