— Позвольте, но это же невозможно! — запротестовала учительница. — Берез не может быть больше, чем вязов. Давайте рассуждать вместе.
— Чего тут еще рассуждать, если в лесу растет тысяча триста две березы? Мы вчера целых полдня их считали. Ведь правда же?
— Конечно, — подтвердили лошадь, пес и боров.
— Я тоже там был, — сказал кабан. — Между прочим, деревья были сосчитаны дважды.
Учительница попыталась было объяснить животным, что общинный лес из задачки не имеет ничего общего с их лесом, но белая курочка совсем разобиделась, а ее друзья тоже помрачнели.
— Если нельзя доверять условиям, то зачем вообще решать такую задачку? — сказали они.
Учительница рассердилась и заявила животным, что они просто глупы. Она уже собиралась поставить двойки Дельфине и Маринетте, но в этот момент в класс вошел инспектор из отдела народного образования. Прежде всего он очень удивился, увидя в классе лошадь, собаку, курицу, свинью и в особенности кабана.
— Ну, ладно, допустим, — сказал он, узнав, что они присутствуют на уроке с разрешения учительницы. — Так о чем вы говорили?
— Господин инспектор, — сказала белая курочка, — позавчера учительница задала ученицам задачу. Вот ее условия: «Общинный лес занимает площадь в шестнадцать гектаров…»
Когда ему все объяснили, инспектор без колебаний поддержал белую курочку. Прежде всего он попросил учительницу поставить пятерки Дельфине и Маринетте и уговорил ее стереть единицы за поведение, которые она поставила борову и кабану.
— Общинный лес — это общинный лес, — сказал он. — Тут не может быть двух мнений.
Он был так доволен новыми учениками, что поставил по пятерке каждому, а белой курочке за находчивость и инициативу вручил похвальный лист.
С легким сердцем возвращались домой Дельфина и Маринетта. Родители были горды и счастливы, что их дочери принесли столько пятерок (они подумали, что пятерки, которые инспектор поставил псу, лошади, белой курочке и борову, тоже получены Дельфиной и Маринеттой). В награду они купили девочкам новые пеналы.
Волк
Укрывшись за изгородью, волк терпеливо наблюдал за входной дверью. Он обрадовался, когда родители вышли из кухни. На пороге они обратились к детям с последними наставлениями:
— Смотрите никому не открывайте, — сказали они, — как бы вас ни просили и чем бы ни грозили. Мы вернемся вечером.
Когда волк увидел, что родители уже далеко, на последнем повороте тропинки, он обошел вокруг дома, хромая на одну лапу, но все двери были плотно закрыты. На свиней и коров надеяться было нечего. Эти твари слишком глупы, их не уговоришь, чтобы они дали себя съесть. Волк остановился около кухни, положил лапы на карниз и заглянул в дом. Дельфина и Маринетта играли в косточки перед печкой.
Маринетта, та, что поменьше и посветлее, говорила своей сестре Дельфине:
— Вдвоем плохо играть. Хоровод водить нельзя.
— Правда, ни в хоровод, ни в палочку-выручалочку не сыграешь.
— Ни в колечко, ни в жмурки.
— Ни в свадьбу, ни в горелки.
— А ведь как весело играть в хоровод или палочку-выручалочку.
— Вот если бы нас было трое…
Девочки стояли к волку спиной, поэтому он стукнул носом по оконному стеклу, чтобы заявить о себе. Они бросили игру и подошли к окну, держась за руки.
— Добрый день, — сказал волк. — На улице не жарко. Пощипывает, знаете…
Светленькая засмеялась, потому что ей показались забавными его острые уши и пучок шерсти, торчащий на макушке. Но Дельфина сразу поняла, с кем имеет дело. Она прошептала, сжимая руку младшей сестры:
— Это волк.
— Волк? — сказала Маринетта. — А это страшно?
— Ну, конечно, страшно.
Девочки, дрожа, обняли друг друга за шею; их светлые локоны смешались, а слова слились в один сплошной шепот. Волк невольно подумал, что он ничего не видел прелестнее с тех пор, как рыщет по лесам и лугам. Он совсем размяк.
— Что это со мной? — подумал он. — У меня лапы подкашиваются.
Размышляя об этом, он понял, что внезапно стал добрым. Таким добрым и кротким, что никогда уже не сможет есть детей.
