Извинялся же Давид за поражение.

Но…

— Рана. Ничего не поделать, — отозвалась Чайка, лежа спиной вверх.

Раны Давида, полученные на острове реваншистов Империи Газ, так до конца и не зажили. Он сражался не в полную силу. Его стоило похвалить хотя бы за победу в отборочном этапе… и подивиться тому, насколько он пересиливал себя.

— Важнее. Сельма.

— Да… — хмуро согласился Давид.

Каждой команде участников выделяли по комнате в казармах. Солдаты жили кучно, и в комнатах с легкостью хватало места не только для пары бойцов, но и для всех их товарищей.

Вместе с Чайкой и Давидом жила их спутница, маг Сельма.

Однако она действовала отдельно и пыталась проникнуть в замок, пока Чайка и Давид заняты чемпионатом.

И сейчас… ее в комнате не видно.

Прошел уже целый день, но она не вернулась. Разведка в замке должна была завершиться давным-давно.

— А ведь я говорил ей не перебарщивать…

Пусть Давид с Сельмой и старались сдерживаться рядом с Чайкой, они — выросшие в одной деревне друзья и любовники. Вряд ли Давид спокойно переносит исчезновение Сельмы.

— Ну, ты ее знаешь. Что бы ни случилось, она придумает, как выпутаться и… — Давид умолк. — …

Он нахмурился, пересиливая до сих пор не утихнувшую боль, приподнялся и потянулся к копью, стоявшему рядом с кроватью.

И, когда пальцы уже коснулись кажущегося родным оружия…

— Перестань. Я вам зла не желаю, — сказал Тору, входя в их комнату.

Следом, не отставая, вошла и Фредерика, его напарница.

— … — Чайка прикусила губу.

Тору увидел ее в не лучшем свете.

А ведь она так громко заявляла о том, что непременно заберет некогда переданные останки… да и вообще все останки, что есть у него. Но какое там сражаться — сейчас она может убить себя, неосторожно повернувшись на постели.

Что это, если не унижение?

Однако…

— Тебя же арестовали диверсанты за то, что ты помешал нашей битве, — произнес Давид, продолжая хмуриться.

И действительно, Тору вмешался в бой красной Чайки, кинув на арену нож.

— В общем, пока мне сказали не выходить из казармы. Потом сообщат, что со мной будет, — ответил Тору, на мгновение скашивая взгляд назад.

Он намекал, что поблизости стражник.

— Ну и славно. И? Зачем пришел? — Давид ухмыльнулся. — Явно ведь не затем, чтобы над нами поглумиться?

— …Чайка, — Тору не стал отвечать ему. — Я хочу кое о чем спросить.

— ...Что?

Чайка приподнялась, корчась от боли.

И голос, и выражение лица диверсанта указывали, что он пришел узнать нечто очень важное.

Но...

— Тебе правда так сильно нужны останки?

— ...Э?

Вопрос оказался столь неожиданным, что Чайка застыла с вытаращенными глазами.

Тору окинул ее на удивление спокойным взглядом и продолжил:

— Ты была в шаге, нет, в полушаге от смерти, понимаешь?

— …

— И его чуть с собой не забрала, — Тору указал на Давида большим пальцем. — То есть я понимаю, что наемники, как и диверсанты, торгуют собственной жизнью, но…

Он вздохнул и прислонился к стене.

— Ты так сильно хочешь останки, что готова умереть за них? Ты правда так думаешь? Не знаю, хоронить ты их собралась или наследовать престол Империи, но ты действительно настолько не представляешь своего будущего без останков, что идешь на смерть?

— …

Чайка моргнула и попыталась ответить… но в голову не пришло ни единого слова.

Казалось, ее спросили о чем-то, в чем она никогда не сомневалась. Задать такой вопрос — сродни тому, что спросить: «Ты точно Чайка?»

— Умом я понимаю — ты обижена на смерть отца. Ты хочешь отомстить, покарать не одного человека, но десятки, сотни, а то и тысячи. Стоит ли рисковать жизнью ради того, чтобы отвести душу? Ты правда сама так думаешь, сама того желаешь?

— Тору… — Чайка невольно сомкнула веки. — Что ты задумал?

