— Я теперь свободная птица, — он потряс конвертом. — Не хочешь обмыть?

— Я не могу. Дела. И завтра статью сдавать…

Марк уже понял, к чему Кассий клонит. Но не смог отказать себе в удовольствии поиграть на его нервах еще немного.

— А завтра? Давай выпьем, я угощаю.

— Марк, слушай, не думаю, что я смогу. Жена просила помочь с ремонтом, у дочки концерт в школе…

Марк не стал его дослушивать. Он вдруг отчетливо понял, что здесь его действительно ничего не держит. Ничего и никто. Словно страница книги перевернута, и прежней дружбе, казавшейся такой крепкой, пришел конец.

Он, не тратя больше времени, собрал свои вещи и покинул редакцию.

В лифте поставил коробку на пол и вскрыл полученный от директора конверт. Взглянул на сумму и невольно ругнулся:

— Вот жлоб!

«Прибавку к гонорару» хозяин газеты оценил в двести долларов.

***

Было бы ложью сказать, что все это время Марк не думал про Эску. Конечно, думал. И не только в контексте статьи. Выплеснутые на бумагу, воспоминания поблекли. Но все равно преследовали, особенно по ночам. Во сколько бы Марк ни лег спать, он стабильно просыпался около часа ночи и не мог уснуть до утра. Оставалось только перебирать воспоминания.

Поначалу он не отдавал себе отчета, но где-то через неделю понял, что скучает. Чертов извращенец, обозвал он себя. Но никакие слова не помогали. Словно уход из клуба оставил пустоту.

О ком-то другом Марк не помышлял. Происходившее в комнате он связывал исключительно с Эской, невозможно было подумать, что над ним с плеткой в руке может оказаться кто-то другой. Или другая.

А предложения поступали: на его рабочий е-мейл, еще не удаленный с сайта редакции, посыпались сообщения. Кто-то ругал Марка, кто-то напрямую желал сдохнуть. Но немало было и тех, кто желал приобщиться, просил адрес или в открытую предлагал себя — и «нижним», и «верхним». Марк с радостью удалил бы весь этот шлак, но втайне надеялся, что Эска тоже воспользуется указанным электронным адресом, поэтому раз в день садился и добросовестно открывал каждое сообщение.

Вслед за письмами пошли звонки. Первым, к удивлению Марка, позвонил сын редактора. Аквила не смог отказать себе в удовольствии помариновать юношу, который смущенно бормотал в трубку и никак не мог подойти к сути вопроса. Марк делал вид, что не понимает, к чему тот клонит. Но пожалел, когда бедняжка совсем запутался, и вежливо, но твердо выразил свою незаинтересованность.

Вслед за редакторским сыном начали появляться те же психи, что осаждали электронный ящик, и Марк почти перестал подходить к телефону. Но почту проверял по-прежнему.

Доминант безмолвствовал, и Марк особенно остро ощущал, что этот период в его жизни закончился, и каждый из них пошел своей дорогой.

Хорошо, что у него почти не оставалось времени на размышления. Марк, которого после написания статьи обуяла жажда деятельности, накинулся на расчистку квартиры. Заглянул в кладовку, вынес и разобрал мамины вещи, которые уже пять лет пылились в коробках, потом взялся за залежи хлама, оставшиеся со школьных и студенческих времен.

Звонок Льюиса в субботу вечером застал его за сортировкой старых тетрадей. Марк уже без раздумий отправил в мусорный мешок школьные записи и просматривал студенческие конспекты. Но без интереса. Они пригодились бы ему ничуть не больше, чем зарисовки внутренностей лягушки, оставшиеся от восьмого класса.

Услышав голос Льюиса, Марк на секунду подумал, что тот будет просить о возвращении в газету. И приготовился решительно — редактор мог быть прилипчивым — отказывать.

Но у Льюиса были совсем другие новости, не хуже. И даже лучше.

— Твою статью хочет журнал, — выпалил он после торопливого приветствия. Предлагают пять тысяч. Пять тысяч, Марк! Это же как настоящему журналисту! Ну то есть… — спохватился Льюис.

Марк рассмеялся, не обиженный, и редактор зачастил снова:

— Они не смогли с тобой связаться…

— Я не беру трубку, когда звонят с незнакомых номеров. Поразительно, сколько левого народа узнало мой телефон. Будто его опубликовали где-нибудь.

