После этого эпизода Марат окончательно убедился, что о побеге не стоит даже и помышлять. Оставалось одно - смириться со своей презренной судьбой и перетерпеть. Ему было даже любопытно, что-же произойдет с ним дальше. Он не очень-то верил, что его пребывание на острове обернется для него каторгой. Главное было – это выбрать правильный стиль поведения. И он выбрал стиль поведения старого английского мажордома, который с достоинством и спокойствием выполняет прихоти своей хозяйки – капризной английской леди.

Но именно это его подчеркнутое высокомерие, смешное в его унизительном, как считала Настя, положении и раздражало её больше всего. Настина обида уже прошла, да на одной обиде и нельзя было бы далеко уехать. Если бы только он повинился, если бы попросил у нее пощады – она сразу бы его пожалела, и остаток отпуска они провели бы в мире и согласии. Но это его спокойствие, это его безразличие к ней! – все это бесило Настю и заставляло ее придумывать все новые и новые издевательства.

Как и любая женщина не способная представить для мужчины более унизительного занятия, чем работы по дому, она направила туда всю свою изобретательность. Главным издевательством было, конечно, мытье посуды. Здесь следует отметить что их кухня была укомплектована прекрасной посудомоечной машиной фирмы Bosch. Однако Настя заставляла Марата вручную перемывать всю посуду. Но и это было не главное. Когда посуда была вымыта и тщательно вытерта полотенцем, Настя производила её осмотр и, если замечала где-нибудь на тарелке подтеки или остатки влаги, все это заносилось в её штрафной блокнотик. После того, как посуда была насухо вытерта и  осмотрена, Марат ставил ее в посудомойку, и Настя торжественно ее включала, чтобы перемыть всю посуду заново. В результате не сам физический труд, а его бессмысленность должны были стать самым унизительным для Марата наказанием… Примерно тоже самое происходило и со стиркой белья и со многими другими домашними делами, которые мы конечно же не будем здесь все перечислять.

Здесь я сразу же хочу расставить все точки над ‘и’ и заявить, что в течение всего дня Марат ходил в нормальной человеческой одежде. Не было ничего того, к чему привыкли любители клубнички и порнографических клипов. Он не ползал голым на карачках перед госпожой и не вылизывал ей ботинок. Не лежал на полу бревном, по которому топтались апатично настроенные девицы. Ничего этого не было, и внешне любой приехавший на остров посторонний посетитель не смог бы заметить ничего подозрительного.

Единственное время, когда он представал перед Настей обнаженным, было время экзекуций. Это происходило в тот час, который в России до сих пор называют - после программы “Время”. Однако в этот час и многие из нас сбрасывают свои покровы - кто добровольно, а кто по принуждению, кто в одиночестве, а кто за компанию, кто для того, чтобы помыться в душе и расслабиться, а кто для того, чтобы наоборот, напрячься и запачкаться, ну а кто, чтобы просто посмотреть в зеркало на свое одряхлевшее тело и назначить ему очередной курс лечения, погрустив об ушедшей молодости… Так что ничего необычного в наготе Марата в это время суток не было.

На время экзекуции Марат спускался вниз в подвал, где Настя укладывала его в стилизованный под женскую туфельку станок для наказаний. Это была туфелька с ноги великанши - метровой высоты черный Лабутен на ярко-красной платформе, куда Марат ложился, уткнувшись головой в узкий носок, и выставив наверх “объект воспитания”, плавно огибавший пяточку Лабутена. Два элегантных кожаных ремешка с золотыми пряжками опоясывали его, один - вокруг талии, другой - под мышками, так чтобы он не вертелся и случайно не выпал из туфли.  Руки тоже приходилось пристегивать к двум перламутровым пуговкам по бокам Лабутена - хоть и не могли они оказать серьезного сопротивления, однако постоянно лезли назад, пытаясь прикрыть от ударов “объект воспитания”.

Закрепив Марата таким образом, Настя зачитывала из своего штрафного блокнотика его дневные прегрешения и определяла ему меру наказания. Настя старалась быть креативной и разнообразить применяемые для экзекуции инструменты. Она предпочитала ратанговый прут, но не гнушалась и стеком, плёточкой или флоггером. Единственное, что она никогда не использовала для наказаний - это был сам Поводок. Она применила его только один раз - для профилактики, когда Марат осмелился возразить, что не надо его каждый раз так тщательно пристегивать к станку, поскольку на Поводке он и так никуда не убежит. В ответ на это он получил чувствительный удар электротоком, и Настя строго объяснила ему, что для того, чтобы мужчина чётко понимал, что наказывает его женщина, а не какая-то там электроника, ограничить ему свободу передвижения должна тоже женщина - механически, а не с помощью радиоволн, и поэтому она всегда на время экса будет откладывать пульт в сторону и переводить его, как она это сама называла, в Режим Ручного Управления.

Единственной отрадой было то, что, как мы все уже выучили из телевизионных космических новостей, вслед за Переводом на Ручное Управление обычно всегда следовала Cтыковка. Это происходило уже когда Марата переводили на Стационарную Орбиту в его небольшой спальной комнате.  К грузному и неподвижному на Стационарной Орбите Грузовому Модулю пыталась пристыковаться более активная и маневренная Международная Космическая Станция, и довольно часто у неё это получалось.  Марат искренне радовался, что несмотря на постоянные пробои в Электронике, его Стыковочный Узел все ещё функционирует нормально, иногда даже и в автоматическом режиме.

А что же Васька? С Васькой все было сложнее…

В первый же вечер, когда Марата, наконец, сняли с турника и отправили отдыхать в его каморку, Васька отыскала в доме аптечку, взяла оттуда флакон йоду, спирт, перекись водорода, пластыри и со всем этим хозяйством направилась к Марату залечивать его раны. Марат лежал ничком на кровати, а Вася протирала ему спиртом и смазывала йодом синяки и ссадины. Тут она и заявила ему о своем намерении пойти в полицию.

- Василиса, спасибо Вам большое. Вы единственный человек, который меня здесь жалеет. Но только ничего никуда заявлять не надо…

- Почему Марат?

- Ну, во-первых, Вам никто не поверит. В полиции в общем-то знают профиль этой “базы отдыха”. Но у Вас нет никаких доказательств, что меня сюда привезли насильно. Максимум что они сделают - это позвонят в офис и узнают все ли в порядке.

- У меня есть доказательства - фотки с экрана, когда Вас избивали.

- Вася, сотрите их немедленно! Кому же Вы их хотите предъявить?! Вы представляете, что будет, если все это попадёт в прессу, на телевидение - вся эта история?! Ведь для меня это конец! Конец карьере. С друзьями я не смогу общаться как прежде. Нет, лучше уж я эти два месяца как-нибудь здесь перетерплю.

- Ну хорошо Марат! Я не пойду в полицию. Но я обещаю вам, что я обязательно что-нибудь придумаю чтобы вытащить вас отсюда.

- Да конечно! И Вася, пожалуйста, не уезжайте отсюда! Не оставляйте меня здесь одного. Мне с Вами как-то легче будет все это перенести.

Мама утка наконец определилась с тем, кого она будет здесь защищать и спасать…

И в то же время у Васьки шла борьба между заложенными в неё с детства моральными принципами и возможностью физической близости с мужчиной даже и в такой, на её взгляд, извращенной форме. Ей уже осточертела пуританская жизнь старой девы. Она не понимала, почему при её красоте и при её уме судьба к ней так несправедлива. За всю свою жизнь она никогда не видела мужчину так близко. Его доступность, его беспомощность и вместе с тем осознание, что именно она может быть единственным человеком, способным ему помочь, делали Марата для нее каким-то особенно родным и близким.

- Почему я должна стыдиться своего животного начала? – уговаривала себя Васька. - Всегда ли духовное начало чище и благороднее животного? Разве животное начало медведицы, защищающей своих медвежат, хуже духовного начала фанатиков убивающих тысячи людей ради веры в придуманный ими миф, разве животное начало муравья, тащащего каждую соломинку в свой муравейник, хуже духовного начала бандюги-миллионера уводящего из под налогов и отмывающего деньги на строительстве храма “на крови” своего подельника, разве животное начало сытого и потому добродушного амурского тигра, живущего в одной клетке с козлом, хуже духовного начала зажравшегося сынули белого папаши, который никогда не будет жить в одной квартире со студентом другого цвета кожи или другой религии.