— Все назад!!! — крикнула она, и двери взорвались. Брызнули наружу выбитые стёкла подъезда. Ранис толкнула меня вперед, в облако дыма и пыли, закрывавшее собой вход. Забрало автоматически переключилось в режим светоусиления.

Двери сорвало с петель и отбросило к дальней стене. По частям. Переломлённые пополам внутренние двери лежали по разным углам. Дверные петли и доводчики вырвало из косяков с мясом. Сверху покачивалась сорванная взрывом лампа.

— Регент-Один, мы внутри! — доложила Королева и скомандовала: — Маркер!

Бланк сорвала с разгрузки цилиндр тактической гранаты и метнула его вглубь помещения; секундой спустя нутро Домпрома вспыхнуло перед нашими глазами, очерченное контурами маркера. Можно было разглядеть стены и потолок атриума, внутри — ни души.

— Бланк, Эмиль, вперед. Мидори, Ранис, за мной. Сержант, — это было адресовано Аллерову, — замыкаете. Пошли!

Шум пальбы снаружи раздавался где-то далеко позади, сливаясь с шумом дождя и свистом ветра в выбитых стёклах. Неожиданно зажёгся свет, и Бланк застыла посреди комнаты, подняв пулемёт. Королева и Эмиль вскинули карабины, целясь вглубь атриума, но ничего не последовало. Арка входа всё ещё оставалась тёмной. Никто не появился оттуда, чтобы дать нам отпор.

Мы оказались в Домпроме.

— Регент-Один, — медленно проговорила Королева, — мы внутри. Здесь никого нет.

— Вас понял, капитан, — сообщил Резников снаружи. — Нас всё ещё обстреливают, — связь вдруг прервалась в шуме помех, — но большинство вражеских единиц исчезло. Кажется, комитет по встрече уже спешит к вам, приём.

— Поняла, спасибо, Регент-Один. — ответила Королева. — Начинайте штурм.

— Так точно. — ответил Резников. — Начинаем штурм.

Свет загорался сам при нашем приближении. Датчики реагируют на движение — любое движение, так что здесь, на первом этаже, действительно никого не было. Во всяком случае, никого кроме нас.

Арка атриума выходила в короткий коридор, куда с обоих сторон сбегали лестницы, но Королева покачала головой — видимо, нам было не сюда. Позже я узнал, что лестницы вели на этажи над входом, до пятого включительно — как раз те, которые разрушил БТР Гвардии, нанеся непоправимый ущерб памятнику архитектуры.

В конце коридора другая арка неожиданно открывалась в большой зал — прямоугольник белых стен, разделённый поперек двумя рядами колонн. Изнутри Домпром ничуть не отличался от Домпрома снаружи — такой же неказистый, простой и прямоугольный, настолько, что это резало глаз. Там, где Цитадель за годы реставраций обросла деревянными панелями, стеклянными аквариумами кабинетов и интерактивными табличками «Сотрудница месяца» и «Их разыскивает полиция», в Домпроме были гладкие белые стены и чёрные поручни галереи на втором этаже. Там, где во Дворце собраний росли исполинские колонны из зеленого мрамора, а паркетные полы застилали ковры, в Домпроме потолок подпирали простые серые колонны, как на станции «Исицудзи», а пол был выложен точно такой же бело-чёрной плиткой, что и в коридоре, и в атриуме. Впечатления музея он не производил.

Под потолком висел, закрепленный между почти невидимых тросов, увесистый металлический шар с четырьмя штырями, тянувшимися позади. Свет тороидальных люстр, чем-то похожих на сатурнианские орбиталища (кроме нашего Титана-Орбитального, само собой), отражался на его блестящей обшивке. Шар я заметил сразу — наученный горьким опытом склада на Регенераторной, я сразу же начал оcматривать потолок. По счастью, люстры-орбиталища хорошо освещали его своды. Висящий под потолком шар отбрасывал гротескную тень на полу.

Мы прошли дальше, оглядываясь по сторонам: сюда, в зал, стекались чёрные арки коридоров, вниз сбегали лестницы. Ранис и Мидори тревожно оглядывали галерею, за чёрным поручнем которой липким покровом стелилась темнота. Бланк и Королева возглавляли шествие. Позади нас, подняв винтовки и оглядываясь по сторонам, шли гвардейцы сержанта Аллерова.

Издали слышались выстрелы и грохот; казалось, сотрясался весь железобетонный монолит Домпрома. Гвардия штурмовала другие подъезды здания, прорываясь внутрь с боем. Нам пока не встретилось ничего.

На дальней стене зала, по обеим сторонам от серых ступеней широкой лестницы, висели портреты; здесь было множество портретов, развешенных по всему периметру зала, но эти два сразу привлекали внимание — большие полотна в массивных рамах, окруженные мягким ореолом подсветки. Я не сразу догадался, что за металлический шар висел у нас над головами, но людей на портретах узнал сразу же.

Справа висел портрет Гагарина. Художник сильно осовременила образ первого космонавта, изобразив его с характерными сатурнианскими чертами — чуть миндалевидные карие глаза, высокие славянские скулы и прямой галльский нос, застывшие в вечно юной маске, невообразимой у человека двадцатого столетия. Кропотливо воспроизведенные древние медали украшали бирюзовый мундир КВСГ с золотыми погонами коммандера — такие носили больше века назад, в эпоху адмирала Идзанами. Несомненно, даже в сатурнианском лице угадывалось сходство с настоящим первым космонавтом, но, как мне показалось, даже в «Крыльях Советов» нарисованный Гагарин был куда более похож на настоящего, чем этот портрет.

Его же должны показывать, этот сериал, вспомнил я. Сестра в детстве не пропускала ни одной серии, год за годом, накануне Дня космонавтики… и после, потому что двадцать шесть серий растягиваются на три недели. Я никогда особо не любил «Крылья Советов», но Мицуко была от них без ума. Видимо, поэтому она и поступила в Тидай, выучилась на аэрокосмического инженера и сейчас работает на титанских верфях, а я — хожу по улицам Титана-Орбитального, с Линзой в рукаве и табельным пистолетом в кобуре.

Я так и не ответил на её вчерашнее письмо.

Портрет слева был скорее копией со старой цветной фотографии, заключенной в портретную рамку, и изображал женщину. Длинные русые волосы спадали на худые плечи, облачённые в белый халат старинного фасона, тонкую шею обтягивал воротник свитера. Из-за левого плеча выглядывал край белой доски, на которой старательно выведено начало формулы — уравнения, подарившего людям звёзды. Великая Рогова не дожила до воплощения её открытий в реальность — при её жизни человечество ещё только делало первые нерешительные шаги по Солнечной системе, а сами люди были слишком недолговечны. Даже фотография не могла скрыть этого.

Первый человек в космосе, взлетевший на разваливающейся в полёте ракете, в консервной банке. Гениальный учёный, свои расчёты делавшая на компьютерах в сотни раз менее мощных, чем простейшая из современных машин. Люди другой, более дикой и гораздо более неправильной эпохи. Земляне.

Но без этих землян не было бы ни орбиталищ Сатурна, ни сверхсветовых полётов, ни Солнечного Альянса.

В следующий момент что-то врезалось в мой шлем.

— СНАЙПЕР!!!

Удар был такой силы, что я рухнул на пол; шея болела так, будто её пытались оторвать от тела вместе с головой, и если бы не шейный пояс экзоскелета, я бы действительно её сломал. В ушах гудело. Перед глазами всё двоилось, тактические символы, отображаемые шлемом, мигали и шли помехами.