Какое страшное зрелище представляло собой это человеческое стадо! Полуголые невольники, едва прикрытые лоскутом «мбузу» — жесткой ткани из древесной коры, женщины все в язвах от ударов бича, измученные, истощенные дети с окровавленными ногами, — матери старались нести их на руках, несмотря на свою тяжелую ношу, — скованные люди с колодками на шее, которые были еще мучительнее каторжных кандалов.
Эти несчастные, еле живые люди с неслышным голосом, эти «скелеты из черного дерева», как сказал о них Ливингстон, могли бы разжалобить своим обликом даже дикого зверя. Но надсмотрщиков-арабов это зрелище нисколько не трогало, а надсмотрщики-португальцы, по словам Камерона, были еще более жестоки, чем арабы[73].
За пленниками был установлен строжайший надзор как во время похода, так и на стоянках. Дик Сэнд понял, что нечего думать о побеге. Но как же тогда найти мисис Узлдон. Никаких сомнений не могло быть: Негоро участвовал в захвате матери и сына. Какую цель преследовал португалец, разлучая потерпевших крушение и на «Пилигриме», Дик Сэнд не знал еще. Но ведь Негоро был способен на любое преступление, и сердце юноши обливалось кровью при мысли об опасностях, угрожающих миссис Уэлдон.
«Ах! — повторял он. — Подумать только, что я мог пристрелить и того и другого негодяя и не сделал этого!»
Снова и снова юношу осаждали мучительные мысли. От каких страшных несчастий избавила бы людей заслуженная казнь Гарриса и Негоро. От каких тяжких горестей избавила бы она по крайней мере тех, с кем эти торговцы человеческим мясом обращаются как с рабами. Миссис Уэлдон и маленький Джек совершенно беспомощны и одиноки. Кузен Бенедикт — для них не опора. Хорошо, если он сумеет позаботиться хоть о самом себе. Наверное, всех троих уже отправили в какой-нибудь глухой угол Анголы. Но кто понесет в дороге больного мальчика?
«Мать, — говорил себе Дик, — мать! Она возьмет Джека на руки и будет нести его до полного изнеможения, пока не упадет на дороге… Она сделает то же, что делают несчастные рабыни… И как эти рабыни, она умрет в пути… Ах, дал бы мне господь только очутиться лицом к лицу с этими палачами…»
Но Дик сам был пленником. Он был одной из голов этого стада, которое надсмотрщики гнали в глубь Африки. Он не знал даже, ведут ли Негоро и Гаррис сами ту партию невольников, в которую включили их жертвы. Теперь уже нет Динго, некому отыскать след Негоро и поднять тревогу при его приближении. Только один Геркулес мог прийти на помощь несчастной миссис Уэлдон. Да разве можно надеяться на чудо?
И все же Дик, как утопающий за соломинку, цеплялся за эту надежду. Дик считал, что он хорошо знает Геркулеса и может не сомневаться, что, оставшись на свободе, Геркулес сделает все доступное силам человеческим для спасения товарищей и особенно миссис Уэлдон. Геркулес, наверное, идет вслед за пленницей и уже нашел способ дать ей знать, что помощь близка. А может быть, Геркулес задался целью сначала освободить его, Дика Сэнда, чтобы затем уже вдвоем идти на выручку миссис Уэлдон?
Дик живо представлял себе, как ночью Геркулес пробирается в лагерь невольничьего каравана. Он обманул бдительность стражи: такой же черный, как остальные рабы, незаметно вмешался в их толпу. Вот он подползает к Дику, освобождает его и увлекает за собой в лес… Вот они оба на свободе!… Чего только не сделают они для освобождения миссис Уэлдон!…
Река дает им возможность спуститься к побережью, и Дик Сэнд, лучше зная теперь все трудности, стоящие на пути к спасению, успешнее осуществит свои планы, которые расстроило нападение туземцев.
Так юноша переходил от отчаяния к надежде. Он не поддавался унынию, его энергичная натура не хотела покоряться несчастной доле. Дик Сэнд готов был воспользоваться малейшей возможностью, чтобы начать борьбу.
