Осенью 1915 года Николай Николаевич был смещен и во главе армии стал сам Николай II. Это обстоятельство ставило под угрозу общественную помощь армии, разгром которой на Карпатах и в Галиции с ясностью показал, что правительство без помощи общества вести войну не в состоянии.

Независимо от этого, с переездом государя в ставку, на армию распространялось влияние императрицы и подозрительных людей, ее окружавших.

И настал момент, когда борьба с правительством, хотя бы перед лицом наступавшего врага, становилась общественным долгом, несмотря на очевидную ее опасность. Вопрос сводился лишь к тому, в какой форме ее вести.

Не знаю, кому принадлежала мысль об образовании в Думе и в Государственном Совете прогрессивного блока. По-видимому инициатором был П. Н. Милюков. По крайней мере в ЦК кадетской партии он первый поднял об этом вопрос.

Доводы его в пользу образования прогрессивного блока были весьма убедительны и сводились приблизительно к следующему: разложение власти все больше и больше дает себя чувствовать. Наряду с министрами управляют страной Распутин и делающие с его протекцией карьеру проходимцы. Есть несомненные признаки, что германский генеральный штаб имеет среди них своих агентов-осведомителей. До сих пор мы в наших публичных выступлениях щадили правительство, понимая, что внутренняя политическая борьба может повредить безопасности нашей армии. Однако дольше молчать нельзя. Власть сама разлагает армию и подготовляет революцию. В таких трагических обстоятельствах на представительных учреждениях лежит обязанность сделать последнее усилие, чтобы добиться замены существующего правительства правительством общественного доверия.

Парламентская оппозиция, составляющая меньшинство в обеих палатах, действующая изолированно, не имеет никаких шансов на успех в этом деле. Наши бессильные оппозиционные речи могут лишь еще больше обострить революционные настроения в стране и привести к революционному взрыву и военной катастрофе. Единственно возможная для нас тактика заключается в образовании в Думе и в Государственном Совете блока с их умеренно-правым большинством.

Только такое сплочение большинства законодательных учреждений может своим авторитетом заставить Николая II пойти на уступки и призвать к власти честное правительство, пользующееся доверием народа.

Само собой разумеется, что, вступая в блок с правым большинством, мы должны выработать компромиссную программу наших общих требований. Уступки должны быть сделаны с обеих сторон, но нам, в частности, придется временно отказаться от нашего программного требования ответственного министерства, выдвинув приемлемый для наших будущих союзников справа лозунг «правительство общественного доверия».

Только таким путем мы можем достигнуть цели обновления правительства, которое, совместно со всеми живыми силами страны, имеет еще шансы спасти Россию от военной и государственной катастрофы. Если мы этой цели не достигнем, то с чистой совестью скажем себе, что сделали все от нас зависящее для ее осуществления. Это единственный путь борьбы за власть, который доступен в сложной обстановке, созданной войною.

Предложение Милюкова не было, конечно, неожиданностью для членов ЦК, ибо ему предшествовали частные беседы, как среди его членов, так и между лидерами парламентских групп. Большинство Милюкову было заранее обеспечено. Тем не менее его предложение встретило горячие возражения со стороны наиболее левых членов партии, как в ЦК, так и в парламентской фракции, которые, когда прогрессивный блок был уже составлен и обсуждалась его программа, систематически возражали против каждого ее пункта.

Я лично на этот раз совершенно разошелся во взглядах со своими обычными левыми единомышленниками, целиком разделяя точку зрения Милюкова на прогрессивный блок как на последнюю попытку мирного разрешения конфликта между всем населением России и властью. Однако я менее оптимистически смотрел на исход борьбы законодательных учреждений с Николаем II, чем многие из моих коллег по ЦК, ибо то, что на парламентском языке называлось борьбой с «правительством», в действительности было борьбой с самим царем, а постановления Думы и Государственного Совета были плохим оружием против явлений психопатологического порядка.

В таких условиях прогрессивный блок из средства, предотвращающего революцию, становился одним из факторов, ей содействовавших. Но мне казалось, что если революция уже неизбежна, то лучше, чтобы она имела точку приложения сил в организованном народном представительстве, а не пришла бы в виде неорганизованного бунта, «бессмысленного и беспощадного».

Думаю, что и Милюкову были не чужды эти простые мысли, хотя, как ответственный политик, он их никогда не высказывал даже на партийных заседаниях.

Дальнейшие события показали, что я, при всем своем пессимизме, все-таки оказался слишком большим оптимистом.

Благодаря участию в прогрессивном блоке, правое крыло которого находилось в постоянном контакте с придворными и правительственными кругами, а также благодаря участию депутатов кадетской партии в высших коллегиальных учреждениях, наш центральный комитет был хорошо осведомлен обо всем, что происходило в тылу и на фронте и что, вследствие цензурных стеснений, не всегда становилось достоянием печати.

С головокружительной быстротой перед нами проходил весь калейдоскоп текущих событий этого страшного времени: судорожная смена министров по указанию Распутина; арест и освобождение Сухомлинова, дело Манасевича-Мануйлова, дело Ржевского; попытки председателя Думы Родзянко и других лиц раскрыть государю глаза на пагубное вмешательство в государственные дела его жены и Распутина; тревога в русских и союзнических общественных кругах по случаю назначения министром иностранных дел и премьером Штюрмера, известного своей нечестностью и немецкими симпатиями; назначение министром юстиции Добровольского — человека с сомнительной репутацией, а министром внутренних дел — сумасшедшего Протопопова; спазматические созывы и роспуски Государственной Думы; убийство Распутина и слухи о готовящемся дворцовом перевороте с участием великих князей; наконец, последний предреволюционный период, когда судорожные действия власти производили впечатление ее полного безумия… И все это на фоне постоянных поражений на фронте и глухого брожения в армии…

Теперь имеется много опубликованных воспоминаний и документов, посвященных этим событиям, но люди, не пережившие их в сознательном возрасте, не могут представить себе остроту чувства боли и страха за свою родину, которое мы тогда испытывали. Только ужасы революции могли затуманить воспоминания многих моих современников об этом жутком времени.

Тогда ощущение, что Россия управляется в лучшем случае сумасшедшими, а в худшем — предателями, было всеобщим. Фабула о том, что императрица-немка предает Россию, была очень распространена в народе, а следовательно и в армии, но эти страшные подозрения не были чужды даже самым верхним кругам петербургского общества.

Неосновательность их теперь вполне доказана, но тогда, в той нервной обстановке, целый ряд сомнительных фактов претворялся в общественном мнении в прямые улики.

Один из таких фактов мне рассказал уже за границей М. В. Челноков после опубликования переписки Николая II с его женой.

Рассказ Челнокова я записал и за приблизительную точность его ручаюсь. Вот его содержание: Челноков был председателем морской подкомиссии совещания по государственной обороне и по своей должности находился в постоянных сношениях с морским министром Григоровичем. Однажды, зайдя в кабинет Григоровича, Челноков застал его в страшном волнении. Григорович ходил взад и вперед по кабинету и, видимо, плохо слушал то, что Челноков ему говорил. Вдруг он остановился перед Челноковым и сказал ему:

— Михаил Васильевич, меня мучает одна вещь, о которой я ни с кем не говорил. Но я ощущаю потребность с кем-либо поделиться моей тревогой. Обещайте мне, что все, что я вам расскажу, останется между нами.