Пока что плавание по течению неизвестной реки не ознаменовалось никакими происшествиями. Ширина реки в среднем не превышала ста пятидесяти футов. По течению двигалось несколько плавучих островков, но, так как плыли они с той же скоростью, что и пирога, можно было не опасаться столкновений, если только их не остановит какая-нибудь преграда.

Берега казались безлюдными; эта часть территории Казонде, очевидно, была мало населена. Пирога плыла среди двух рядов зарослей, где, блистая яркими красками, теснились ласточник, шпажник, лилии, ломонос, бальзаминовые и зонтичные растения, алоэ, древовидные папоротника, благоухающие кустарники — несравненная по красоте кайма. Иногда опушка леса подступала к самой реке. Вода омывала копаловые деревья, акации с жесткой листвой, «железные деревья» — баугинии, у которых ствол с северной, наветренной стороны, словно мехом, оброс лишайниками; смоковницы, которые, как манговые деревья, поднимались на воздушных корнях, похожих на сваи, и много других великолепных деревьев склонялось над рекой. Деревья-исполины, вздымающиеся вверх на сто футов, переплетаясь ветвями, покрывали реку сводом, непроницаемым для солнечных лучей. Кое-где лианы перекидывали с берега на берег свои стебли, образуя висячие мосты. Двадцать седьмого июня путешественники увидели, как по такому мостику переправлялась стая обезьян. Животные, сцепившись хвостами, образовали живую цепь на случай, если мост не выдержит их тяжести. Зрелище это привело в восторг маленького Джека.

Обезьяны принадлежали к породе маленьких шимпанзе, которых в Центральной Африке называют «соко», и отличались довольно противной мордой: низкий лоб, светло-желтые щеки, высоко поставленные уши. Они живут стаями по десятку, лают как собаки и внушают страх туземцам, потому что, случается, похищают детей, царапают и кусают их. Проходя по мостику из лиан, они и не подозревали, что под кучей трав, гонимой течением, находится маленький мальчик, из которого они сделали бы для себя забаву. Значит, маскировка, придуманная Диком Сэндом, была хорошо сделана, если даже эти зоркие животные были введены в заблуждение.

В тот же день под вечер пирога внезапно остановилась.

— Что случилось? — спросил Геркулес, бессменно стоявший у рулевого весла.

— Запруда, — ответил Дик Сэнд. — Но запруда естественная.

— Разрушим ее, Дик? — спросил Геркулес.

— Да, Геркулес. Придется действовать топором. Запруда, очевидно, крепкая — на нее наткнулось несколько плавучих островков, и она устояла.

— Что ж, за дело, капитан! — сказал Геркулес, переходя на нос пироги.

— Запруду образовала трава «тикатика», гибкие стебли которой и длинные глинцевитые листья, переплетаясь, спрессовываются в плотную массу, похожую на войлок. По такому сплетению трав можно переправиться через реку, как по мосту, если не бояться увязнуть по колено в этом травяном настиле. Поразительной красоты лотосы цвели на поверхности этой запруды.

Уже стемнело, и Геркулес без риска мог выбраться из лодки. Ловко орудуя топором, он менее чем за два час перерубил посередине сплетение трав. Запруда распалась, течение медленно отнесло к берегам обе ее части, и пирога снова поплыла вниз по реке.

Следует ли об этом говорить? Большой ребенок, кузен Бенедикт сначала надеялся, что Геркулесу не удастся одолеть преграду и лодка застрянет. Плавание по реке казалось ученому нестерпимо скучным. Он с сожалением вспоминал факторию Альвеца, свою хижину и драгоценную жестяную коробку с коллекциями. Он был так несчастен, что всем стало жалко его. В самом деле, ни одного насекомого! Ни единого!

Какова же была радость кузена Бенедикта, когда Геркулес, которого он считал своим «учеником», принес ему какое-то безобразное насекомое, найденное в запруде на стебле «тикатика». Странное дело: Геркулес, казалось был чем-то смущен, передавая свой подарок ученому.

Кузен Бенедикт осторожно зажал насекомое между большим и указательным пальцами и поднес его к самым глазам, с тоской вспомнив о лупе и очках, — как бы они ему пригодились сейчас!

