– В чем дело, София? – спросил он, даже не повернув голову в ее сторону. И снова медленно отжался.

– Я… я только хотела спросить… – Софи в растерянности умолкла.

Прядь распущенных волос упала ему на щеку, когда он все-таки повернул голову, чтобы взглянуть на нее. Кир все еще держал одну руку на пояснице, и его торс был покрыт великолепной испариной.

А вот в том поте, которым сейчас обливалась она, София, не было ничего великолепного. Зато Кир… Кир напоминал греческую скульптуру, омытую дождем. Его руки и плечи были самим совершенством, как и очертания рельефных мускулов. А его спина… Боже правый!

София в ужасе отступила. Через всю лопатку и часть плеча словно клеймо протянулся широкий рубец из обожженной, израненной и сморщенной кожи, выделявшийся своей белизной и напоминавший отпечатки чьих-то огромных зубов.

– В чем дело, София? – повторил он свой вопрос.

Усилием воли она отвела взгляд от его спины.

– Я только хотела спросить… не мог бы ты… то есть я… Кир твоя спина…

Тут он опустил и другую руку и, оттолкнувшись от земли обеими ладонями, вскочил на ноги и тотчас же надел тунику, лежавшую на скамье рядом с ним.

– Ты хотела поговорить о моей спине?

София отвела глаза.

– Конечно, нет.

– Тогда чего же ты хотела?

Его штаны из грубой домотканой ткани свободно свисали вокруг пояса и были слегка перекошены в одну сторону, а шнурок, затянутый не до конца, болтался перед его…

– Мне нужны книги… – с трудом пробормотала София.

– Какие еще книги? – спросил Кир, помрачнев.

Он еще не притрагивался к лицу бритвой этим утром, и потому оно было покрыто щетиной. Взъерошенные волосы ниспадали темными влажными прядями на его шею и подбородок, а грудь то и дело вздымалась: он сейчас напоминал воина, только что вернувшегося с поля боя.

– Какие книги? – снова спросил он.

– Бухгалтерские книги леди Мистраль, – ответила София слабым голосом. – Думаю, мне стоит на них взглянуть.

– Нет. – Он решительно покачал головой.

– Но, Кир, это совершенно необходимо.

– Нет.

– Но если я должна выдавать себя за леди Мистраль, то мне следует знать, что говорить, когда…

– Я буду рядом с тобой на каждом шагу, – перебил Кир. – Так что тебе почти не придется ничего говорить. Говорить буду я – твой посредник. От тебя же требуется выглядеть красивой, богатой… и уязвимой.

– Да, но я…

– Никаких книг! – Он провел льняной тряпкой по лицу, утирая пот, потом спросил: – Что-нибудь еще?

София молча отвернулась и удалилась обратно в комнату. Она решила, что сама позаботиться о своих платьях.

Кир стоял в передней комнате гостиничных апартаментов, уставившись на закрытую дверь спальни. Дверь эта оставалась закрытой вот уже несколько часов, а из-за нее доносилось едва слышное, но беспрестанное шуршание шелка. София возилась с этим шелком слишком уж долго.

– Ты не забыла, что у нас сегодня прием? – наконец произнес Кир тоном мрачного предостережения.

– Неужели? И с кем же мы встречаемся?

Кир нахмурился, но тут снова прозвенел голос Софии:

– Ах, да вспомнила. С теми самыми людьми, которых ты хочешь погубить. До чего же глупо, что я об этом забыла.

Кир отвернулся от двери, прошел по комнате и, наверное, уже в тридцатый раз выглянул в окно. Солнце склонилось к западу, и его закатные лучи, заливавшие улицы портового города, разбегались между домами яркими потоками, напоминавшими длинные желтые пальцы.

Кир вздохнул, зажмурил глаза и произнес короткую молитву. Затем отвернулся от окна и взглянул на дверь спальни. Она все еще оставалась закрытой. Молитва, как всегда, не подействовала.

– Я захожу! – предупредил он минуту спустя. И потянулся к ручке двери.

Дверь тут же распахнулась. София стояла на пороге, озаренная сзади золотистым сиянием.

– Кир, ты проявляешь прискорбный недостаток терпения. – С этими словами она развернулась и удалилась обратно в комнату.

