Граф сделал крошечную паузу и тут же, не дав мне опомниться, практически без всякого перехода сказал:

- Я устал и хочу спать. Помогите мне раздеться.

Сердце у меня остановилось, затем глухо и сильно ударилось о грудь и снова замерло. Я понял, я прекрасно понял, что он хотел всем этим сказать и… Лучше бы он меня убил!..

- У вас что же – нет камердинера? – с трудом разлепив моментально пересохшие губы, спросил я.

- Как видите, нет. А потому я прошу это сделать вас. Приступайте!

Не смотря на пылающий позади меня камин, я почувствовал ледяной холод, затем каждая клеточка моего тела словно полыхнула огнем. Я не знал, что мне делать: черт бы побрал мою идиотскую мальчишескую браваду! Ну, разве смертный может устоять против чар ангела – тем более, если этот ангел – инкуб?.. Именно это он и хотел мне доказать. Он хотел ткнуть меня носом в мое собственное ничтожество, чтобы я своими глазами увидел, что я – такой же, как все, и ровно, как и все, мечтаю об одном – обладать им, а все мои лирические отступления – так, от недостатка возможностей!

И меня вдруг охватила злость. Черт возьми, а я ведь ему докажу!.. Вот возьму и докажу. В конце концов, ведь это всего лишь несколько мгновений – снять с него плащ, сапоги, камзол. Дальше, конечно, сложнее, но я могу закрыть глаза. Ничего, я выдержу. Если я не дрогнул, когда меня растянули на дыбе инквизиции, выдержу и сейчас, когда он хочет распять меня на дыбе моей собственной страсти.

- Слушаюсь, монсеньор, - глухо, стараясь придать голосу как можно больше уверенности и спокойствия, сказал я и принялся снимать с него плащ, мысленно проклиная каждую застежку.

Алый крест нестерпимо резал глаза – точно так же, как и открытая рана его губ. Он ничего не говорил, он даже не смотрел на меня – казалось, что ему было нестерпимо скучно, и он ждет не дождется, когда же, наконец, закончится эта нудная и малоприятная процедура. На мгновение он оказался в кольце моих рук, словно в объятии, и я задрожал так, что едва не порвал шнурки на его плаще.

Но более всего меня смущала сейчас моя собственная нагота. Черт!.. Куда было бы проще, если бы на мне были сейчас хотя бы штаны! Но штанов не было, и сил у меня тоже не было. Силы исчезли все разом и мгновенно, когда я сбросил плащ с плеч великого магистра, когда я снял с него камзол. Он остался в брюках и белой кружевной рубашке, замысловатый узор кружев которой словно бы повторял шелковый изгиб его ресниц, бархатное свечение его кожи, алый рисунок его губ…

- Сапоги, - негромко и жестко приказал граф, садясь на кровать и кладя рядом меч. – Кстати, почему вы не спрашиваете, что император сделал с тем человеком?

- И что же он с ним сделал? – опускаясь на колени, пробормотал я.

В голове у меня гудело, к щекам прилила кровь, а тело полыхало так, словно я наглотался горячего свинца. Честное слово, я был близок к обмороку!..

- Приказал отрубить ему голову, - невозмутимо сказал магистр, упершись ногой мне в грудь.

Сапоги сидели на нем, как влитые, и мне пришлось не просто прикоснуться к нему, а крепко стиснуть рукой его ноги для того, чтобы…

Для того, чтобы…

И тут словно раскаленная спица вонзилась в спинной мозг – аромат сирени ударил в голову. Я забыл, для чего сейчас стою перед ним на коленях, я забыл о лежащем рядом с ним мече, ровно, как и о том, что я не такой, как все и что-то желаю ему доказать… Нет, я более ничего не хотел ему доказывать, я сейчас до безумия, до умопомрачения хотел другого – чтобы его ноги сомкнулись у меня за спиной. А потом – пусть он меня убьет, все равно, наплевать! Вот сейчас я скажу ему, попрошу его… Ах, лучше бы меня распяли отцы инквизиторы!..

