Надо отметить, что нынче леспромхозы и рейды севера лучше подготовились к приему материалов и продовольствия. Построены дополнительные емкости для бензина и масел на десять тысяч тонн. Это позволяет создать такой запас, которого предприятиям хватит на весь год. Раньше горючих и смазочных материалов едва хватало до половины зимы. Предприятия вынуждены были возить их бензовозами по бездорожью за сотни километров из Соликамска и Менделеево.

Приняты необходимые меры для механизации разгрузочно-погрузочных работ. На причалах и пристанях установлены подъемные краны, транспортеры и другие механизмы. И тем не менее на обслуживании прибывающих караванов будет занято до полутора тысяч человек.

Мы впервые завозим для леспромхозов двенадцать тысяч тонн каменного угля. Летом паровозы узкоколейных железных дорог будут переведены с дровяного топлива на уголь. По предварительным подсчетам, это позволит сэкономить по три рубля на каждом заготовленном кубометре леса. А если эту цифру умножить на количество древесины, заготовляемой леспромхозами с узкоколейными железными дорогами, то экономический эффект составит внушительную сумму…»

Саня и не представлял такого размаха северного завоза. Он знал только о малых самоходках, идущих рядом, а все они везли продовольствие. Значит, где-то сзади еще торопятся буксиры с караванами барж, осевших от тяжелого груза. И не только сухогрузные суда Камского пароходства, но и нефтеналивные Волготанкера. И сколько таких, как он, впервые сойдут сегодня на незнакомый гостеприимный берег, к радостным людям!

Осторожно, чтобы не запачкать, не измять «обоюдоострые» брюки, Саня привалился к фальшборту. Рядом Анатолий задумчиво и лениво, словно нехотя, растягивал через колено свою неутомимую гармонь. Она пела тихо, вполголоса, но настойчиво и призывно, будто девушка в ожидании любимого. Она все пела и пела, а никто не шел и не шел.

На берегу возле самоходки было пусто. Близился вечер, и пожилые разошлись по домам. Молодежи на тихих улицах поселка тоже делать было нечего: клуб еще закрыт. Только на площади перед клубом одиноко бубнил что-то себе под нос разговорчивый колокольчик.

Виктор пытался развеселить друзей:

— Вот эти комары-то маленькие, наверно, еще детишки. Лично я думаю, есть большие, пенсионеры уже…

— Ага, прямо так с клюшками и летают, — поддержал Саня.

Но шутку никто не подхватил: говорить не хотелось. Все молча слушали зовущую песню гармошки, словно тоже ожидали кого-то.

Вдали показалась одинокая пара. Идет вдоль берега. Мимо, мимо… Нет, прямо к ним на трап. Девушка заробела, замешкалась на хлипком трапе. Парень — по пружинящим двум доскам, умело, уверенно, как к себе домой. Обернулся, подал подруге руку, поторапливает. Ступил на палубу — и сразу к Анатолию:

— Разреши сыграть…

По-свойски так, будто давно знакомы.

— Что для вас, парни? Могу любую мелодию. Любую песню, на заказ…

И пошел, и пошел без передыху. Заревела вся в белой пене Ангара. Загрустили молодые солдатки, ожидая солдат. Замаячили призрачные голубые города, у которых названия нет. А потом как повернул на танцевальные — и давай рвать меха: от «Марины» до самых модных песенок. А каблуками на одном месте так и ходит, притопывает. Гудит металлическая палуба — не усидеть внизу.

В кубрике у матросов были в гостях ребята с соседнего судна. Не стерпели, пошли на музыку друг за другом по крутому трапу. Только один встанет, выпрямится, голова другого покажется из люка. Парень, что гармонь расшевелил, смотрел, смотрел на них: на первого, второго, третьего, — не выдержал, оборвал песню:

— Много еще вас там? Давайте уж заодно!

Ждали, ждали — нет никого. И вроде чего смешного, а все захохотали враз.

Веселый парень отложил гармонь, церемонно перед всеми раскланялся, озорно сверкнул глазами:

— Прошу, пане, прощения. Забыл представиться… Адам!

