- Жду не дождусь!

- Нет, вы… вы просто!..

Убегая по коридору, я услыхал его смех. Удивительный, словно звездопад, ласкающий ухо таинственным шепотом пробудившегося океана.

Он смеялся!..

Значит, этот день был прожит мною не зря!

========== Глава 6. ==========

ГЛАВА № 6

На следующее утро, когда я, отдохнувший за ночь, одетый и умытый спустился к завтраку в трапезную, граф, как нив чем не бывало, указал мне на место рядом с собой.

- Садитесь. Надеюсь, вчерашнее приключение не отбило у вас аппетита?

- Смотря, какое приключение вы имеете в виду, - с готовностью ответил я, подвигая к себе блюдо с горячей телятиной и каштанами. – Если то, которое было вчера в вашей спальне, то, пожалуй, мой аппетит от него нисколько не пострадал. Скорее – напротив!..

Граф усмехнулся и протянул мне какой-то маленький серебряный предмет, напоминающий рогатину.

- Это еще что? – не понял я.

- Вилка. Попробуйте есть ею – так удобнее.

Я задумчиво покрутил рогатину в руке.

- Да, его высокопреосвященство г-н инквизитор по достоинству бы оценил это ваше нововведение. Это вы что же – сами придумали?..

Он тихонько фыркнул и глянул на меня, как на…

- Вы непроходимый тупица, Вольдемар Горуа. Ешьте, чем хотите, только поскорее. Я хочу отправиться на прогулку.

Я решительно отодвинул так называемую вилку и вонзился в мясо зубами.

- Варвар, - усмехнулся великий магистр, наливая себе вина.

Он пил очень мало, всем напиткам предпочитая этот свой ужасный черный кофе. Впрочем, может быть, он пил еще что-то по ночам – думаю, что никто из жителей замка не стал бы возражать, если бы однажды к нему в окно прыгнул прекрасный волк-оборотень с черными глазами, в которых вселенская грусть странным образом сочетается с самой обычной, нашей, земной грубостью.

- Оборотни не бывают прекрасными, - сказал магистр, даже не взглянув в мою сторону, угадав, о чем я думаю. – Они грубы, жестоки и отвратительны. Не дай бог смертному угодить к ним в лапы. Это в большей степени животные, чем люди.

- Так значит, вы все-таки не превращаетесь в волка? – поспешил уточнить я.

- По-вашему, я похож на животное?

- Нет, - покраснел я.

- Спасибо. Тогда ешьте и не говорите глупостей, - он аккуратно длинным тонким ножом порезал брынзу, горячий хлеб и масло, и подвинул все это ко мне.

- А, скажите, почему вам за столом никто не прислуживает? Вы настолько привыкли все делать самостоятельно?

Он пожал плечами.

- По той же самой причине, по которой у меня нет камердинера. Чем меньше людей со мною общается, чем меньше людей меня видит, тем лучше для них.

В дверь постучали, и на пороге возник начальник охраны.

- Монсеньор, прошу прощение за вторжение (его взгляд внимательно, чуть пристальнее, чем обычно, скользнул по мне), но у нас проблемы. В одной из ваших деревень, той, что за речкой, хозяйничает инквизиция.

Граф остался спокоен, только его хрустальные пальцы чуть сильнее сжали кубок с вином.

- По какому праву? – спросил он.

- В церковную курию поступил донос на одну из жительниц, кажется, цыганку, совсем девочку, обвиненную в колдовстве. Ее взяли под стражу, допрашивали и вот теперь собираются устроить прямо посреди деревни аутодафе.

- Что? – кубок треснул в руке магистра, разлетевшись россыпью мелких серебристых осколков по всей комнате (он раздавил стекло буквально в пыль!). – Аутодафе в моих владениях!.. Да они спятили. Готовьте лошадь, я еду.

- Сколько людей прикажете взять с собою?

- Никого. Я поеду один.

Мгновение подумав, он кивнул на меня.

- Нет, с ним.

- Но монсеньор!..

Лицо рыцаря вытянулось и окаменело. Он, видимо, привык к подобным причудам своего хозяина (прогуляться вечером одному в логово инквизиции для г-на магистра – что переплыть речку!), но то, что он, вопреки своим привычкам, берет с собой постороннего, и не просто постороннего, а совсем постороннего, пришедшего в замок неизвестно откуда, видимо, глубоко его задело.

