— Да, поправилась. Все имплантанты, сгоревшие из-за перегрузки данными, заменены, а физические повреждения зажили.

— Я не только о физическом воздействии, Линья. Ты едва не погибла там. Аве Деус Механикус, я не хочу думать, что тебе может быть больно, от этих мыслей у меня стынет кровь.

— Твоя смесь масла и крови остаётся ровно на тридцати восьми градусах.

— Органический оборот речи, но ты знаешь, о чём я, — сказал Виталий. — Ты не должна была подниматься на «Томиоку», и я знал, что ничем хорошим это не кончится. Если хотя бы половина историй в старых журналах о Телоке истинна, то там обязаны были находиться автоматические защиты. Тебе не стоит идти и на Гипатию.

— Почему? Ты же идёшь.

— Ах, да, но я — старик на последней экскурсии в уже слишком затянувшейся жизни, — ответил Виталий. — Кто откажет мне в неповторимой возможности пройти по новорождённому миру в экипаже титана?

— Никто, — сказала Линья, загружая последнюю информацию о заходе шаттла на посадку.

— А, — произнёс Виталий, читая ту же информацию. — Вот мы и на месте.

МИКРОКОНТЕНТ 14

Молитвенная дорога от Адамантивого Кивория представляла собой одновременно супермагистраль ноосферного света, библиотеку и транзитный маршрут. В прохладной темноте Кивория Котов предавался самоанализу, но когда он хотел насладиться всем тем, что его орден достиг за тысячелетия, то направлялся на Молитвенную дорогу. Сводчатая и украшенная золотом и сталью история Механикус разворачивалась над ним в огромных фресках без всякого изящества работ Клейсенса.

Этот маршрут «Сперанцы» воплощал не изящество, а утверждение.

Высокие статуи из бронзы и мрамора с золотыми прожилками тянулись к далёким сводам, где медленно кружили генетически созданные херувимы и сервочерепа, бормоча приглушённые бинарные гимны. Мерцающие завесы света из мозаичных витражей падали на промасленные цветные ленты и освещали прикреплённые к основанию статуй исполненные пергаменты с обетами.

С тех пор как Котов покинул Адамантиевый Киворий, за ним следовал шестиногий паланкин, монозадачный сервитор-водитель время от времени предлагал ему сесть, но архимагос хотел пройти путь своими ногами. Ну или почти своими ногами, насколько это возможно для существа, от органического тела которого осталось немногим больше, чем голова и спинной мозг. В прошедшие после аудиенции с Сюркуфом дни Котов по-прежнему носил повседневные одежды. Но время прибытия на орбиту мира-кузни Телока приближалось, и Котов знал, что пришла пора принять на себя всё положенное архимагосу Адептус Механикус.

Рядом с ним точно придерживаясь его механического темпа, шагал Таркис Блейлок, хотя свита низкорослых сервиторов хрипела и пыхтела с трудом поспевая за свои господином. Вместе они закончили согласование заключительных ремонтных графиков «Сперанцы», распределив ресурсы и рабочие смены по потребностям и приоритетам. На столь сложном корабле, как ковчег Механикус — и с их материальными средствами, всё ещё представлявшими собой болото неизвестности — задача являлась непосильной для всех, кроме старших магосов с быстродействующими гексаматическими имплантантами.

Линии энергии извивались по шестиугольным плитам пола с каждым шагом, распространяя информацию о присутствии архимагоса и передавая вычисления в сеть корабля. В свою очередь Котов чувствовал раненое сердце ковчега, видя путы Галатеи в каждой жизненноважной системе.

— Вы снова станете едины, — сказал Котов. — И свободны.

— Архимагос? — спросил Блейлок.

Котов покачал головой. — Просто мысли вслух, Таркис.

Блейлок кивнул, но ничего не сказал. Дело с Сюркуфом лишило Блейлока былой обычной отстранённости от смертных проблем и вызвало искренний гнев. Котов знал, что фабрикатус-локум всё ещё не понимал причину, по которой он позволил вольному торговцу избежать наказания.

Котов остановился у основания огромной статуи, ровно в четыреста девяносто шесть метров высотой и созданной из полированной серебристой стали и блестящего хрома.

