Но частички его были ничем по сравнению с самим Дамианом — полноценным, реальным и властным. В его взгляде — тысячи солнечных лучей, слившихся в один, и они обжигали меня, хотя что-то другое затаилось в уголках его угольно-черных глаз. Напрягшись, я прикрыла свою грудь, будто бы ткань могла защитить меня от этого взгляда. Я знала, что этот день когда-нибудь наступит, и так боялась его. Была одна единственная вещь, в которой я точно была уверена — это то, что Дамиан никогда, никогда не прощает. Он не простил моего отца за то, что тот отнял у него мать. Что он сделает мне за то, что я скрыла от него его дочь?

— Почему ты не рассказала мне? — он отложил бумажный кулек с арахисом, который держал в руке, так спокойно и аккуратно, что у меня мурашки по коже забегали. Впервые я заметила папку на его коленях. Он открыл ее, пробежал глазами по первой странице и швырнул листок в меня. Тот покружил в воздухе и приземлился возле меня.

Дамиан не дал мне и шанса поднять его. Он швырнул другой лист в меня, затем еще один и еще, пока они свободно не запорхали, как перышки, вокруг меня. Я схватила один из них и стала читать. С логотипом частного детектива в верхней части это было похоже на отчет — мой адрес, финансовые отчеты, семейное положение. Я подняла другой. Это была копия свидетельства о рождении Сьерры. В следующем — краткое досье о моей работе, моем расписании, моей работе в Вальдеморо. Где я была, что делала, где я жила, выписки по кредитной карте, подписки на журналы — все, что имело отношение к последним восьми годам, было выложено передо мной на черно-белых страницах формата А4.

Дамиан вывалил всю папку. Когда это было сделано и последний лист подлетел к кровати, мой страх сменился чем-то другим — чувством гнева за то, что он смог осмелиться собрать все, что случилось со мной с момента пребывания на острове в одной блестящей, глянцевой папке и швырнуть все это мне в лицо.

— Хочешь знать, почему я не рассказала тебе о Сьерре? — спросила я. — Потому что дело в тебе, Дамиан.

Я скомкала бумаги в кулаках.

— Ты изучаешь, планируешь, составляешь план возмездия. У меня была с собой фотография Сьерры, когда я приходила увидеться с тобой в тюрьме. Я хотела, чтобы ты знал, что у нас есть дочь. Мой отец умер. Я думала, что тебе больше не с кем бороться, но я была не права. Я была не права, Дамиан, потому что ты все еще боролся. Ты всегда борешься! Ты загнал моего отца в могилу, но я все равно пришла, чтобы дать тебе дочь. Но для нас больше не было будущего, потому что ты остался прежним. Все также боролся со своими демонами. И если ты думаешь, что все знаешь обо мне из этого отчета, то у меня для тебя есть новость. Ты и понятия не имеешь, Дамиан.

Я не знала, что беременна, пока не пришла на повторный прием по поводу плеча, и врач спросил меня о моей последней менструации. Я подумала, что мой цикл сбился из-за стресса или что я пропускала прием противозачаточных, но анализ крови подтвердил беременность. Это было горько-сладкое открытие, учитывая, что отец и дедушка ребенка, Дамиан и Уоррен, были втянуты в непрекращающуюся битву, которая закончилась судом.

Куда бы я ни шла, фотографы тыкали свои камеры мне в лицо. Как бы они исказили историю, если бы знали что у меня ребенок от Дамиана, и я влюбилась в своего похитителя?

Что скажет мой отец? Он был уверен, что у меня психологический и эмоциональный срыв. Пытается принудить меня сделать аборт? Или, договорится, чтобы психиатр объявил меня невменяемой? Заставит меня отказаться от ребенка? Как бы реагировал на новость Дамиан? Ему грозила тюрьма. Надолго ли, я не знала, но я знала, что эта новость только забьет еще один гвоздь в гроб. Я сохранила беременность для себя, и, несмотря на то, что было тяжело, новая жизнь, появившаяся из хаоса, была подобно свету в окошке, который вывел меня из темноты. Я высидела долгие судебные заседания с Ником и моим отцом, обнимая свой маленький секрет, в то время как они обсуждали обвинения и юридические стратегии. Я ждала завершения суда, пока беременности не было заметно, поэтому я соблюдала все формальности. Этому да, этому нет, этому да.