Волк наклонил голову налево, как делают очень добрые люди, и сказал самым ласковым голосом:
— Мне холодно, и у меня очень болит нога. А главное — то, что я добрый. Если бы вы мне открыли дверь, я вошел бы погреться у печки, и мы славно провели бы время.
Девочки удивленно переглянулись. Они и не подозревали, что у волка может быть такой нежный голос. Та, что посветлее, уже успокоившись, дружелюбно кивнула ему, но Дельфина, которая не так легко теряла голову, вовремя опомнилась.
— Уходите, — сказала она, — вы волк.
— Понимаете, — с улыбкой сказала Маринетта, — мы вас не гоним, но родители наказывали нам никому не открывать, несмотря ни на какие просьбы и угрозы.
Тогда волк тяжело вздохнул, и его острые уши прижались к голове. Видно было, что он огорчился.
— Знаете, — сказал он, — про волка много чего рассказывают, не надо всему верить. А по правде я совсем не злой.
Он еще раз глубоко вздохнул, и у Маринетты навернулись слезы на глаза.
Девочек мучила мысль, что волку холодно и что у него больная лапа. Младшая прошептала что-то на ухо сестре и при этом подмигнула волку, давая ему понять, что она на его стороне. Дельфина стояла задумавшись, потому что она ничего не решала сплеча.
— Вид-то у него добрый, — сказала она, — но я ему не доверяю. Вспомни-ка «Волка и ягненка». Ягненок ведь ничего ему не сделал.
Волк стал снова распространяться о своих добрых намерениях, и тогда она спросила его напрямик:
— А как же ягненок?.. Да, ягненок, которого вы съели?
Волка это не смутило.
— Ягненок? — переспросил он. — Который?
Он сказал это спокойно, как что-то совсем простое и само собой разумеющееся, таким невозмутимым голосом и с таким невинным видом, что у девочек мурашки пробежали по спине.
— Как? Значит, вы съели их несколько! — воскликнула Дельфина. — Ну и ну! Прекрасно!
— Ну, конечно, несколько. Я не вижу, что тут плохого. Вы же их едите!
Возражать было нечего. Как раз на завтрак была жареная баранина.
— Ну, так вот, — продолжал волк, — вы видите, что я не злой. Отворите-ка мне дверь, сядем в кружок около печки, и я расскажу вам разные истории. Можете себе представить, сколько у меня их накопилось за то время, что я брожу в лесах и бегаю по равнинам! Если я вам расскажу хотя бы то, что случилось на днях с тремя кроликами на опушке леса, я вас здорово рассмешу.
Сестры спорили шепотом. Младшая считала, что волка надо впустить, и сейчас же. Нельзя же оставлять его на ветру, дрожащего от холода и с больной лапой. Но Дельфина не сдавалась.
— Послушай, — говорила Маринетта, — брось упрекать его за ягнят, которых он съел. Не может же он морить себя голодом!
— Пусть ест картошку, — возражала Дельфина.
Маринетта так настаивала, в голосе ее было столько волнения, а в глазах столько слез, что старшая наконец смягчилась. Дельфина направилась было к двери, как вдруг спохватилась, расхохоталась и сказала огорченной Маринетте, пожав плечами:
— Ну нет, это было бы уж слишком глупо!
Она посмотрела на волка в упор.
— Послушайте-ка, волк, я совсем забыла про Красную Шапочку. Давайте поговорим о Красной Шапочке, согласны?
Волк смиренно опустил голову. Этого он не ожидал. Слышно было, как он сопит носом за окном.
— Ну да, — сознался он, — Красную Шапочку я съел. Но уверяю вас, что я очень в этом раскаивался. Если бы снова так случилось…
— Да, да, так всегда говорят.
Волк ударил себя лапой в грудь по тому месту, где сердце. У него был красивый низкий голос.
— Честное слово, если бы снова так случилось, я бы лучше подох с голоду.
— А все-таки, — вздохнула младшая, — вы съели Красную Шапочку.
— Я и не отпираюсь, — согласился волк. — Я ее съел, это точно. Но то был грех молодости. Подумайте, ведь это было так давно. Всякому греху бывает прощение. И потом вы не знаете, сколько у меня было неприятностей из-за этой девчонки! Уверяли даже, будто я сперва съел бабушку, а это уже совсем вранье.