Татьяна вздохнула, и на глаза ее навернулись слезы. «Может быть, он и прав. Возможно, со стороны виднее… Может быть, со стороны кажется странным и нелепым наш союз?.. Здесь я живу как у чужих. Люди, правда, очень хорошие, добрые, но духовной близости нет… Нет общих интересов. Я тут как-то опростилась. Перестала за собой следить. Не бываю ни в театре, ни в кино. Конечно, война, голод… Я понимаю… Но ведь даже в древнем Риме разъяренная толпа требовала хлеба и зрелищ!..

Может быть, теперь, с приездом Егора все будет иначе? Я потому и приуныла, что не было его!.. Ох, скорее бы! Скорее бы увидеть его! Неужели счастливые дни вернутся снова?.. Какой-то он теперь? Смогу ли я любить его по-прежнему? Вдруг Колесников смутил мою душу, и смог поколебать мои чувства? Нет, нет! Егор достоин большой любви! В нем есть качества, которые едва ли есть у Колесникова. Он мужествен! Он отважен! А теперь, в войну, эти качества должны цениться выше всего! Я правильно поступила, оттолкнув Колесникова. У нас с Егором все будет хорошо!» — с этой мыслью она закрыла глаза и тут же уснула.

Авиационный мотор или двигатель, как привыкли называть многие, с аэродрома был привезен прямо в сборочный корпус и поставлен на стенде.

Махов, конструктор Ухов и еще несколько инженеров из конструкторского бюро собрались вокруг.

— Какова же его мощность? — спросил Ухов, шагнув поближе к Махову, рассматривающему паспорт двигателя.

Махов взглянул на его усталое, осунувшееся лицо с мешками под светлыми веселыми глазами и громко сказал:

— Изрядная! Шестьсот лошадиных сил.

— Отлично! Он спокойно потянет тяжелый танк.

— Главное — пройдет ли по габаритам?

— Еще для погребца место останется, — пошутил кто-то из инженеров.

Ухов, достав маленькую металлическую рулетку, быстро прикинул высоту, ширину, длину, расстояние от основания до вала, и его круглое утомленное лицо повеселело от улыбки:

— Разместится в танке свободно, Сергей Тихонович. Можно даже для надежности прикрыть его второй броней. Двигатель-то бензиновый, может вспыхнуть от малой искры. Да и танкистов предохранит от жары.

— Что ж, если потянет — вторая броня не повредит. А как с креплениями?

— Придется его немного приподнимать.

— Это очень усложнит установку?

— Попробую найти самое простое и надежное решение. Главное — теперь знаем от чего танцевать! — опять с улыбкой сказал Ухов, почесывая лысину. Его лицо приняло добродушно-веселое выражение. Это несколько успокоило Махова. За два месяца работы с Уховым он не только привык к нему, но и изучил его характер. Если Ухов улыбается и шутит, значит, он уверен в успехе. Значит, бояться нечего… И все же изготовление креплений для двигателя могло затормозить сборку танков.

— Ты, Леонид Васильевич, все же поторопись, — сказал он по-товарищески. — Еще раз проработайте все размеры, и со схемой креплений приходи ко мне. Посмотрим…

Поздно вечером Ухов зашел к Махову с чертежами креплений и броневого кожуха, прикрывающего мотор. Оба склонились над столом с карандашами.

— Вот видите, Сергей Тихонович, мы предлагаем самые простые крепления с асбестовыми прокладками. Можно приварить, можно поставить на болты.

— Так… хорошо, надежно… А это что?

— Дополнительная броня. Броневой кожух.

— Разумно. Весьма разумно, — сказал Махов. — Прикидывали, говорили с технологами?

— Да. Они одобряют.

Со стуком распахнув дверь, стремительно вошел маленький, грозный Васин.

— А, оба на месте? Здравствуйте!.. Ну, что авиационный мотор? Годится? — заговорил он быстро, никому не давая вставить слова.

— Мотор ложится! — забасил Махов, поднявшись. — Вот, взгляните на чертеж, Александр Борисович.

Васин присел к столу, взял чертеж, всмотрелся.

— Не понимаю… это что? Что за линии?

— Это вторая броня для защиты мотора. Броневой кожух.

— Какой толщины?

— Стандартный лист в пятнадцать — двадцать миллиметров.

— Думаете, он спасет мотор от бронебойного снаряда?

— Во всяком случае предохранит, — сказал Махов, — получится же двойная, экранированная броня.