- Не пристало магистру скакать одному по лесам в сопровождении лишь мальчишки-оруженосца! Да и г-н Дрие будет недоволен.

Граф хотел что-то сказать, но мгновение подумав, быстро глянул на рыцаря и сказал:

- Хорошо. Пусть едут еще трое.

- Мне отправиться с вами?

- Нет, вы нужны здесь.

Капитан крепко стиснул зубы, но послушно кивнул, поклонился и вышел прочь.

- Зачем вы его мучаете? – неожиданно для себя самого спросил я.

- Я? – он с недоумением оглянулся уже на лестнице. – В каком смысле?

- Вы могли хотя бы позволить ему поехать вместе с вами… Если уж не желаете позволить ему ничего другого.

Неожиданно подавшись вперед, он резко и грубо схватил меня за ремень и, быстро, рывком притянув к себе, бросил мне прямо в лицо:

- Запомните, юноша: я не подаю милостыню.

Так же резко отпустив ремень, что я едва не грохнулся лицом вниз, он спустился во двор.

Опомнившись, я побежал следом. Почему, ну почему всякий намек на какие-либо чувства или отношения он воспринимает в штыки, ну прямо бесится? Такое ощущение, что он искренне ненавидит тех, кто в него влюблен. Или, все-таки больше жалеет?.. Странная такая жалость-ненависть. Интересно, а как же я? Какое место занимаю я в его сердце и занимаю ли вообще при условии, что это сердце у него есть?..

Через 10-ть минут мы неслись лесом по свежевырубленной просеке; Флер бежала рядом и со стороны напоминала небольшую лохматую лошадь, только без всадника.

Лес уже заканчивался, когда откуда-то сбоку, со стороны реки отчетливо потянуло дымом.

- Костер! – воскликнул один из рыцарей, обгоняя магистра и указывая куда-то за лесную развилку, туда, где заканчивалась дорога, и начинался берег. – Они осмелились разжечь костер! Кажется, мы опоздали.

По лицу магистра пробежала тень, и его черные, словно океанская пучина, глаза, казалось, сделались еще темнее.

- Они за это поплатятся, обещаю! – он безжалостно вонзил шпоры в судорожно вздымающиеся бока лошади и стрелой понесся вперед.

Мы, стараясь не отставать, ринулись следом.

Деревенька на берегу реки была пуста – всех жителей согнали на площадь перед небольшой деревянной церковью. Костер был виден издалека – он пылал, словно факел на фоне синего утреннего неба, разрезанного напополам золоченым шпилем церкви. Площадь плотным кольцом обступили рыцари ордена Святого Франциска – их золотые кресты горели на плащах, словно скрещенные лучи полуденного солнца.

А у самого костра, сверкая непорочностью своих одежд, орудовали пятеро инквизиторов. Двое держали иконы, один – огромный, усыпанный драгоценными камнями крест, а еще двое старательно подкладывали ветки в пылающее жерло пламени.

Люди, человек двести поселян, мужчин, женщин и ребятишек, не смея двинуться с места, молча, наблюдали за происходящим.

Женщины, трясясь от страха, прижимали к себе плачущих ребятишек, мужчины хмурились и сжимали кулаки – да только что они могли поделать против мечей и копий?.. А уйти было нельзя. Оставалось одно – стиснув зубы стоять и смотреть, как костер, словно изголодавшийся зверь, пожирает хрупкую белую фигурку, прикрученную цепями к почерневшему от гари столбу. Внезапно тишину прорезал отчаянный женский крик – крик нечеловеческой боли, боли израненной и истерзанной плоти, которую даже перед смертью обрекают на муки и заставляют страдать.

Я видел, каким бледным стало вдруг лицо магистра, какой яростью полыхнули его глаза – не земной, не нашей яростью. Должно быть, именно так смотрел Иегова, низвергая на Содом и Гоморру огненный дождь.

- Сатана! – воскликнул один из священников, словно щит, поднимая над головой крест.

Из глаз магистра брызнули синие искры.

- Мандре ми тангер, - тихо прошептал он, и крест в руках инквизитора вспыхнул, словно факел.

По толпе пронесся возглас удивления и ужаса. Рыцари, окружающие костер, вздрогнули и опустили мечи.