Не глядя, он бросил мне через плечо связку ключей.
Не будь у меня хорошей реакции, не миновать мне шишки на лбу.
- Что это?
- Ключи от комнаты в изумрудной башне рядом с моей. Я решил, что вы останетесь здесь.
- Что?!!
У меня подкосились ноги, и я, чтобы не упасть, ухватился за решетку камина – благо, она была холодная. Лежащая рядом Флер с легким удивлением покосилась на меня – она явно не понимала, что означает это непривычное вторжение в спальню ее любимого хозяина, и выжидала, чтобы укусить.
Граф повернулся и посмотрел мне в глаза – без привычной своей чарующе-ледяной отстраненности, просто спокойно и с легкой усмешкой.
- С завтрашнего дня вы будете моим оруженосцем, - он сделал паузу и тихо добавил:
- Ну, что: теперь вы довольны?
- Нет, - сказал я, чувствуя, как земля убегает у меня из-под ног.
И я увидел, я отчетливо увидел, как полыхнули огнем его щеки, а в глазах… в глазах промелькнуло что-то. Я не успел заметить, что – он быстро отвернулся.
- Идите к себе, - сказал он, медленно прижимая к стеклу левую руку, как будто приветствуя кого-то там, за окном. – Я распоряжусь, чтобы вам принесли еду и одежду. Ужинайте и ложитесь спать – завтра у вас будет нелегкий день, это я вам обещаю. Идите!
Но я продолжал стоять столбом, не в силах отвести от него восхищенных глаз. А, может быть, это очередная его шуточка?..
- Вы еще здесь? – он обернулся и сдвинул свои тонкие черные брови. – Немедленно убирайтесь, или я передумаю!
Даже не поблагодарив его, я, как мяч, вылетел за дверь.
========== Глава 4. ==========
Комнату я нашел без труда.
Мальчишка-подросток принес мне серебряный таз для умывания, одежду и ужин, но у меня не было аппетита. Равнодушно поковыряв великолепно приготовленную холодную оленину, я выпил немного вина и завалился в кровать с намерением хотя бы немного вздремнуть, но не тут-то было.
Мысли распирали голову, картинки, одна желаннее и соблазнительнее другой, то и дело вставали перед глазами. И я ворочался, я вертелся, как уж на раскаленной плите, обхватив руками подушку – если бы монсеньор магистр влез в эти минуты в мою бедную голову, мне бы, скорее всего, не поздоровилось.
Внезапно мучения мои оборвала музыка. Звуки лютни, протяжно тягучие, надрывно-спокойные и призывно-бесстрастные, мягко струились из раскрытого окна соседней комнаты, улетая в ночь и унося луне всю безнадежность своей тоски, всю страсть и нежность опаленного ледяным зимним солнцем заката.
Я замер, прислушиваясь.
Ах, какие же демоны терзают в эти минуты ваше сердце, мой ангел, заставляя вас с такой чарующей мукой касаться струн и так горько плакать слезами и голосом лютни?
И я не выдержал. Тихонечко поднявшись, я накинул на себя плащ и, не зажигая свеч, осторожно выскользнул в коридор. Дверь в его комнату была приоткрыта. Я заглянул и едва устоял на ногах от… Изумления? Ужаса? Восторга?
Зрелище, которое предстало моим глазам, поражало красотой, если бы не…
Граф Монсегюр сидел у камина, откинув голову на раскаленную железную решетку, и огонь, словно нежный любовник, расчесывал его длинные черные волосы. Нет, я не спал и не бредил: огонь и вправду касался его головы, длинными золотистыми пальцами-лентами вплетаясь в волосы; своими жаркими поцелуями он словно пытался растопить бледный хрусталь прекрасного лица молодого человека, согреть ледяной бутон его застывших в горькой полуулыбке губ.
Рядом, положив огромную черную голову на полусогнутое колено хозяина, тихонько посапывала Флер.
Лютня в руках графа сейчас донельзя напоминала женщину – стройную красавицу-турчанку, которую с безумной нежностью ласкали его руки в то время, как душа его витала где-то в сумраке убегающих за горизонт вечерних облаков.
Да, он был и сумрак, и ночь, и солнце, и звезды. И ангелы, и демоны. Я никогда не догадывался раньше, насколько все эти понятия близки, похожи и совместимы. Да, он был всем вместе, и он был собой – безмерно одиноким и безмерно несчастным, безмерно прекрасным и безмерно жестоким. Может быть, наша бедная земля не погибла, не сгорела, не рассыпалась в прах в жерле космических бурь только потому, что на ней живет ангел, самый прекрасный из ангелов, посланных бездной с некоей тайной миссией, близкая неотвратимость которой каждую ночь терзает его сердце, заставляя его человеческую оболочку плакать кровавыми слезами.
Я не преувеличивал – я увидел на его губах кровь. Тоненькая струйка алым росчерком заката змеилась вниз по его подбородку, теряясь среди черного океана рассыпавшихся по плечам волос. Он не вытирал ее – видимо, знал, что это бесполезно.
Закрыв глаза и слегка касаясь пальцами струн, он шептал что-то на незнакомом мне удивительно прекрасном, певучем и звучном языке, так напоминающем шепот ночных трав в поле под звездами. Он читал стихи, или, может быть, молился?..
«Пепел – не конец жизни, а в каждом кусочке разбитого зеркала при желании можно увидеть небо», - вдруг быстро и тихо, но совершенно отчетливо, словно в бреду, прошептал он.
Я вздрогнул и наклонился. Он не открыл глаз, он словно был не здесь, а… В ином мире, на иной планете, вчера или через тысячу лет?..
Кровь пошла сильнее, толчками, а он все шептал и шептал, слабо шевеля губами:
«Слово «предрассудки» пишется с двумя буквами «с», mon chere… Всякая игра имеет свои правила, и у звезд нет выбора. Но Шекспир все равно родится, а Петербург станет центром новой Европы. Тысяча лет пролетит быстро, вы и оглянуться не успеете, как вновь окажетесь у меня в объятиях. Ангелы умирают на рассвете… Не нужно плакать, солнце еще не взошло.»
И вдруг, задрожав всем телом, так что лютня выпала из его рук, он воскликнул – отчаянно и хрипло, будто отдавая кому-то там, в вышине, свою душу: «Солнце поднимается, mon chere!.. Еще один, последний раз посмотреть в ваши глаза, а потом, потом…»
Внезапно он открыл глаза и посмотрел прямо на меня. Ужас в его лице сменился изумлением, потом чем-то похожим на облегчение и даже нежность, а потом… А потом в них вспыхнула самая настоящая ярость.
- Какого черта вы здесь делаете? – низко и глухо спросил он, отбрасывая лютню в сторону и резко садясь на подушках.
Флер проснулась и тихонько зарычала.
- Я, - от неожиданности голос у меня сел, и я попятился к двери. - Я…просто проходил мимо… А у вас пошла кровь… Простите, я не думал…
- Ах, вы не думали!..
Нет, не только ярость была сейчас в его голосе – отчаяние и та странная нежность, с которой он минуту назад шептал в полузабытьи «mon chere» (интересно, кого же он видел в этот момент во сне – уж, конечно, не свою собаку!), звенели, как струна, и рвали душу.
Я сделал еще один быстрый шаг назад, намериваясь выскользнуть за дверь.
- Вы не думали?! Так думайте в следующий раз прежде, чем сделать что-либо!
Быстрый, чеканно-мгновенный взмах его руки – и одна из алых подушек, резко и сильно ударив меня в грудь, буквально вышвырнула меня за дверь.
Удар был настолько силен и внезапен, что, вылетев из комнаты, я не удержался на ногах, пошатнулся и, оступившись, кубарем полетел вниз по лестнице.
Через секунду, лежа внизу, я отчетливо услышал, как наверху, в дверном замке несколько раз повернулся ключ. Он запер дверь, даже не узнав, что со мной!.. А вдруг я сломал себе шею? Ну, конечно, что ему до меня, когда он во сне с нежностью шепчет кому-то «mon chere» (оказывается, он умеет быть нежным, в чем я уже начал было сомневаться).
Вот незадача: шансы мои - то взлетали до небес, то стремительно падали.
Я вздохнул и сел. Руки, ноги, голова – все, кажется, цело. Как ни странно, удар смягчила все та же подушка. Да, не было бы счастья…
Осторожно, стараясь не шуметь, я снова поднялся по лестнице и, легче тени, проскочил к себе в комнату. Черт меня дернул вломиться к нему среди ночи!.. А что, если завтра он меня выгонит? Тогда мне один путь - головой в реку. Уйти отсюда я уже не смогу: ведь меня не просто отравили – яд стал моей кровью и моим дыханием. Кстати, что означало это его странное кровотечение в полусне и еще более странное блуждание между мирами?.. Он говорил на каком-то другом, не нашем языке, произносил слова, значения которых я не знал, но, между тем, я все понимал.
