Он выразительно посмотрел на меня.

- Ах да! – с горечью спохватился я. – Ангелы ведь умеют управлять временем.

- Скажем по-другому: ангелы стоят над временем и вне его. Хотите попробовать? – он протянул мне чашку.

У меня не было особого желания пробовать арабскую экзотику, однако к чашке мгновение назад прикасались его губы, и я не стал отказываться.

Сделав глоток, я покривился – напиток был горьким и терпким одновременно, он щекотал и обжигал небо странным привкусом незнакомого и далекого Востока.

- Гадость ужасная, - сказал я, возвращая чашку. – И как вы это пьете?

- К кофе нужно привыкнуть, юноша. Как к «отче наш» каждое утро.

Он улыбнулся; огонь в его волосах извивался желтыми лентами, словно живой венок – смертельный венок смертельной стихии. Смертельной для всех, но не для ангелов.

- Он угрожал вам? – великий магистр , сделав маленький глоток, посмотрел на меня: сейчас в его глазах не было ни льда, ни жесткости, просто грусть и усталость (о чем он грустил, от чего устал – об этом я никогда не узнаю).

- Кто? – не сразу понял я, о чем речь.

- Отец Дрие. Вы встретились в саду.

- Ах, этот… Мне показалось, что он в большей степени угрожал вам.

Юный граф нахмурился.

- Этот человек не имеет права мне угрожать. Ни мне, ни вам. Он всего лишь человек. Вы останетесь в замке – таково мое решение, и я не собираюсь его менять только потому, что вы имели несчастье не понравиться г-ну аббату.

- Но речь шла о бессмертии. О вашем бессмертии, монсеньор. И о каком-то пути, с которого не имеют права сворачивать ангелы. И еще – как будто я представляю для вас угрозу. Он говорил с таким убеждением, что я почти ему поверил.

- Вы говорите о том, в чем ни черта не понимаете! – великий магистр одним глотком допил свой кофе и встал на ноги. – Продолжим разговор в зале для фехтования – я хочу кое-чему научить вас.

- Меня? – я с искренним удивлением захлопал глазами. – Вряд ли у меня что-то получится. Нет, конечно, я бы очень хотел хоть немножко двигаться и драться, как вы, но для этого, видимо, нужно быть ангелом.

- Вовсе нет, - он вышел на лестницу, я, опомнившись, бросился следом (черт! он всегда перемещался так быстро и неожиданно, что я попросту не поспевал за его движениями). – Приемы и тактику ведения боя я как раз перенял у людей – у тибетских монахов, которые тысячелетиями изучали человеческое тело, его нервы, рефлексы, траекторию его движений. Все это они объединили в науку искусства ведения боя, которая так и называется tula tule – «танцующий танец».

- Да, да, - на ходу быстро подхватил я. – Вы дрались так, словно танцевали. Видите, оказывается, у людей тоже можно кое-чему научиться!

Он негромко фыркнул, но промолчал.

В огромном каменном зале с низкими решетчатыми окнами уже упражнялись человек 10-ть рыцарей. Увидев магистра, они мигом прекратили разминку и, молча отсалютовав ему оружием, преклонили колено перед своим г-ном. Но, кроме почтения, в направленных на него взглядах было столько слепого обожания, что мне сделалось даже как-то неловко. Я впервые задумался том, а что же должен чувствовать он?.. А не душит ли его порою прекрасная оболочка, в которую по чьей-то жестокой прихоти заключена его загадочная, такая непонятная и такая далекая от наших земных страстей, душа?..

- Желаете развлечься, монсеньор? – спросил один из молодых людей.

- Да. Принесите бруты.

Непривычное слово резануло слух, я с любопытством вытянул шею. Брутами оказались длинные, гладко обтесанные палки, очень похожие на те, которыми простолюдины в деревнях по необходимости заменяли мечи.

- Зачем это?

Великий магистр закусил губы.

- Я никогда не пользуюсь оружием вне боя. Особенно, если дерусь ради забавы со своими людьми.

Взяв по шесту в каждую руку, он остановился в центре зала. Остальные сделали то же, заключив его в своеобразное кольцо – видно было, что им не в первый раз приходится развлекать таким образом своего г-на.