Я выдержала до конца. Было уже четыре месяца беременности, когда огласили приговор. Я знала, что у меня осталась частичка Дамиана, и неважно, что подумают другие. Решат, что это неправильно, извращенно или безумно — пусть. Но я чувствовала, что именно так и должно быть. Когда мой отец понял, что я беременна, он не мог скрыть своего разочарования. Он был уверен, что Дамиан использовал меня, чтобы отомстить ему, что сделать меня беременной было частью его плана, так сказать, окончательная месть. Если нас обманывают, мы начинаем верить, что все в мире против нас. Приходится стараться, чтобы заставить вещи вписаться в наши вымышленные предположения. Как упорно мы верим эмоциям — хорошим, плохим, злым. Мой отец верил в то, во что хотел. Дамиан верил в то, во что хотел. Я могла позволить себе разорваться между ними двумя, либо признать, что я никогда не смогу изменить их точку зрения на вещи.

Временами я ставила под сомнение свое собственное душевное равновесие. Я была неправа? Я была наивной и доверчивой? Дамиан играл со мной все время? Он не мог заставить себя убить меня, поэтому он сделал лучшее, из возможного?

Вбил клин между моим отцом и человеком, который так много для него значил — между моим папой и мной. Он действительно планировал отправить меня обратно, даже с ребенком во мне, так что мой отец должен был бы жить с этим до конца жизни?

— Тебя использовали, — сказал мой отец.

Я вспоминала, что у нас было, о том, как он смотрел на меня, как он касался меня, и решила, что отец не прав. Нет. Абсолютное, честное, твердое нет. Я не могу думать ни о чем более прекрасном, более жизнеутверждающем, чем губы Дамиана на моих, о его и моем теле, соединенными в одно.

И теперь у меня была частичка его, частичка МаМаЛу для того, чтобы заботиться, и это именно то, что я делала. Дамиан причинил мне боль, мой отец причинил мне боль, но я любила их обоих. Без сомнения они чувствовали, что я тоже подвела их, но я не желала быть яблоком раздора между ними, когда у меня внутри новая жизнь, о которой нужно думать.

Когда кто-то начал сбивать цену на акции Седжвика, продавая значимые пакеты по более низкой цене, и обесценил компанию, я не подумала о Дамиане. Инвесторы испугались и начали спешно продавать свои акции, обеспокоенные падением цен. У моего отца не заняло много времени, чтобы выйти на след Дамиана, но Рафаэль проделал такую хорошую работу, скрыв документацию, что не было существенных доказательств против них.

В тот момент я не знала, что это был ответ Дамиана на то, что сделал мой отец. Мой отец принял то, что у меня будет ребенок от Дамиана, но он никогда не собирался принять Дамиана в моей жизни, с ребенком или без, поэтому он отправил ему сообщение в тюрьму, сообщение, которое спровоцировало Дамиана на ответный удар. В итоге длительная вражда посадила за решетку одного, и свела в могилу другого.

Сьерре было несколько месяцев, когда мой отец ушел из жизни.

— У нее глаза твоей матери, — сказал он мне однажды утром.

Он неотлучно сидел около Сьерры первые несколько недель, но в тот день склонился над кроваткой и впервые посмотрел на нее.

— Да. Большие карие глаза Адрианы.

Спустя некоторое время, когда думал, что я не смотрю, он взял ее на руки и подарил ей три поцелуя. Наши отношения были натянуты, но он со Сьерры пылинки сдувал. В конце концов, для него это оказалось невозможным — имея ее, держать злобу на меня. Она была единственной, кто заставлял его улыбаться, когда все вокруг рушилось. Я была благодарна судьбе, что он умер в своем доме, не потеряв достоинства, прежде чем мы потеряли особняк.