Он несколько раз сжал и разжал руку, осторожно пошевелил пальцами. На мгновение его взгляд сделался отрешенным и слегка мечтательным.

- Я чувствую, - сказал он, улыбаясь тепло и умиротворенно, словно лежа на солнечной лужайке в траве среди маков. – Я чувствую боль.

- Тоже мне еще нашли радость! – возмутился я. – Немедленно уберите это со своей ладони, иначе я никуда не пойду, с места не двинусь. Вот прямо тут на лугу лягу и истеку кровью.

- Хорошо, - покорно согласился великий магистр. – Это не займет много времени.

Он поднес окровавленную ладонь к своим губам и, тихонько шепнув что-то вроде «ридо радо», подул на рану.

Результат не заставил себя ждать долго: прямо у меня на глазах рана стала бледнеть, тускнеть и через мгновение полностью растворилась в лунном свечении его кожи, шелковистая белизна которой давно сделалась притчей во языцех у всех обитателей замка.

- Ну что, вы довольны? – улыбнулся он. – А теперь ваша очередь.

И он потянулся к моей ране.

- А, может, лучше пойдем в шатер?

Словно опомнившись, он торопливо огляделся – мы по-прежнему стояли на поле боя между трупов, раненых и умирающих.

- Да-да, конечно. Виктор, когда закончите, зайдите ко мне! - крикнул он капитану, который энергично командовал транспортировкой раненых в лагерь.

Оставшиеся в живых бойцы приветствовали нас радостными криками и отсалютовали великому магистру окровавленными мечами.

Очутившись в шатре, граф в мгновение ока сорвал с меня плащ и камзол и, буквально разорвав на мне рубашку, принялся торопливо и аккуратно, едва касаясь кончиками своих лучей-пальцев моей рассеченной кожи, исследовать мое плечо.

- Рана не опасная, но вы потеряли много крови, - сказал он. – Вам необходимо отдохнуть и выспаться.

- Ага, сейчас! – возмущенно фыркнул я - эти его слова совершенно не совпадали с моими планами на эту ночь.

- Помолчите, Горуа. Вы мне мешаете.

Он наклонился. Секунда – и сиреневый ветерок его шепота скользнул по моей коже. Кровь перестала идти, боль утихла, кожа разгладилась, рана исчезла.

- Черт возьми, - только и сумел выговорить я.

- Теперь ложитесь и отдыхайте.

Он встал и, даже не умывшись и не сняв с себя пропитанную кровью одежду, пошел к выходу.

- Куда это вы? – обомлел я.

- К раненым. Помогу Домиану и женщинам.

- Да они и без вас справятся. На то они и маги.

- Земные маги, mon chere. Хоть и сильные. Их энергия имеет начало и имеет конец.

- А ваша?

Он пожал плечами.

- Наверное, тоже. А, может, и нет. Имеет ли начало и конец Вселенная? А вечность?.. А любовь? Без меня им не справиться, Горуа - раненых слишком много, а некоторые в таком состоянии, что воскресить их способно только чудо (он задумчиво посмотрел на сияющую белизну своих рук). Эти люди поверили мне, и пошли за мной, Горуа, и я не могу оставить их умирать. Отдыхайте. Думаю, что к вечеру я вернусь.

Не оглядываясь, он быстро вышел прочь. Я хотел было пойти за ним, даже приподнялся, но… Тело мое было таким тяжелым, а постель такой мягкой. Я и вправду устал за этот день, а потому мне нужно было набраться сил, чтобы завтра идти в бой и, если нужно будет, с достоинством умереть.

Я послушно смежил веки и тут же провалился в сон.

…Меня разбудил плеск воды. Я открыл глаза, не понимая, что со мной, где я нахожусь и сколько времени.

Был вечер, солнце отбрасывало розовые тени сквозь ткань шатра на обнаженное тело монсеньора, который, стоя ко мне спиной, лил на себя воду из серебряного таза. Он вернулся и наконец-то нашел время смыть с себя кровь после боя.

Я смотрел на него долго и жадно, во все глаза, не дыша и не мигая – я словно впитывал в себя волшебное сияние его сказочной красоты, неторопливо-стремительную мелодию его движений, мокрый шорох его волос вместе со звоном воды о металл. Сквозь лунное свечение его кожи отчетливо проступал стальной рельеф мышц, каждая из которых звенела, словно натянутая струна, и каждая из которых способна была выдержать натиск целой армии.