— Это же дополнительные материалы! Большая работа! А главное, — почти закричал Васин, — это драгоценное время! Да, да, время! — Он вскочил со стула, быстро прошелся по кабинету, навис над столом, где сидели Махов и Ухов: — Знаете, что происходит на фронте?

Оба взглянули тревожно. Васин сдвинул черные брови, насупился и, отчеканивая каждое слово, словно молотком, отбил:

— Немец у стен Москвы!

Махов и Ухов встали у стола, замерли.

— Немец у стен Москвы! — повторил Васин, сверля взглядом чертеж. — Его могут остановить только танки. И мы в ответе за то, что их нет… Да, мы! Сегодня же, сейчас же вызовите технологов, отдайте им чертежи. Завтра в кузнице уже должны делать крепления. А дополнительную броню — к черту! Сейчас не до нее… И вот еще что… На сборку надо поставить нашего начальника, наших мастеров и бригадиров. Пойдемте оба ко мне — вместе составим приказ…

В конференц-зал набилось специалистов больше, чем он мог вместить. Многие принесли стулья из отделов и уселись в проходе, некоторые разместились у дверей, вдоль стены.

В президиуме сидели главные руководители всех трех заводов, кроме Шубова. В центре стола — Васин, Махов, главный конструктор Колбин и парторг ЦК партии на Ленинском заводе — Костин — смуглый, похожий на цыгана, одетый в полувоенную форму.

— Открывай ты! — шепнул Васин Костину.

Тот не был готов. Он считал это совещание чисто техническим. Однако, поднявшись, заговорил уверенно, неторопливо:

— Товарищи зеленогорцы, приднепровцы, североградцы! Все вы призваны руководить организацией производства тяжелых танков, без которых мы не можем остановить осатаневшего врага. Так как времени у нас в обрез — предоставляю слово главному инженеру танкового завода товарищу Махову.

Махов, большой и все еще грузный, неторопливо вылез из-за стола и, пройдя на трибуну, кратко, по-деловому доложил о подготовке цехов к производству танков, сказал, что сделано, что еще предстоит сделать, и пошел на свое место, зная, что все с нетерпением ждут выступления директора.

Костин объявил Васина. В зале перестали кашлять. Васин поднялся. Выходя из-за стола, поравнялся с Маховым, идущим от трибуны, и все увидели, что он Махову по плечо. На некоторых лицах появилась улыбка.

Васин не пошел на трибуну, а встал у стола. Он был в новом генеральском кителе, со Звездой Героя на груди. Он встал свободно, но твердо, выставив немного вперед левую ногу, как это делал Наполеон, и строго посмотрел на собравшихся, дожидаясь полной тишины. Еще в Северограде привык, чтоб его слушали, затаив дыхание.

Когда стало совсем тихо, он вскинул голову с черным хохолком надо лбом, сверкнул глазами.

— Товарищи танкостроители! По пути на Урал самолет приземлился в Москве. Я был приглашен к товарищу Сталину.

В зале сразу воцарилась такая тишина, что было слышно дыхание сидящих в первом ряду.

— Товарищ Сталин указал мне на карту с флажками: «Видите, оголтелый враг приблизился к Москве. Чтоб его остановить и уничтожить — нужны танки. Мы ждем от вас героических усилий. Мы верим, что славный рабочий класс выполнит свой долг перед Родиной».

Я заверил товарища Сталина, что боевое задание танкостроители выполнят с честью. Мы — североградцы, уральцы, приднепровцы должны слиться в единый трудовой коллектив и дружными усилиями свершить невиданное чудо! Да, да, да — свершить чудо! В кратчайший срок наладить массовый выпуск танков. Для этого нужно забыть обо всем на свете и работать, не щадя жизни…

Он откашлялся, переступил с ноги на ногу и продолжал, рубя воздух рукой:

— Не ешь, не пей, не спи, но делай танки! Какие бы трудности ни стояли на пути, их нужно побеждать, сокрушать волей и трудом. Нужно забыть дом, семью, друзей и думать только о танках! И мы должны жертвовать всем, даже собственной жизнью, ради ее спасения. Чтоб остановить и разбить врага, мы должны работать день и ночь. Ложиться костьми, но выполнять свой долг. Каждый из вас должен помнить, что все мы солдаты тыла. А тыл — это второй фронт! За отвагу и мужество вас будут награждать орденами, даже представлять к званию Героя Социалистического Труда! За саботаж и дезертирство с трудового фронта будут судить по законам военного времени. Вы — руководители — отвечаете за рабочих, как командиры за своих бойцов. Вы должны вести их на подвиг труда, который приравнен к ратному.