Грустное.
Мне горько вспомнить, что полуголодная жизнь моих сверстников — девчонок и мальчишек тех лет — называлась «счастливым детством».
Родители
Отца мы потеряли рано, вернее, нам помогли его потерять. Об этом говорить не хочу, потому что правды все равно никогда не узнаю.
Мама осталась одна и уже больше никогда не выходила замуж, полностью посвятив себя мне.
Мама моя родилась в городе Либаве, тогда он назывался порт им. Александра III. Это была военная база русского флота. Мой дедушка — Василий Борисов, служил на флоте инженером-механиком. Дедушка закончил Кронштадтское военное училище. После революции дедушку перевели с семьей во Владивосток.
Там же, во Владивостоке, мама моя познакомилась с моим отцом — Кокшеновым Михаилом Михайловичем. Владивосток для мамы был самым лучшим городом в мире. Она могла о нем рассказывать часами. Я сам был во Владивостоке несколько раз и с интересом ходил по тем местам, которыми восхищалась мама. А потом моего отца перевели в Москву на повышение. Но наступил 1937 год, и мама осталась одна, вернее со мной.
Маме было очень тяжело, потому что она ничего не умела и к тому же не имела никакой профессии. Сначала была за родителями, потом за мужем. Приехала в Москву, надеялась поступить учиться, но… Она хваталась за разную работу, а тут, вдобавок, грянула война.
Как пережили мы войну — не знаю, наверное так же как миллионы россиян.
После войны я пошел в школу, а летом мама отправляла меня в пионерский лагерь и работала сверхурочно. Мама хотела, чтобы я получил какую-нибудь твердую профессию. А я сам не знал кем хотел быть — то историком, то моряком как дедушка. Но потом взял и поступил после седьмого класса в Геологоразведочный техникум, почти как отец. Он был горным инженером.
Проработав геологом всего лишь год и уже дослужившись до «и.о. инженера», я все бросил и подался в артисты. Мама была, конечно, в ужасе! Все ее мечты о моей крепкой профессии рухнули в одночасье, а когда я взял и поступил в театральное училище им. Щукина, мамина мечта затеплилась вновь.
На день рождения мне мама всегда дарила книги, а на совершеннолетие подарила аж энциклопедию в десяти томах! И мне кажется, что кроме книг у нас дома ничего не было.
Мама читала запоем, бабушка читала запоем, я читал запоем. Только Дворняжка «Чижик» ничего не читала, а только просила жрать.
Сейчас, когда, мамы не стало, я вдруг стал замечать, что узнаю в себе многие ее черты. Генетика!
Веселое.
Когда, я стал сниматься в кино и прилично зарабатывать, маму это не радовало, и она говорила: «Миша, ты поосторожней!»
Грустное.
Только потеряв маму, я стал думать, что если бы вернуть все назад, то я был бы самым нежным и ласковым сыном на свете.
Но ведь не был же!
«ЩУКА»
Когда я стал работать геологом, то очень скучал о своей техникумовской самодеятельности. А какая самодеятельность у геолога? Вся экспедиция — 3–4 человека, так что — сам играй, сам смотри, сам хлопай!
Работал я в Смоленской области, разведывал белую глину. А там этой глины — ноги не вытащишь. Поразведывал, поразведывал я и решил поехать в Москву, поступать в театральный институт. Один бывалый человек посоветовал мне поступать сразу в несколько институтов: «Куда-нибудь да и проскочишь». А их в Москве вон сколько: Щукинское и Щепкинское училища, училище при МХАТе, ГИТИС и ВГИК. И вот по всем по ним я носился, и когда последний оборот сделал, то узнал, что никуда не проскочил.
Я опять уехал разведывать полезные ископаемые, на этот раз гранит, на Урал. Но уехал я с твердой уверенностью, что буду поступать только в театральное училище имени Щукина.
Через год я стоял опять в вестибюле Щукинского училища в очереди на прослушивание, но на первом прослушивании опять срезался, но не отчаялся, а так как прослушивание проходило в нескольких аудиториях, то я пошел в другую. И, о — счастье! Меня допустили до первого тура. А дальше гладко прошел весь конкурс и стал студентом. После этого случая я понял, что в нашем деле нужно быть очень настырным — если меня выгоняют в дверь, я всегда лезу в окно.