Он смотрел на меня внимательно, без насмешки. Он видел, он прекрасно видел мои мучения, видел, что я готов сдаться. Он не помогал мне и не торопил меня – он не вмешивался, предоставляя мне самому сделать свой выбор. А я и не думал ни о каком выборе – я думал лишь о том, каковы на вкус его губы цвета вишни, каковы на ощупь его волосы, каковы…

Я нерешительно скользнул рукой вверх по его ноге, когда вдруг встретился с ним глазами. Взгляд его был быстрым, словно молния, но в нем я успел прочесть все – в нем были горечь его победы и боль моего поражения, в нем было обманутое ожидание и обида, обида ребенка, который когда-то поверил в то, что воздушный змей в его руках живой и может улететь к звездам, а тот оказался всего лишь фанерой с ярким бумажным хвостом.

И я… Я готов был биться головой о стенку, я готов был убить себя.

Я закричал, я отдернул руку, отшатнулся и, отчаянно отскочив назад, изо всех сил стиснул рукой раскаленную решетку камина…

Боль была такой сильной и такой желанной, что я моментально лишился чувств.

Не знаю, сколько времени я находился без сознания.

Когда я открыл глаза, я увидел, что лежу в кресле графа, с головы до ног укутанный в изумрудный шелковый плед, а магистр, стоя рядом на коленях и накрыв своими прекрасными руками мою обожженную руку, что-то тихонько нашептывает на незнакомом мне языке – тихо и завораживающе, будто плетя паутину.

Первым моим чувством было изумление – я еще ни разу не видел ЕГО стоящим на коленях!.. А вторым… Сколько я к себе не прислушивался, я не чувствовал боли. Рана от ожога не болела совершенно, а ведь я мысленно уже попрощался было с рукой. Еще бы! Схватиться за докрасна раскаленную решетку камина без последствий может только ангел. А я далеко не ангел. Но боли не было совершенно – даже, напротив, было ощущение, будто по коже скользит легкий ветерок, роняя брызги ласково шелестящих волн.

Увидев, что я открыл глаза и внимательно смотрю на него, великий магистр быстро поднялся на ноги.

- В следующий раз лучше суньте в камин голову, - не жестко, но довольно резко посоветовал он.

- А когда будет следующий раз? – невольно улыбнулся я.

Мой прекрасный г-н встряхнул своими удивительными волосами.

- Раз шутите, значит здоровы. Поднимайтесь и проваливайте – вы мне до чертиков надоели. Плед можете забрать с собой.

Поднимаясь, я невольно покосился на руку – из горла моего сам собою вырвался возглас удивления. Рука была совершенно цела: ни ожога, ни волдыря, ни отметины – кожа была смуглой, ровной и гладкой, как будто бы я вообще не касался камина.

- Что это? – тупо глядя на руку, спросил я.

Граф усмехнулся.

- Вы что же от страсти совсем голову потеряли? Ваша рука, что же еще?

- Но тогда как же… Как вы это сделали? Вы что же – умеете лечить раны?

Он опять посмотрел на меня, как на идиота.

- Если я умею наносить раны, значит, я умею их и исцелять. И, если я в совершенстве делаю первое, то почему бы мне в совершенстве не делать и второе?

- Да, раны вы действительно наносите в совершенстве, - запахивая на себе плед, пробормотал я и, тут же оживившись, спросил:

- А воскрешать мертвых вы тоже умеете?

Граф снова усмехнулся.

- Не задавайте идиотских вопросов, Вольдемар Горуа. Я всего лишь инкуб. Инкуб, вампир и маг, а не господь бог. Думаю, что сегодняшний урок вы хорошо запомнили, и в следующий раз, прежде, чем оценивать свои собственные силы, оцените для начала силы своего противника. Идите, вы свободны.

- Но ведь я, кажется, еще не закончил, - невинно улыбнувшись, я кивнул на его полурасстегнутую рубашку (поняв, что опасность миновала, я снова обрел прежнюю свою щенячью кусливость).

Он быстро поднял голову, и мне показалось, что где-то на дне его чудесных глаз зажегся магический огонек теплой ласковой улыбки.

- Спасибо, я как-нибудь обойдусь без вашей помощи.

Он открыл дверь – в комнату осторожно, бочком заглянула Флер.

- Заходи, заходи, девочка, - он ласково потрепал ее по черному загривку.

- Ну да: мальчик – выходи, девочка – заходи, - пробормотал я, пропуская собаку.

- Что вы сказали? – нахмурился он

- Ничего. Вам показалось.

- Щенок!

- Я вижу, вы и вправду обожаете собак!..

- Я вас когда-нибудь просто насажу на меч.