Вдруг ученый взволнованно крикнул:

— Геркулес! Геркулес! Ты заслужил полное прощение. Кузина Уэлдон! Дик! Это единственное в своем роде насекомое и к тому же, несомненно, африканское! Уж этого-то никто не посмеет отрицать.

— Значит, это действительно ценная находка? — спросила миссис Уэлдон.

— Вы сомневаетесь в этом?! — вскричал кузен Бенедикт. — Насекомое, которое нельзя отнести ни к жестокрылым, ни к сетчатокрылым, ни к перепончатокрылым. Насекомое, которое не принадлежит ни к одному из десяти известных науке отрядов… Пожалуй, можно было бы отнести его к группе паукообразных!… Насекомое, очень похожее на паука! Насекомое, которое было бы пауком, если бы у него было восемь лапок, и которое все-таки остается насекомым, так как у него только шесть лапок. Ах, друзья мои, мог ли я ждать такого счастья?! Несомненно, мое имя войдет в науку! Это насекомое мое будет названо «Hexapodes Benedictus»[80].

Радость ученого была так велика, что, оседлав своего любимого конька, он совершенно забыл о всех перенесенных и еще предстоящих испытаниях. Миссис Уэлдон и Дик от души поздравили его с находкой.

Между тем пирога продолжала плыть по темной реке. Ночную тишину нарушали только возня гиппопотамов и шуршание крокодилов, ползавших по берегу.

Над верхушками деревьев взошла полная луна. Мягкий свет ее проник сквозь щели в навесе и озарил внутренность пироги.

Вдруг на правом берегу послышался какой-то глухой шум, как будто в темноте заработало одновременно несколько насосов. Это большое стадо слонов, досыта наевшись за день волокнистых стеблей растений, перед сном пришло на водопой. Хоботы их поднимались и опускались с равномерностью механизма. Казалось, громадные животные намерены были осушить всю реку.

Следующие восемь дней пирога продолжала спускаться по течению. Ничего примечательного за эти дни не произошло. На протяжении многих миль река протекала среди великолепных лесов. Затем леса кончились, и вдоль обоих берегов потянулись нескончаемые, уходящие к самому горизонту заросли кустарника.

Тут тоже не встречалось никаких следов ттуземцев — Дик Сэнд, разумеется, нисколько не был этим огорчен. Зато кругом было великое множество животных. По берегам проносились зебры, из зарослей выходили лоси и очень грациозные антилопы «камы». Вечером эти мирные животные исчезали, уступая место леопардам и львам, оглашавшим воздух грозным рычаньем и ревом. Однако беглецы до сих пор не имели столкновений ни с речными, ни с лесными хищниками.

Каждый день, чаще всего в послеобеденные часы, Дик направлял пирогу к тому или другому берегу, причаливал и высаживался на землю.

Маленькому отряду приходилось возобновлять запась продовольствия. В этих диких местах нельзя было рассчитывать ни на фрукты, ни на маниоку, ни на сорго, ни на маис, которые составляют главную пищу туземцев Вернее, все это росло здесь, но в диком виде, и было не пригодно для еды. Дик Сэнд вынужден был охотиться, хотя звуки выстрелов могли привлечь внимание туземцев.

Путешественники добывали огонь, вращая с большой скоростью деревянную палочку в углублении, сделанном в сухой ветви смоковницы. Этот способ они заимствовали у дикарей; говорят, однако, что таким же способом добывают огонь и некоторые гориллы. На костре жарили мясо антилопы или лося, заготовляя пищу впрок, сразу на несколько дней.

Четвертого июля Дику удалось одним выстрелом уложить на месте каму, которая дала им изрядный запас мяса. Это было животное длиною в пять футов, с большими загнутыми назад рогами, с рыжеватой шерстью, усеянной блестящими пятнышками, и белым брюхом. Мясо его все беглецы признали превосходным.

Из-за ежедневных остановок для ночного отдыха и охоты пирога к восьмому июля прошла в общей сложисти лишь около ста миль. Однако проехать в Центральной Африке сто миль — дело немалое. Дик уже начинал задумываться, куда заведет их эта река, казавшаяся бесконечно длинной. До сих пор она вобрала в себя лишь несколько мелких притоков, и незаметно было, чтобы она сколько-нибудь расширилась. Сначала река текла прямо на север, но теперь она повернула на северо-запад.