- Итак, милый юноша, - он не смотрел на меня, но обращался исключительно ко мне. – Искусство боя заключается прежде всего в том, чтобы правильно рассчитать траектории возможных движений тела своего противника (или противников), из тысячи вариантов моментально угадать и выбрать верный вариант и успеть ударить первым. Вот, пожалуй, и все. Остальное – дело техники. Сейчас передо мной 10-ть противников. Как только я ударю брутом об пол, начинайте считать и считайте ровно до 10-ти.

Он сжал шесты перед собой по форме креста и на секунду замер, а потом…

Звяк!.. И конец его шеста, точно молния, ударив в пол, в ту же секунду взмыл в воздух. Движение было таким резким и неожиданным, что я едва не забыл о том, что от меня требовалось, но, тут же спохватившись, быстро и отчетливо произнес «раз!» Мои губы были еще где-то на букве «з», когда его шест, сделав стремительный полукруг в воздухе, ударил в грудь одного из противников. Два! Новый оборот, взмах и удар. Это напоминало свернувшуюся кольцом в центре зала убийственно прекрасную молнию, которая, вырвавшись на свободу, разлетелась на четко определенное число сверкающих в разряженном воздухе оборотов-ударов.

Короче, когда я произнес «10-ть», бой был окончен. Граф Монсе-гюр по-прежнему стоял в центре зала, скрестив бруты. А вокруг него, героически сдерживая «охи» и тихонько потирая ушибленные места, медленно поднимались с пола его противники.

- Вот и все, - сказал он и, негромко хлопнув в ладони, объявил:

-Спасибо, г-да. Все свободны.

Молодые люди снова преклонили колено и поспешно покинули зал – они не желали уходить, но они привыкли к подчинению.

«Мужчинами легче управлять», - сказал граф. Пожалуй, в том он прав.

- Теперь попробуйте вы, - подождав, пока зал опустеет, великий магистр бросил мне один из шестов.

Я с сомнением покосился на брут – он был легким и довольно удобным, но… Не очень-то мне хотелось быть избитым человеком, которого я люблю.

- Как хотите, - улыбнулся он.

Он опять прочел мои мысли. Интересно, а мысли тех, кто только что покинул зал, а до этого смотрел на него по-собачьи преданными глазами, он тоже успел прочесть?..

-Там нечего читать, юноша, - прежде, чем я успел задать вопрос, ответил он. – Там все понятно даже вам. Это скучно. Но это удобно.

- Для вас?

- Для меня. Я могу послать этих людей в самое пекло, и они даже не спросят, зачем мне это нужно. Для них смерть не имеет значения.

- Ну да, - язвительно заметил я, - для них имеет значение только ваше «Спасибо, г-да»… Вы не просто не любите людей, вы их ни во что не ставите. Ах да, я все время забываю о том, что вы – не человек.

По лицу его пробежала тень, он явно хотел сказать что-то, но передумал и негромко, в тон мне повторил:

- Да, я – не человек.

- Но ведь вас родила женщина!

- Это ничего не значит. Вспомните историю с Иисусом.

-Иисус, между прочим, в отличие от вас, любил людей – он и умер за эту свою любовь.

- Иисус – да. А вы никогда не задумывались, - глаза графа вдруг стали еще больше, потемнели и с пугающей бездонностью заглянули мне в самую душу, - никогда не задумывались, любил ли людей Бог-отец, Бог-творец, Всевышний, Иегова, или как вы там его еще называете? И хотел ли он на самом деле, чтобы Иисус любил этих самых людей?.. И не в наказание ли за свою любовь он был отправлен на Голгофу?

- Но…

Я почувствовал, как лоб у меня покрывается холодным потом. Эти его слова меня, мягко говоря, обескуражили.

-Выходит, по-вашему, что бог жесток и бездушен?

- Скорее – равнодушен. Высшая сила не имеет ни знака «плюс», ни знака «минус». Она стоит над всем тем, что люди именуют добром и злом, человечностью, любовью, справедливостью. Она бесстрастна и беспристрастна. Вы спрашиваете, за что я не люблю людей? Я не то, чтобы не люблю их, юноша. Мне просто глубоко наплевать на их существование.

Он сказал это быстро и жестко – слишком жестко для того, чтобы я ему поверил. Поспешность, с которой он отвернулся, и едва уловимая нотка горечи в голосе выдали его с головой.