Щукинское училище для меня — это олицетворение всего радостного, светлого, связанное с самыми лучшими воспоминаниями, с самыми прекрасными ощущениями, в общем — все самое, самое, самое!
Когда я поступил в «Щуку», его заканчивали — Андрей Миронов и Александр Збруев, Александр Белявский и Вениамин Смехов, Зиновий Высоковский и Людмила Максакова. А на младшем курсе учился будущий костяк театра на Таганке.
В «Щуке», как и в любом институте, было много разных дисциплин: всякие там истории костюмов, театров, литератур, а также экономика и даже история КПСС. Но все эти предметы не стоили ничего по сравнению с одним предметом, который назывался — мастерство актера.
Моими педагогами были — Шехматов Л. М. и Львова В. К. На первом курсе, когда мы в основном занимались этюдами, меня тянуло на производственную тематику. Я строил на сцене шахты, штреки — из своей прошлой геологической жизни, а Вера Константиновна Львова подкалывала меня: «Миш, если Вам так нравится эта профессия, что же Вы ушли из нее?» Но я, честно говоря, в тайне, и не уходил из этой профессии. Летом, во время каникул, я ездил и подрабатывал проходчиком в геологоразведочной экспедиции.
На втором курсе «Щуки» мы, почти всем курсом, начали сниматься в кино. Первым массовым фильмом был фильм — «Увольнительная на берег». В главной роли снимался Лева Прыгунов. Он был уже выпускником Ленинградского театрального института, а мы — второкурсники-шабашники. И вообще, кино сильно подкармливало студентов. Помню весь наш курс снимался в фильме «Девять дней одного года». Меня не взяли, сказав, что на физика я не тяну. В институте я никак долго не мог определить свое амплуа. Меня все тянуло на героев, но играть их я почему-то стеснялся или, как говорят профессиональным языком — зажимался. И в поисках этих героев, совсем обнаглев, играл даже графа Альмавиву из «Женитьбы Фигаро». Играл в состоянии, приближенном к обморочному. Замахивался также на Печорина, но Бог уберег! А в Щукинском училище была такая традиция — играть самостоятельные отрывки, т. е. то, что тебе нравится, и я, отчаявшись искать своего героя, написал сам себе собирательный образ сельского парня. Отрывок назывался «Коммуна». Это был рассказ о деревенском парне Феде, который далеко не герой, но и далеко не дурак. И попал! С этого Феди началось мое становление актера. Мы с моим партнером по этой работе, Виталием Красновым, ныне артистом театра имени Гоголя, объездили сотни концертных площадок в Москве и других городах. И мне кажется — это самое главное для будущего актера — найти себя, свое амплуа, еще в театральном училище для того, чтобы придти в театр уже крепким артистом, знающим свои возможности. Конечно бытует мнение, что хороший артист должен быть синтетическим артистом, т. е. уметь играть все, но это только в идеале. Ведь не зря в русском дореволюционном театре существовали точные определения амплуа актеров — герой-любовник, простак, комик, а сейчас это как-то забыли, а зря!
После окончания института именно по этим качествам берут в театр. Я, помню, «показывался» — это наше профессиональное слово, сразу в несколько театров: в театр Маяковского, Пушкинский театр и театр Советской армии. И всюду меня брали, но я пошел в театр Маяковского. Больно мне там нравился и репертуар, и место, где он находится — посредине улицы Герцена. Помню, что автобус № 6 ходил от моего дома, с Софийской набережной, аж до самого театра.
Дипломный спектакль в «Щуке» ставил В. А. Этуш, нынешний ректор училища. А в те годы ректором был Б. Е. Захава, потрясающий человек, педагог и, вообще, огромная личность. Человек большого авторитета. Потрясающе читал лекции о театре. Его все боготворили и я в том числе по сей день.
На последнем курсе я попал в первый свой фильм — «Председатель», который снимал Алексей Салтыков. Там у меня была небольшая роль сына кузнеца — Миши Костырева. Снимали мы под Серпуховым целый год. Тогда фильмы снимались долго и хорошо. И когда сегодня фильм «Председатель» показывают по телевизору, я всегда вспоминаю эту работу в кино.