— Полная конфиденциальность, Марк! Я никого к тебе не направлял. И этим журналистам сказал, что ты не занимаешься делами лично, я передам сообщение твоему агенту.

— Льюис, у меня нет агента.

— Знаю. Но так солиднее звучит. И тебе следовало бы завести себе представителя, раз уж ты собираешься быть свободным журналистом и продавать статьи лично.

— Собираюсь? — удивился Марк. — Я еще не думал…

— А пора бы уже! Куй железо, пока горячо. Предложи этим журналюгам статью и тут же возьмись за другую, пока они не забыли про твое имя. Слушай, — Льюис поумерил восторги и перешел на доверительный тон. — Я скажу тебе честно, Марк. У тебя есть талант. Немного шлифовки, конечно, не помешает, но в армии ты отпахал зря. Ты можешь сделать неплохую карьеру в журналистике, если постараешься. Я на тебя не давлю, но ты подумай.

— Я не знаю, Льюис. Какая работа, я со своей жизнью еще не разобрался.

— Поворотный момент? Понимаю. У меня тоже такое было, в двадцать два. Бросил биофак, полгода бухал, а потом подался в газету. Ты разбирайся. Но не слишком долго! Не профукай шанс. Я дам журналу твои контакты, лады? И номер запиши.

Марк написал продиктованные цифры прямо поверх обложки конспектов по тактике. Попрощался с Льюисом и побрел на кухню за пивом. А потом несколько минут стоял на пороге, рассеянно оглядывая громоздящиеся в гостиной завалы.

Книги и записи, невесть откуда взявшаяся коробка с его детскими игрушками, две формы: школьной команды по футболу и военного училища. Словно всю его жизнь вытряхнули наизнанку и засыпали гостиную памятными вещами: пусть Марк посмотрит, оглянется. От чего-то из этой старой жизни давно следовало избавиться, что-то оставить на память. Момент для начала новой страницы был самый подходящий. Марк не знал, чем займется в обозримом будущем и не хотел планировать, не разобравшись с прошлым. Желание поставить точку было новым, незнакомым, но приятным.

Из раздумий его вырвал еще один звонок — на этот раз в дверь. Помянув недобрым словом Льюиса — кто еще мог придти, не Кассий же, — Марк вышел в прихожую, не глядя распахнул дверь. И замер на пороге, изумленно глядя на гостя.

— Привет, — сказал Эска как ни в чем не бывало. — Можно войти?

Его серые глаза спокойно скользнули сверху вниз, и Марк как-то вдруг вспомнил, что обнажен до пояса. Он почувствовал себя уязвимым и иррационально обрадовался этому ощущению как чему-то потерянному и снова найденному.

***

— Ты переезжаешь? — поинтересовался Эска, останавливаясь посреди заваленной гостиной.

— Выношу мусор.

Марк, уже натянувший футболку, остановился в дверях, привалившись к косяку и внимательно наблюдая за Эской. Тот со сдержанным любопытством рассматривал вещи. Особенно его заинтересовала армейская форма. Ее он изучил особенно тщательно, но ничего не спросил. И вообще вел себя осторожно, как кот в новом доме, на чужой территории. Осматривался, но хозяином себя не чувствовал.

Марк не мог объяснить свои ощущения. Он скучал по Эске, но тот появился так внезапно, что в его присутствие с трудом верилось. Эска был из другой жизни, и то, что происходило сейчас, не назовешь иначе, чем столкновением двух миров. В этой обстановке доминант растерял свою ауру власти, смотрелся простым милым парнем. Даже одет был попроще, вместо белой рубашки — серый свитер. Эска выглядел моложе, чем в безжалостном свете комнаты, и Марк задался вопросом, сколько же ему лет.

Но внимания требовали другие вопросы, более актуальные.

— Как ты меня нашел?

— Подкупил одного из твоих коллег, — честно ответил Эска.

— А зачем пришел?

— Ах да.

Из принесенного с собой пакета Эска достал куртку Марка.

— Ты оставил.

— Очень мило с твоей стороны.

Марк не сделал ни одного движения, чтобы взять куртку, и Эска, подержав ее на вытянутой руке, аккуратно положил на спинку дивана. Иронию он пропустил мимо ушей.