— Магос Циммен, — произнёс Котов. — Создатель гексаматической геометрии. Мой любимый герой, как вы знаете. Я написал множество монографий на её работы, когда вступил в Культ Механикус.

— Мне известно об этом, архимагос, — ответил Блейлок. — Я, конечно, загрузил их и использовал в своей работе.

— Как странно думать о времени до гексаматики, вам не кажется? Мы так сильно полагаемся на неё. Она — часть каждой бинарной структуры кода, часть каждого сообщения и при этом мы считаем само собой разумеющимся, что никогда не утратим её.

— Не утратим, её использование включено в каждую базу данных.

Котов смотрел на стоическое лицо Циммен. — Мы так уверены в себе, Таркис, — сказал он. — Да, мы закодировали большую часть наших данных, но может оказаться достаточно всего одной катастрофы, чтобы мы забыли всё изученное. Эпоха Раздора почти уничтожила нас, стёрла большую часть из того, что наш вид столь полно постиг — существует даже соблазн предположить, что это было умышленное действие технологического вандализма.

— Мы извлекли уроки из произошедшего, — ответил Блейлок. — Наши архивы рассеяны, на каждом мире-кузне находится множество резервных копий и дубликатов.

— Поверьте мне, Таркис. Я лучше кого-либо знаю, как легко потерять мир-кузню. Я помню цитату Старой Земли, где говорится, что цивилизация отстоит от варварства всего лишь на один перерыв на обед. Думаю, мы недалеко ушли от этого.

Котов продолжил идти, когда сервитор в очередной раз предложил сесть в паланкин.

— Гексаматика — хороший пример, — сказал он. — Мы принимаем её как само собой разумеющееся, но что если СШК для создания имплантантов, которые позволяют мозгам обрабатывать эти вычисления, будет утрачен? Огромная часть наших текущих средств шифровальной связи и передачи данных в один миг станет недоступной. Мы с вами обмениваемся и обновляем наши недавние схемы обработки данных, одновременно общаясь на высших уровнях ноосферного траффика, но стоит удалить гексаматические имплантанты и эти инфопотоки превратятся в неразборчивую бессмыслицу, неотличимую от скрап-кода.

— Как скажите, архимагос, — согласился Блейлок. — Тогда можно спросить, зачем вы пошли на риск столь ценным космическим кораблём, как «Сперанца» в столь сомнительном путешествии? Сражение против эльдаров показало, что она является хранилищем технологий, к которым у нас пока ещё нет доступа.

— Вы имеете в виду, почему я пошёл на риск, основываясь на словах такого афериста, как Сюркуф?

— Именно так.

Котов остановился и ответил. — Потому что я повинен в самоуверенной гордыне, Таркис. Омсниссия в Своей мудрости счёл должным наказать меня за высокомерие, что я силой своего разума смогу поднять наш орден из тьмы в новый золотой век. Мои миры-кузни были потеряны, а репутация разорвана в клочья. Опала напомнила мне, что без Омниссии мы — ничто, обезьяны, копающиеся в грязи в поисках остатков ранней цивилизации. Следуя оставленным нам Богом Машиной знакам, мы приблизимся к сингулярности, которая являются кульминацией наших устремлений, дабы Бог Машина стал единым с человечеством и вознёс нас на суперинтеллектуальный уровень.

— И вы считаете Сюркуфа одним из этих знаков?

— Он должен им быть, — сказал Котов, выгрузив историю данных, оставленных вольным торговцем в манифольде до начала экспедиции. — Его торговые флоты годами действовали на галактических границах, прежде чем он получил заказ от магоса Альхазена отправиться в систему Аракс.

— Магоса Алхазена из Сабейского залива? Моего наставника? — удивлённо спросил Блейлок.

— Именно от него.

– «Сперанца» прошла вдоль границы системы Аракс на пути к Шраму Ореола, — сказал Блейлок, вызывая маршрут, рассчитанный Азурамаджелли и Линьей Тихон. — В чём состоял заказ?

Котов остановился, когда они приблизились к подобной утёсу переборке, отделявшей Молитвенную дорогу от более функциональных районов огромного корабля. Полкилометра высотой, её геометрические узоры являлись идеализированными представлениями о золотом сечении, а в центре располагалась колоссальная шестерёнка Механикус из угольно-тёмного железа и блестящего хрома.