«Да, видимо, это не для меня», - вздохнул он с грустью, глядя на сверкающую молнию меча в руке графа и, наклонившись к моему уху, тихо добавил: «Берегите монсеньора, Вольдемар. Смотрите за ним в оба».

«Ну, об этом вы могли бы мне и не напоминать», - молча, взглядом ответил ему я.

- Куда вы смотрите, Александр? – я осторожно тронул плечо друга.

- Бабочка, - не поднимая глаз, тихо ответил он.

- Что?! – от изумления я буквально потерял дар речи: через пять минут бой, а он нашел время любоваться бабочками!..

- Знаете, Горуа, - великий магистр вскинул на меня грустные глаза, черные звезды на хрустальном небосклоне лица под черными арками бровей. – Перед тем, как пролить кровь, свою или чужую – не имеет значения, хочется зацепиться глазами за что-нибудь прекрасное.

- Ну, тогда я буду смотреть на вас, - пошутил я. – Хотя муки совести по поводу пролитой крови меня как-то не преследуют.

…Войска противника вырисовывались прямой четкой линией в двухстах шагах от нас – на солнце сияли мечи и латы, а кресты на плащах казались золотыми звездами. Впереди во главе войска я увидел герцога Лотарингского на черной арабской лошади – его неподвижная темная фигура напоминала чеканку на розовом утреннем небе. Рядом на лошади в доспехах гарцевал отец Дрие – протянув руку, он указывал принцу в нашу сторону и, чуть наклонившись в седле, о чем-то оживленно ему говорил.

Ванды нигде не было видно.

В лагере противника заиграли сигнал к атаке.

- Монсеньор? – Виктор д*Обиньи выжидающе повернулся к графу.

Одним легким летящим движением вскочив на лошадь, граф Монсегюр выехал на несколько шагов вперед перед войском.

- Господа рыцари! Друзья! – голос его звучал негромко, но с той чарующей мелодичностью, которая вместе с ударами сердца отзывалась в груди каждого воина. – Сегодня перед нами серьезный и безжалостный противник. Нет, не король Филипп, не папа, и даже не инквизиция, а те силы, которые желают руками короля и именем церкви погубить наш мир, лишить нас нашего будущего. Я этого не хочу, да и вы все, я уверен, этого не хотите. А потому сегодня и сейчас вы будете сражаться не за графа Монсегюр и не за тайну ордена тамплиеров, а за наше будущее, за Моцарта, Эйнштейна и Шекспира. За то, чтобы небо над нашими головами никогда не стало алым, а вы и ваши потомки ходили по земле, принадлежащей людям, а не ангелам. Вперед, господа, в бой! За Шекспира!..

- Вперед! Ура! За Шекспира! – тут же подхватили тысячи голосов.

- За Шекспира! - словно вихрь пробежал по полю, срывая синие головки васильков и бросая их к такому же синему с розовыми утренними дорожками небу.

- Ну, за Шекспира, так за Шекспира, - почесывая затылок, задумчиво пробормотал д*Обиньи и тут же с любопытством ткнул меня в бок:

- А что это за хрен такой, этот самый Шекспир?..

Схватка была долгой, жестокой и кровопролитной.

Первыми в атаку пошли арабы и скифы; поддерживаемые стрелами лучников, они вторглись в центр войска противника, смяли его и отбросили назад вражеских рыцарей, однако тут подоспели войска папских легатов, и схватка началась с новой силой.

В бой вступили тамплиеры во главе с монсеньором.

Я был рядом с ним, когда наша конница безжалостно, со всего маху врезалась в центр папского войска, оттеснила и опрокинула его. Началась самая настоящая резня: мечи, пики, стрелы, копья, кинжалы – разили направо и налево людей и животных. Я опомниться не успел, как монсеньор, пожалев свою лошадь, быстро спешился и, легонько хлопнув ее по крупу, отправил восвояси, подальше от бойни.

- Что вы делаете?! – отчаянно воскликнул я.

Но было поздно. Граф Монсегюр, сжимая в обеих руках по мечу, стремительно, словно выпущенный из пращи камень, ворвался в центр сражающихся. Вокруг него моментально образовался вихрь из рук, тел, доспехов, кровавых брызг, воплей раненых и стонов умирающих.

Я тоже спрыгнул с лошади и оказался рядом с ним.

- Не отходите от меня далеко, Горуа! – не оборачиваясь, крикнул он.

