Авреем потерял счёт проведённым здесь часам, пока Тота Мю-32 и остальные изучали реакцию Механикус на новую угрозу. Оставалось только ждать их возращения, и он беспокоился всё сильнее. Он повернулся на спину и протёр глаза тыльной стороной ладони из плоти.

Убрав руку, Авреем увидел ручеёк ноосферного кода, извивавшийся сквозь стены, он неравномерной сетью окутывал помещение, создавая впечатление клетки. Авреем заметил, что время от времени пороговый бинарный узор исчезал, как только замечал его внимание, но едва он переключался на что-то другое, как кодовый свет вспыхивал снова.

Авреем следил за ведущим краем кода, пока тот окружал помещение. Остальная часть платы была хорошо видна, но везде где появлялся код, он чувствовал его слабую исчезающую силу. Код был старым, деградировавшим и измученным. Он долго охранял зал, возможно с рождения «Сперанцы», но его сила почти иссякла.

Было что-то гипнотическое в плетущемся узоре, и Авреем чувствовал, как его затягивает цикличность композиции. Неосознанно он встал с кровати и позволил взгляду бродить по стенам. Код струился по полированным куполам железных черепов, между переплетёнными орлами и шестерёнками, следуя шестиугольным путям. Он следовал за кодом, пока тот путешествовал по стенам и Авреем вспомнил старое выражение что электричество — жизненная сила цивилизации.

Сердце забилось быстрее, а в дыхании появился привкус горелого металла.

Шаги отзывались эхом, и у Авреема возникло неприятное ощущение, что стены сдвигаются. Его медное дыхание участилось, и обе руки сжались в кулаки, когда в мыслях появился бесформенный гнев. Манящий мерцающий код исчез и Авреем моргнул, когда наваждение улетучилось, и штампованные стены поплыли назад.

Авреем тихо выдохнул от страха, когда понял, что стоит прямо перед Расселасом Х-42 и протягивает аугметическую руку к запутанным средствам управления успокаивающего шлема. Он видел, как Тота Мю-32 размещал шлем и теперь понял, что неосознанно запомнил ритуальные движения и катехизисы.

Неожиданно всё заволокло неистовым красным цветом, алый туман застил взор, словно завеса крови, злость, что он испытывал раньше, сконцентрировалась в яркий импульс чистейшего гнева. Авреем не мог вспомнить, когда в жизни испытывал такую беспричинную ярость, глубинное стремление в самих костях причинить вред другому человеку. Воспоминания о разорванных телах, вырванных внутренностях и вопящих ртах, выкрикивавших его имя, которое принадлежало не ему, заполнили череп. Первоначальный ужас Авреема отступил перед неудержимым стремлением нести смерть, осквернять нечестивую плоть, убить что-нибудь… кого-нибудь…

Дрожащими пальцами он дотронулся до бронзовых ключей сбоку от трона, и запустил команды инициализации, которые начали процесс отключения механизмов успокаивающего шлема. Медленно умиротворяющие и утешающие образы имперских святых, херувимов и золотого блаженства покинули восприятие аркофлагелланта, вводя его в ещё более сильное состояние безумного убийственного гнева.

Голова Расселаса Х-42 поднялась, пока ещё скрытая невыразительным оловянным шлемом.

Его грудь расширилась, и струи зловонного дыхания с ворчанием вырвались из-под успокаивающего шлема.

Аркофлагеллант являлся заряженным ружьём, снятым с предохранителя и готовым выстрелить.

Требовалось всего лишь произнести кодовую фразу, и он станет волен резать, калечить и убивать.

Авреем внезапно почувствовал, что кто-то рядом и ощутил осторожное прикосновение к плечу. Растущий ужас увечий и жестокой деградации покинул мысли, и ноги подкосились. Он упал в объятия Исмаила и зарыдал, осознав, как близок был к тому, чтобы отпустить полного ярости аркофлагелланта.

— Я не… — произнёс он. — Я не хотел…

— Знаю, — ответил Исмаил. — Но Расселас Х-42 — живое оружие и него только одна цель.

Авреем кивнул и позволил Исмаилу отвести себя назад к койке, избавляясь от кошмарных видений пыток и увечий. Он сел, тяжело глотая и плача в ужасе от увиденного. Он знал, что это были не его мысли, а воспоминания о резне, учинённой Расселасом Х-42 в прошлой жизни.