Прежде всего следовало узнать, куда направлялся невольничий караван. Возможно, что конечным пунктом! маршрута была одна из факторий Анголы, до которой оставалось всего несколько дневных переходов. Но если караван шел во внутренние области Экваториальной Африки, то впереди лежали еще сотни и сотни миль пути. Главный невольничий рынок находился в Ньянгве, в области Больших озер, по которой путешествовал тогда Ливингстон. Ньянгве лежит на меридиане, который делит Африку на две почти равные части. Но от лагеря на берегу Кванзы до Ньянгве было очень далеко, — путь должен был длиться много месяцев.
Неудивительно, что Дика так заботил вопрос, куда направляется караван: ведь из Ньянгве не стоило даже пытаться бежать. Если бы миссис Уэлдон, Дику, Геркулесу и прочим неграм посчастливилось вырваться из плена, они все равно погибли бы в долгом пути где-нибудь между областью Больших озер и берегом океана.
Но скоро Дик Сэнд успокоился: очевидно, партия должна была скоро прибыть на место. Не понимая языка, на котором говорили между собой начальники каравана, — то была смесь арабского языка с каким-то из африканских наречий, — он все же заметил, что они часто называют один из местных невольничьих рынков. Речь шла о Казонде, и Дик знал, что это место-центр работорговли в Анголе. В Казонде, думал Дик, решится участь всех пленников, они попадут там в руки местного царька или же в руки работорговца. И он не ошибся.
Дик Сэнд, прилежно изучавший географию, знал, что расстояние от Сан-Паоло-де-Луанда до Казонде не превышает четырехсот миль. Следовательно, лагерь на Кванзе отстоял от этого невольничьего рынка не больше как в двухстах пятидесяти милях. Дик высчитал это приблизительно, основываясь на переходе, совершенном его маленьким отрядом под водительством Гарриса. В обычных условиях такой путь можно пройти за десять — двенадцать дней. Но так как караван уже был обессилен пройденной дальней дорогой, то Дик считал, что потребуется не менее трех недель на переход от Кванзы до Казонде.
Дику очень хотелось поделиться своими догадками со старым Томом и его товарищами. Для них было бы некоторым утешением узнать, что караван не загонят в дебри Экваториальной Африки, в те страшные края, откуда нет никакой надежды выбраться. Но как передать эту приятную весть? Достаточно было бы бросить мимоходом несколько слов. Удастся ли это сделать?
Четверо пленных негров находились на правом фланге лагеря. Они были скованы попарно: Актеон с Остином, Том с Батом — отец и сын случайно оказались вместе. К пленникам были приставлены специальный надсмотрщик и стража — человек десять солдат.
Дик, свободный от оков, решил подойти поближе к своим товарищам, которые сидели на земле не дальше чем в пятидесяти шагах от него. Он стал осторожно приближаться к ним.
Вероятно, старый Том угадал намерение Дика — он что-то шепнул своим товарищам, и те, прекратив разговор, стали внимательно следить за Диком. Они не могли двинуться с места, но ничто не мешало им смотреть и слушать.
Вскоре Дик незаметно прошел половину расстояния. Он мог уже крикнуть Тому название города, куда направляется караван, и сколько приблизительно может продлиться дорога. Но ему хотелось поговорить с товарищами и условиться, как держать себя во время этого путешествия. Поэтому он продолжал с равнодушным видом двигаться вперед. Сердце его бешено стучало — только несколько шагов отделяло его теперь от цели… Но вдруг надсмотрщик, словно разгадав его замысел, с воплем бросился ему наперерез. Солдаты, которых всполошил крик надсмотрщика, тотчас же подбежали и грубо оттолкнули Дика. Вслед за тем Тома и его спутников погнали в противоположный конец лагеря.
Вне себя от гнева Дик Сэнд бросился на надсмотрщика. Он пытался выхватить у него из рук ружье и, когда это не удалось, оторвал ствол от ложа. Но солдаты гурьбой напали на него и отняли обломок ружья. Разъяренные, они растерзали бы юношу на части, если бы не вмешался один из начальников каравана — высокий араб с очень злым лицом. Это был тот самый Ибн-Хамис, о котором Гаррис говорил с Негоро.
Араб произнес несколько слов — Дик, конечно, не понял их значения, — и солдаты, послушно оставив свою жертву, отошли в сторону.