Но я и не думал никуда отходить. И пусть из меня никудышный телохранитель, я буду рядом с ним до последнего моего вздоха, до последнего удара моего сердца.

Меч в моих руках резал, рубил, колол, разил, и чужая плоть послушно поддавалась под моими руками, и противник отступал.

Где-то почти рядом мелькнул д*Обиньи верхом на лошади. В руке его сверкнуло копье, и в то же мгновение один из моих противников, здоровенный скандинав, пытающийся обойти меня сзади, упал замертво.

- Спасибо! – крикнул я.

- Не за что, - буркнул тот, озабоченно ища глазами монсеньора.

Однако тот не нуждался в его помощи. Нуждается ли в помощи буря, смерч, вихрь, ураган? Да-да, именно смерч бушевал сейчас на поле боя, и в центре этого смерча был юный воин, юный бог – язычески прекрасный, убийственно прекрасный, безжалостно прекрасный. Бог – не в терниях, но с мечом, и где-то там, в глубине, в бесконечной константе своей души, о которой он, возможно, и сам не догадывался – бесконечно милосердный, выше всего на земле ценящий человеческие жизни, которые он в эти минуты сам и отнимал.

Я пробился к нему, шагая по трупам и через трупы.

Он быстро взглянул на меня из-под меча.

- Целы?..

Я кивнул, хотя рана была – куда-то в предплечье. Пустяковая рана, меч просто скользнул и рассек кожу, но кровь хлестала фонтаном.

Великий магистр нахмурился и шагнул ко мне – так, что я оказался с ним в центре живого круга, спина к спине.

- Держитесь, mon chere, скоро все закончится! – крикнул он, рассекая ударами горячий, пропитанный кровью и потом воздух.

И действительно – буквально через несколько минут бой был закончен. Противник, сотнями теряя убитых и раненых, отступил за лес. Этот бой был выигран нами.

Я опустил меч, тяжело привалившись спиной к горячей спине монсеньора; только сейчас я понял, что силы мои на исходе, я безумно устал, рана моя болит, и я истекаю кровью. На несколько минут мы замерли, словно впитывая в себя взаимную энергию и жар наших тел. Затем граф Монсегюр повернулся ко мне и, бросив один из мечей, подхватил меня левой рукой за талию.

- Только не вздумайте терять сознание – сейчас мы отсюда выберемся!

Его плащ был забрызган кровью, сам он с головы до ног был залит кровью – лицо, волосы, руки – все сплошь было алым.

- Вы ранены? – испугался я.

На секунду он вздрогнул и задумался, прислушиваясь к себе, к своим ощущениям.

- Нет. Кажется, нет. Не знаю. Да это и не важно. Пойдемте отсюда.

Переступая через человеческие тела и мертвых лошадей, мы пошли через поле боя.

- Монсеньор! – нас догнал Виктор д*Обиньи – голова его была разбита, а левую щеку пересекала большая резаная рана от удара мечом. – Они отступили! Это победа, монсеньор!..

- Пиррова победа, капитан, - грустно улыбнулся великий магистр, но, увидев расстроенное лицо капитана, быстро добавил:

- Вы и ваши люди великолепно сражались, я горжусь вами. А сейчас займитесь убитыми и ранеными. Всех, кто не дышит, похороните. А тех, кто подает хотя бы малейшие признаки жизни, перенесите в лагерь – ими займутся маги и я. Да и сами вы (он скользнул глазами по кровоточащей ране капитана) зайдите ко мне в шатер.

- Слушаюсь, монсеньор! – до ушей просиял капитан; видно было, что он согласен на какую угодно рану, хоть на 10 ран, только бы лишний раз почувствовать на себе прикосновение сказочной руки монсеньора.

Кстати, что касается руки…

- Что это? – я заметил, как между его белоснежных пальцев змеятся темные струйки крови.

Граф Монсегюр поднял правую руку и перевернул ее ладонью вверх. От неожиданности я тихо вскрикнул. Его прекрасная ладонь сразу в нескольких местах была буквально вспорота лезвием меча.

- Ах, да! – он усмехнулся, с едва заметным изумлением глядя на ладонь, как ребенок, впервые увидевший отраженную в море луну. – По привычке схватился руками за острие меча и даже не заметил. А теперь…

- Что – теперь? – забыв о собственной ране, я с беспокойством схватил его руку, как собака, которая принюхивается и приглядывается к своим кутятам, боясь, что их вот-вот унесут из-под ее носа и утопят.