Исмаил протянул руки и Авреем посмотрел ему в глаза.

Отсутствующий отвлечённый взгляд сервитора исчез, вместо него появилось такое выражение покоя и понимания, что Авреем онемел от изумления.

— Он взывает к вашей жажде насилия, — сказал Исмаил, от следов несовершенной речи которого не осталось и следа. — Расселас Х-42 — близкий и лёгкий путь к мести и человеческому злу, очищенному и идеальному. Вы должны быть выше этого, Авреем, вы должны прогнать его.

Авреем покачал головой. — Не могу. Если придут Механикус, то он мне потребуется.

— Не потребуется, — пообещал Исмаил. — У вас уже есть всё, в чём вы нуждаетесь.

— Не понимаю.

Исмаил протянул руки и произнёс. — Тогда слушайте.

Авреем нерешительно и молча взял руки Исмаила, опасаясь чего-нибудь необычного, но кроме тяжёлого звериного дыхания Расселаса Х-42 и постоянно стучавших механизмов «Сперанцы» он ничего не услышал.

— Слушать что? — спросил Авреем.

— Все потерянные души, — ответил Исмаил и Авреем закричал, когда тысячи порабощённых голосов заполнили его голову мучительными воплями.

Внешний вид «Томиоки» потряс Котова, но внутри оказалось, если это вообще возможно, ещё необычнее. Внутренняя планировка космического корабля подверглась полной перестройке, что сделало древние планы совершенно бесполезными. С их точки входа, оставшееся далеко вверху, темнота была почти абсолютной, её разгоняли только фонари на шлемах скитариев и бледное зеленоватое свечение изгибавшихся кабелей, которые заполняли капающие внутренности корабля, словно пульсирующие артерии.

Лестницы и пролёты демонтировали и заново установили перпендикулярно первоначальному положению, что позволило группе Котова избежать проблем при спуске. Их путь пролегал по огромным отзывавшимся эхом отсекам, откуда удалили оборудование и соединили так, как никогда не планировали первые создатели «Томиоки». Они следовали близко к закованному в лёд корпусу, и призрачные струйки холодного пара кружились вокруг выступающих элементов конструкции подобно дыханию.

— У меня такое чувство, словно мы спускаемся по биологической анатомии, — произнёс магос Дахан, которому пришлось двигаться, сгорбившись, чтобы проходить по причудливо изогнутым коридорам. — Неприятное ощущение.

Котов понимал его чувство, представляя, что они идут буквально по кишкам космического корабля. Как и в живом организме, внутри «Томиоки» не было тихо, слышалось стонущее эхо, скрип, сгибание стальных конструкций и далёкое ледяной сердцебиение.

— Возможно, Телок исходил из биологических эстетических представлений? — предположил Котов.

— Неудивительно, что его назвали безумным, — с отвращением заметил Дахан. — Почему мы тогда путешествуем по кишечнику, пока госпожа Тихон поднимается к мозгу?

— Потому что глубоко под нами находится мощнейший источник энергии и он — ключ к пониманию тайны корабля, — объяснил Котов. — Пусть госпожа Тихон грабит архивы, мы станем теми, кто изучит истинные открытия, оставленные Телоком.

Дахан произнёс пренебрежительный бинарный код и направился к скитариям.

Котов проигнорировал скептицизм секутора, настраивая переговоры на заднем фоне: манифольдные загрузки от Таркиса Блейлока и Виталия Тихона со «Сперанцы», зашифрованные вокс-щелчки Храмовников, эхо интеркомов кадианцев и потрескивающее шипение машинного языка, который бормотал чуть ниже порога его понимания.

Котов не понимал его, но одно было ясно.

Код становился громче.

— Я слышу тоже, что и вы, архимагос, — произнёс парящий рядом покачивающийся позолоченный череп, он поддерживался крошечным суспензором и был украшен расширявшимся крылом, которое трепетало то вперёд, то назад на затылочной кости. Одна глазница была оснащена окуляром-пиктером, вторая сложным ауспик-имплантатом, который записывал и передавал записи на «Сперанцу».