- Подайте мне полотенце, - не оборачиваясь, тихо бросил он.

- Откуда вы знаете, что я не сплю?

Он тихонько хмыкнул и, я почувствовал, улыбнулся.

- Если бы на мне была одежда, я бы сказал, что ваши глаза меня раздевают, но, поскольку одежды нет, я скажу иначе: ваши глаза проникают в кровь и под кожу. Я жду полотенце.

На негнущихся ногах я подошел к нему и протянул то, что он просил. Более всего на свете я жаждал сейчас прикоснуться к нему, но он, легко и быстро увернувшись, обмотал бедра полотенцем и только тогда повернулся ко мне.

- Отдохнули, Горуа? Как вы себя чувствуете?

- Спал, как младенец, - улыбнулся я.

- Достаньте мне чистую одежду из сундука, - он присел на кушетку и налил себе полный бокал красного вина. – Хотите? – он кивнул на второй бокал.

- Не откажусь. Как раненые?

Рука великого магистра дрогнула, и вино плеснуло на колени – словно алая роза увяла и осыпалась в его руках. Только тут, внимательно вглядевшись в его лицо, я заметил залегшие у его висков и вокруг глаз темные тени.

- Что-то случилось? – встревожился я. – О чем вы думаете?

Он нахмурился и медленно закрыл лицо руками.

- Сотни раненых, mon chere. Сотни истерзанных, истекающих кровью людей. Я помог им, я поставил их на ноги. Я спас их сегодня для того, чтобы завтра убить.

- В смысле? – не понял я.

Он посмотрел на меня, тени под его удивительными глазами сделались еще темнее, словно черные раковины с черными жемчужинами на дне.

- Они все погибнут, mon chere. Следующий бой станет для них последним.

Я опустился на пол у его ног и крепко обхватил руками его колени.

- Тогда какой смысл было тратить силы и спасать их? – невольно сорвалось с моих губ.

Граф Монсегюр слегка вздрогнул, складочка между его бровями сделалась глубже.

- Смысл есть во всем, Горуа – как в таинственном скольжении планет по небосклону, так и в стремительном полете бабочки-однодневки, как в рождественских песнопениях под сводами храма, так и в пении стрижа или птички-полевки. Нужно только этот смысл оценить и почувствовать.

- Вы устали? – я ласково коснулся черноты под его глазами.

Он мрачно усмехнулся.

- Нет. Какая усталость может быть у ангела? А вот маги наши буквально валятся с ног – Мадлен лишилась чувств, Зингарелла едва добралась до постели. Домиан пытался шутить, но я хорошо видел, как дрожат у него руки (великий магистр на мгновение умолк и закрыл глаза). Войны – это ужасно и отвратительно, mon chere. Это неизлечимая болезнь, которой больно и вечно будет болеть человечество.

- А в будущем? – осторожно поинтересовался я. – Может быть, в будущем войны будут цивилизованнее и менее кровопролитны?

Смех моего друга горькой каплей яда растекся в розовом вечернем воздухе.

- Не надейтесь, mon chere. Чем выше человечество будет подниматься в своем развитии, тем ужаснее и кровопролитнее будут войны. Людям мало будет убивать друг друга просто руками, они изобретут столь совершенные орудия для убийства, что… Все самые мало-мальски ценные открытия в науке они ухитряться пустить для создания орудий и способов убийства себе подобных.

Он встряхнул мокрыми волосами и снова рассмеялся.

- Я вот сейчас думаю: а прав ли я, сопротивляясь воле Всемогущих? Может быть, мир, который они хотят создать на этой Земле и вправду будет лучше – мир без войны и насилия?

- Но, - я взял его лицо в свои руки и робко посмотрел в грустные звезды его глаз, - но тогда… А как же Шекспир? Ведь его тоже не будет.

- Да, именно Шекспир, - великий магистр задумчиво погрузил пальцы в мои волосы. – И Леонардо, и Петрарка… И полеты в космос, и тоннель под Ла-Маншем, и раскосые чертики в глазах Вивьен Ли… Наверное, это стоит Хиросимы. А, если даже и не стоит, то все равно, это – НАШЕ. Даже Хиросима, Даже Чернобыль. Что ж, нам с этим жить и бороться, бороться и жить – такова наша судьба, судьба человечества.