— Прямехонько из рая?

— И всё грешишь?

— И да, и нет… Хотя от дерева житейского запретных яблок я вкусил немало, с Адамом тем в родстве не состою. Отец мой белорус, а мать — полячка, но сам я русским числюсь, — бойко продекламировал он, но не выдержал до конца, споткнулся, махнул рукой.

— Адам Левкович, короче говоря. Когда-то был моряком, теперь хозяин местных голубых дорог. Командую мощнейшей в леспромхозе водометной посудиной в сто пятьдесят лошадиных сил.

— Хорош Адамчик! Водно-музыкальный! — В тон ему одобрительно откликнулся Виктор.

Кто-то добавил:

— И Ева у него под стать!

Девушка, до этого с интересом наблюдавшая за всей сценой, засмущалась. А ребята заговорили оживленно, сгрудились возле компанейского гармониста.

Пока курили, на берегу возле сходен, откуда ни возьмись, уже группа девчат. Стоят, переминаются — идти, не идти.

Виктор не растерялся, подскочил к борту:

— Прошу, лесные красавицы! Лично я вас давно жду. — И рукой плавно повел.

Одна прошла, другая. Глянул вдруг Виктор на себя. О, черт! В рабочем во всем: брюки в мазуте, стоптанные башмаки без шнурков. До того увлекся — забыл, что не одет. Ну, теперь ему пока не до гостей. Скатился в свою каюту, только ступеньки затараторили.

Саня за всем этим следил внимательно. Ткнул локтем Анатолия в бок. Хохочут…

Тесно на палубе в носовой части — на баке. Пожалуй, не развернуться в танце и одной паре. Потому стоят все — кто вдоль бортов, кто возле якорной лебедки. Стоят, слушают любимые песни, негромко подпевают.

А вот эта простенькая и немножко озорная — Саня впервые слышит ее — совсем про них, про ледовый рейс:

Дальше — еще озорнее, и огня больше, и настроения.

Лег вечер на воду, на суда, на поселок. Приблизил заречные таинственные леса. Летит над Весляной бесхитростная песенка. И вместе со всеми, радостно волнуясь, поет ее рулевой Саня. Словно о нем она. Словно это он сам думает о еще не сбывшемся.

В клубе сегодня танцы. Он, как маяк, стоит на краю песчаной площади, настежь распахнув освещенные двери. И торопятся к нему на огонь парни и девчата.

Девчат больше. Самые смелые оживленно похохатывают, подергивают плечиками. Все придирчиво оглядывают друг дружку. Пусть себе где-то бродят местные парни. Девчатам не скучно. В зале полно пароходских. Незнакомых, таинственных и потому привлекательных. Ах, закружиться бы вон с тем, пышноволосым. Закружиться бы, зажмуриться. И представить себя не в поселке, известном до последнего закоулка, а где-то там… Где? Какое это имеет значение…

Может быть, и не думали об этом девчата. Может быть, не так уж и обращали внимание на приплывших издалека парней. Но так казалось Сане. Его темно-русая голова не кружилась среди чернявых и светловолосых. Он стоял у самых дверей в зал и оглядывал танцующих.

Вдруг мимо него прошла девушка. Что-то было в ней очень знакомое, волнующее. Саня присмотрелся. Одета со вкусом, но и большинство здешних девчат — не хуже. Прическа, пожалуй, помоднее, посовременнее. Она сделана вроде бы небрежно, свободно и естественно. Тяжелые волосы плавно облегают круглощекое лицо, и от этого оно кажется овальным, удлиненным. Прикрывая уши, они лежат двумя тугими лепестками, отчего вся изжелта-светлая прическа похожа на весенний цветок — желтую купаву.

Но все это Саня видит впервые. А вот глаза… Да, глаза! Вернее, ресницы. Они так знакомы. Длинные, густые и сильно загнутые. Поэтому глаза кажутся большими и радостно удивленными. Как будто человек ежеминутно открывает в жизни что-то новое и необыкновенное. Даже припухшие маленькие губы ее чуть-чуть приоткрыты, словно в том же счастливом удивлении от своих открытий.