Он уставился на ее спину. Она говорит про терпение? Годы, ушедшие на то, чтобы залечить его ожоги, годы, которые он провел, планируя свою месть и воздерживаясь от любых поспешных действий, подавляя любой порыв крушить и убивать. За эти годы он научился ждать и терпеть. И после всего этого она еще обвиняет его в недостатке терпения!

Шумно выдохнув, Кир вошел в комнату.

– И чего же мы ждем? – спросил он, осматриваясь и пытаясь понять, чем могла заниматься София все это время.

Она в ответ только взмахнула рукой и вернулась к маленькому столику, приставленному к стене. Затем чуть приподняла руку и потянула за… за нитку? Да, это была нитка.

– Чем ты занимаешься? – пробурчал Кир. Он шагнул к Софии и взял ее за руку. – Что это такое?

– Тебе еще многое нужно узнать о женщинах, Кир. Это моя рука.

София попыталась высвободить руку, но Кир еще крепче сжал ее запястье.

– И в чем тут дело? – Он присмотрелся повнимательнее. – Ах, да… Рукав неправильно пришит, верно?

– У тебя поразительно острый глаз. Я уже несколько часов пытаюсь это исправить.

Он выпустил ее руку.

– Стало быть, мы ждем из-за какого-то рукава?

– Мы ждем вдову богатого судовладельца, Кир, – пояснила София терпеливо. – И эта женщина должна быть разодета в пух и прах. Уж конечно, я бы ни за что не отправилась в столь дальний путь, не имея в запасе хотя бы несколько богатых нарядов.

София вернулась к своему шитью, а Кир стал внимательно рассматривать ее. На ней было темно-синее, как ночь, сюрко с эффектными прорезями по бокам, открывавшими взору бледно-розовый шемиз[5], в котором она, очевидно, была минувшей ночью. Широкие темно-синие ленты перекрещивались по бокам тонкой верхней туники, облегавшей талию и подчеркивавшей все достоинства ее фигуры – такова была самая последняя мода того времени.

– Откуда это? – спросил Кир, указывая на ее наряд.

София взмахом руки указала на стену за своей спиной; все ее внимание было сосредоточено на рукаве, который следовало пришить.

– Там висел какой-то гобелен хорошей работы и с изящной вышивкой, но, должна заметить, сильно потертый.

Кир перевел взгляд на стену – она была пустой, затем снова посмотрел на Софию. Вышивка на ее платье напоминала гобелен – то было переплетение бледного мерцающего серебра и нитей самых разных оттенков, напоминавшее созвездия на фоне ночного неба. Однако никто не смог бы распознать в этих вырванных из общей картины узорах оленя, зайца и охотника, весело скачущего следом за ними сквозь лесные дебри.

На ней был тот же самый серебряный пояс, что и накануне, но сейчас, на фоне этого одеяния, он выглядел совершенно по-иному – украшал ее талию буквой “V”, а затем ниспадал длинным серебристым хвостом к коленям. Волосы же Софии, забранные в серебряную сетку, отливали темным золотом в сиянии закатного солнца, светившего в окно. Она сейчас напоминала ожившее и охваченное пламенем ночное небо – сияющее и подмигивающее…

Тут София подняла глаза и обнаружила, что Кир смотрел на нее весьма выразительно. Она приподняла брови столь же выразительно. А он вдруг сказал:

– Дай-ка мне.

София взглянула на него с удивлением.

– Дать тебе? Что именно?

– Иголку. Дай мне иголку.

Она чуть отстранилась от него, но не промолвила ни слова – как будто лишилась дара речи.

Кир же указал на иголку и заявил:

– У тебя нет горничной, зато есть рукав, который нужно пришить. Я сделаю это за тебя.

Губы Софии дрогнули в улыбке.

– Ты умеешь шить?

– Во всяком случае с этим рукавом я справляюсь.

– Как забавно… – пробормотала София. – И полезно. Для тебя.

Кир протянул руку.

– Дай иголку.

Она передала ему иголку, блестевшую в солнечном свете; из ушка иглы уже свисала длинная синяя нитка.

Усевшись на скамейку, Кир принялся за дело. Некоторое время он возился с иголкой – та оказалась слишком тонкой и скользкой, и его мозолистым пальцам не так легко было с ней управиться. Наконец, надежно зажав иголку между большим и указательным пальцами, он покосился на Софию и произнес: