Нет, теперь уж, что будет, то будет, а идти против гепидов должен. Ромеям тоже тяжело, двадцать лет уже воюют, и, пожалуй, не скоро перестанут воевать с персами. А если так, дальше Сирмии и Сингидуна могут и не пойти.

Однако почему молчит каган? Ни сам не идет, ни послов своих не присылает. Считает, что он, король лангобардов, обманул его, пообещав Сирмию, и теперь находится в гневе или всего лишь отдыхает после изнурительного пути?

— Что гепиды? — интересовался у тех, кто прибывал с рубежей.

— Утешились тем, что имеют поддержку от самого императора, и взбодрились. Одни пьют с ромеями вино, другие собираются на рубежах, даже делают ночные вылазки. На лагеря не решаются нападать, а между лагерями шныряют ночью, грабят народ, жгут жилища.

— Делайте то же самое и сведите меня с каганом. Хочу видеть его у себя и поговорить.

Придворным не впервые слышать такое — знают, как свести короля с высоким гостем. Лучший способ — пир, по-королевски занятный и обильный. Но когда бароны Альбоина предстали перед Баяном и пригласили, раскланявшись, на королевскую охоту, где объяснили, высокому гостю будет и вольготно и отрадно, каган, на удивление баронов, не обнаружил умиления и не высказал своего приветливого согласия. Как сидел сосредоточенно-суровым, так и остался сидеть.

— Скажите моему ратному собрату королю Альбоину, что каган аварского племени не имеет на это время. Он не затем так далеко вел турмы, чтобы забавляться охотой. Одни есть и будут, пока не усладит себя победой, мысли: как повергнуть супостатов наших, гепидами именуемых.

— Король рад будет услышать это.

— Если рад, пусть придет ко мне и услышит. Так и скажите: предпочитаю видеть его и говорить. Бароны обалдели.

— Достойный, — решился и сказал один, — Король Альбоин первый пригласил тебя в гости. Ты кровно обидишь его, если откажешься и не придешь.

— Разве до обид и охоты, когда речь идет о ратном походе?

— Гепиды никуда не убегут, с гепидами успеем еще поквитаться. Если не хочешь участвовать в охоте, приди в гости, поделись с нами приветливым словом, теплом сердца. Так велят наши обычаи, негоже сторониться их.

Баян не привык к тому, чтобы ему противоречили, но сейчас не чувствовал почему-то злобы.

— Скажите королю, — сказал, наконец, — в гости приду. Однако один, без мужей. И король тоже должен быть один. Время не терпит и задуманное нами дело тоже. Мы должны совмещать пир с делом, а дело с пиром.

Договорились не трогать ромеев в крепостях, также и не считаться с их присутствием, пойти сдвоенной силой — аваров и лангобардов — в землю Гепидскую и прекратить существование гепидов, королевство которых в Подунавье. Чтобы не выдавать себя и своих намерений, соединенную силу двух племен объединяли дальше от земли Гепидской. На это не надо было недели, два-три дня и лангобардские тысячи и турмы аварские стояли готовые к походу, ждали только повеления. А его не было и не было. Это многих удивляло, даже среди приближенных. Догадывались, даже уверены были: что-то затеяли их предводители, а что, только им, пожалуй, и известно.

Удивленные, всегда далеки от истины. Эти тоже не близко были около нее. Впрочем, не так уж и далеко. О договоренности предводителей обеих ратей знали еще некоторые, но тех осведомленных не было сейчас, ни в лагерях короля Альбоина, ни среди турм Баяна. Предводители послали их тайными осведомителями в землю Гепидскую; одних — к ромеям и тем, что веселятся вместе с ромеями в Сирмии и Сингидуне, других — к самим гепидам. На этом настоял и этого добился каган Баян: пока не узнают до мельчайших подробностей, сколько в крепостях ромеев, что думают по поводу раздора между гепидами и лангобардами ромеи, где стоят, сколько имеют под рукой, а сколько в дальних селениях воинов гепидов, где, наконец, находится ныне король их Кунимунд, — похода против гепидов не будут начинать.

Поэтому отсиживались теперь и ждали и прикидывали в мыслях, какими путями пойдут, какую силу бросят против тех гепидов, что стоят лагерем поблизости, какую — в глубинные районы земли Гепидской.

Когда осведомители прибыли, а подслушанное и увиденное оказалось достаточно полезно, король первый поспешил к кагану и встал перед каганом в его великоханской палатке.

— Пора, союзник. Труби в рог, бей в тимпаны, клич свои турмы в поход. Король Кунимунд все еще радуется императорской помощи и делит с предводителями ромейских когорт веселое застолье; воины гепидские, те, что стоят лагерем на рубежах своей земли, проникнуты тем, что и король, чувствуя себя в благополучии, и не медлят иметь от благополучия нужные выгоды. Настало время поднять всю нашу силу и бросить на них, как договаривались: с пересечением сил накрыть всю землю Гепидскую.

— У меня другие сведения, Альбоин.

— Какие?

— Не удержался я, послал вслед тем, кого ты послал, выведывателей своих. На днях они привели несколько гепидов, среди них и предводителя турмов гепидов. Он, как и твои послухи, утверждает: гепиды уверены, что покровительство ромеев удержит от вторжения лангобардов и аваров. Поэтому благоденствуют. Сам того не подозревая, пленник высказал, что у них на ближайшей неделе большой праздник. Это правда?

— Да, так…

— Если так, то мы позволим им отпраздновать его, однако и только. Сразу же, после праздника, когда они сладко будут спать от хмеля, пустим на них всю свою силу и в один день станем обладателями Гепидской земли, да и самих гепидов.

Королю не пришлись по сердцу эти промедления хана. «Именует себя вон, каким храбрым, — говорили его глаза, — а эту храбрость свою не спешит проявлять, под пятой держит. Не отменил случайно намерения? Не пошел ли лисьим блудом, ставши турмами при Дунае?» Сердцем чувствовал: с этим ханом или каганом надо быть осторожным и еще раз осторожным.

— До того праздника целая неделя, — сказал робко. — А за эту неделю всего можно ожидать.

— Чего — всего?

— Хотя бы и новых ромейских когорт.

— Не будет их. Империи нужны крепости, больше ничего ей не надо.

— Как знать… Впрочем, пусть будет по-твоему. Неделя — не вечность, неделю можно и переждать.

Над Дунаем и далеко за Дунаем сладко покоилась усыпленная за ночь тишина. Над Дунаем и в ближних к нему зарослях тянулись долами густые, похожие на разлитое молоко туманы, а в тех туманах сонно возвышались изнемогшие летней негой деревья, спали покоренные сном и тишиной птицы. Только филины и их сородич — зловеще не дремали, гнездясь по дуплам-укрытиям и время от времени перекликались: пу-гу, пу-гу или перелетали и кричали надрывно: кни-кни-кни-кви! Право, видели и знали: не на охоту отправился люд вокруг. Вон сколько его по оврагам и урочищам, на долинах и ложбинах. Строгих и молчаливых, молчаливо-сосредоточенных. Как и кони, что при людях. Разве от таких ждет кого-то услада? Таких ли не зовут на помощь зловещих из зловещих? Воистину собратья они. Всполошились вон, вспугнутые кем-то, вскочили на коней, прут и прут ложбинами к реке. Даже холодная, в это время, вода не останавливает их. Ехали, пока ехалось, твердью, не стало под ногами тверди — пошли вплавь. Ряды за рядами, турмы за турмами. Похоже, что задумали запрудить собой Дунай. Одни исчезают в тумане, будто действительно поглощаются рекой, другие не обращают внимания на это, идут вслед за поглощенными, на место ушедших. И все — молчаливо, ни на что, не сетуя, ни на кого не жалуясь. Как тут не кричать «пугу» и не возноситься духом, чувствуя зловещее?

А противоположный берег молчал. Ничем не проявлял себя тогда, когда подошли и двинулись в Дунай аварские турмы, лангобардские тысячи, молчал и после, когда те турмы и тысячи выходили из Дуная и заполнили собой долины, рощи и урочища по другую сторону реки. Потому что и произошло так, как и предполагал, Баян: спали захмелевшие гепиды, им не до тревог было.

Первыми не пробудились от сна сторожевые в подунайских башнях, за сторожевыми — те, что спали в сладком хмелю по соседству с Дунаем селище, а уже потом не миновала кара за беспечность и лагерь. Обры умели вторгаться в ряды супостатов своих стремительно, и умели тихо проникать. Спешивались неподалеку от лагеря, обступали сонных гепидов и, напав тучей, резали подряд и на выбор, на выбор и подряд — кому как ложилось на сердце.