— … — тот пожал плечами и промолчал.

Но…

— Я!..

Чайка собралась было опровергнуть все его слова, но в очередной раз осознала, что не может предоставить никаких оснований.

У нее нет части воспоминаний.

Образ императора и окруживших его героев в день падения Империи сохранился лишь в виде силуэтов.

Затем воспоминания обрываются, а во время следующего она уже стоит в маленьком сарае, полном трупов, и сжимает змеиный клинок. Сколько прошло времени — неясно, но явно не меньше года.

Воспоминания «до» и «после» разительно отличаются.

Они и сейчас не могут соединиться друг с другом.

Они словно принадлежат разным людям…

— Я…

Она хотела отомстить всем, кто убил и бросил отца.

Просто потому, что так любила его. Она полагала, что хочет расквитаться с обидчиками любимого человека. Казалось бы, простая и понятная причина.

Но… почему же она так любит отца?

Есть ли у нее конкретные причины любить его? Потому что воспитал? Потому что в них течет одна кровь? Тогда почему не мать? Почему не няньки? Почему Чайка никогда о них не думает? Если предположить, что девушка их не любит… то как так получилось, что лишь ради отца она готова жертвовать жизнью?

Почти все ее воспоминания об нем мутные и расплывчатые.

Сколько бы она ни вспоминала, в них не было ничего, что действительно брало бы за душу.

И наоборот, то время, что она провела с Давидом и Сельмой, она ценила и чувствовала гораздо сильнее. Раны Давида, исчезновение Сельмы — и та, и другая боль терзала Чайку совершенно отчетливо.

В отличие от…

— …

Чайка боялась, что земля уходит у нее из-под ног.

Страх возникал из сомнения.

«Я — такой человек».

«Я поступаю правильно».

Может, она просто всегда убеждала себя в этом, опираясь на невнятные, ничем не подкрепленные воспоминания?

И вообще, почему Чаек так много?

Действительно ли она — Чайка Газ?

— Я!..

— Ну ты негодяй. Я-то думал, ты пришел нас проведать, а тебе, оказывается, нашу принцессу помучить захотелось? — лениво возмутился Давид.

Юный диверсант вздохнул и покачал головой.

— Нет. Ты не прав. Я на самом деле… хотел узнать. Прости, если задел.

— ...Чего это ты? — Извинения Тору застали Давида врасплох.

А затем…

— Виноват, отвлек, — добавил диверсант и отошел от стены.

— Тору?..

— Лечитесь как следует. Я оставлю мазь, которую сделала Акари. Она довольно неплохо разбирается в медицине, — с этими словами Тору оставил рядом с кроватью

Чайки две склянки.

— Тору…

— До скорого, — он развернулся.

И тогда в спину ему…

— Тору! — послышался полный страданий голос Чайки. — И от меня… «спасибо».

— ?..

Он обернулся через плечо, а Чайка в спешке рылась в собственных воспоминаниях и пыталась вспомнить, что именно хотела сказать ему.

— За то, что спас.

— ...Ладно.

Диверсант на мгновение озадачился, прежде чем кивнуть. Видимо, он и сам уже почти забыл, что ради спасения Чайки метнул в ее противника нож. Хотя диверсантов учили пользоваться всем, что только может приносить пользу, он, похоже, и не думал давить на ее чувство долга, пусть даже его поступок мог стоить ему права участия в турнире.

И дня не прошло с того, как Тору сказал Чайке, что диверсант он второсортный.

Безусловно, ему недостает бесчувственности и жестокости.

И в то же время ни один человек, руководствовавшийся исключительно логикой и выгодой, не стал бы присоединяться к белой Чайке и не вызвал бы столь пристального интереса красной.

Человек, слушающийся лишь разума, способен совершать лишь то, что диктует разум.

Он никогда не совершит ничего, что вышло бы за рамки логики.

И именно этого красная Чайка хотела от Тору.

Он диверсант, не похожий на диверсанта.

И именно поэтому ей казалось, что он и только он сможет совершать такое, на что не способны его коллеги.

Сложно сказать, понимал ли Тору ее мысли, но…

— Все-таки я и правда… до смертельного ущербен как диверсант, — самоуничижительно обронил он и вышел из комнаты.