— Домой. Высплюсь…

— …перед свиданием?

Кассий с коллегой снова хохотнули.

— Береги челюсть, Кассий, — произнес Марк внушительно. Получилось даже вполовину не так уверенно, как у вчерашнего мужчины.

***

У приемной он оказался ровно без пяти два. На улице свет не горел, дверную ручку Марк нашел, только посветив телефоном. Зато внутри, как вчера, горел неяркий свет. И даже женщины показались теми же самыми — безликие дамы без возраста, все как одна приличные. Марк сел на крайний к выходу стул и приготовился ждать.

Мужчина вышел ровно в два и пригласил одну из посетительниц. На остальных даже не взглянул. Когда дверь за ним и клиенткой закрылась и шаги стихли, Марк спросил у сидящей рядом женщины:

— А что именно он делает?

Та бросила на него быстрый взгляд и отвернулась. Вторая спросила:

— В первый раз?

— Да.

Она кивнула, и больше Марк не услышал от нее ни слова. Попытался разговорить — но женщина демонстративно отвернулась, вид у нее стал испуганный. И Марк отстал. Чему он так и не научился — так это переть напролом, выжимать из человека факты, даже если тот к контакту не готов. Вскоре после того, как вернулась первая женщина, и на ее место ушла собеседница Марка (уже без страха, сияя предвкушением), подошли еще две дамы, такие же неразговорчивые. Время до шести часов прошло в полном молчании. Марк, забывший книжку, томился ожиданием. Его так и не пригласили, мужчина вообще не показал, что заметил его присутствие. В те моменты, когда его взгляд падал на Марка, он смотрел сквозь.

Когда часы отмерили шесть утра, Марк, чертыхнувшись про себя, отправился домой. От долгого сидения на маленьком пластиковом стуле тело ломило, он не решился встать и размяться. Отчаянно хотелось в туалет.

Дома от рухнул в кровать и крепко уснул, измотанный.

***

Ожидание стало обязательным элементом его ночей. Договорившись на работе, что он будет выходить только во второй половине дня, Марк еженощно проводил по четыре часа в маленькой комнате. Ритуал был изучен до мелочей. Женщины приходили и уходили, дважды среди них, вопреки словам главного, мелькнули мужчины, одного из которых приняли. Но прошла неделя, а Марка все так и не вызывали.

Долгие часы в приемной давались ему тяжело, он бесился от безделья. Хотелось бросить идиотскую затею со статьей. Он до последней трещинки изучил потолок в комнате и уже безошибочно узнавал постоянных клиенток. Они с ним тоже смирились, но от общения уклонялись, что злило еще больше.

Несколько раз Марк порывался высказать все мужчине, имени которого так и не узнал, но стоило тому выйти, как язык сковывало молчанием. Марк сердился еще больше и ждал неизвестно чего.

Наконец на восьмую ночь его дежурства мужчина обратил на него внимание. Когда в приемной не осталось больше никого, ему сказали:

— Ты. Идем.

Марк так привык к безразличию и взглядам сквозь себя, что не сразу сообразил, что обращение адресовалось к нему.

— Идем, — повторил мужчина с нотками нетерпения в голосе, и Марк поспешно поднялся.

Сердце лихорадочно забилось. Он оказался совсем не готовым к тому, что может произойти потом.

«Успокойся, — сказал он себе. — Ты всегда можешь уйти».

Мужчина, когда он подошел ближе, остановил его за плечо. Марк едва почувствовал прикосновение чужих пальцев.

— Я должен предупредить. Я работаю не так, как многие. Никаких стоп-слов. Если ты войдешь сюда — выйдешь уже только после сеанса. Ты не сможешь сказать ничего, чтобы я прервался. И я не остановлюсь, пока не закончу. Это первое правило. Ты к такому готов?

Почему-то Марк был уверен: ему не лгут. Просто предупреждают. Внезапно все перестало казаться забавным или нелепым. Он посмотрел поверх головы сопровождающего, но увидел только серый коридор, такой же безликий, как комната, с которой он сроднился за эту неделю.

Мелькнула мысль: а не послать ли главного редактора с его темой для статьи? Конечно, придется вернуть деньги, но не проще ли отдать две тысячи, чтобы уйти отсюда? Главред любил поговорить на тему журналистского долга и заканчивал неизменным «а на что вы готовы пойти ради хорошего материала?» Чувство самосохранения вопило, что материал такого не стоит. Маячивший в отдалении гонорар нашептывал обратное.

Мужчина все еще ждал его ответа. «Он ждет, что я уйду»,- сообразил Марк. И от этого отказ стал невозможен.

— Я согласен. А что вы будете делать?

— Что захочу. Это второе условие. Ты не диктуешь правила игры — это делаю я. Ты подчиняешься. Ни слова против.

— А спросить можно?

— Да. Но только вопросы, не больше. С этим разобрались? Тогда третье правило: никакого секса. Никакого минета, проникновения, мастурбации. Только сессии. Я не прикоснусь к тебе, чтобы приласкать, и ты не должен трогать ни меня, ни себя. Все ясно?

Марку не приходило в голову, что секс вообще возможен. И сейчас от этой мысли стало неуютно. Но он лишь кивнул.

— Хорошо. И самое последнее: мне придется тебя обыскать, когда мы войдем в комнату. Я не знаю, кто ты, и не знаю, можно ли тебе доверять. Никаких записывающих устройств, никаких камер. Увижу хоть что-то из этого — тебе не поздоровится. Не улыбайся, я сильнее, чем выгляжу.

Марк улыбался, но нервно, а не насмешливо. В то, что этот парень способен на все, он поверил сразу. Ему нельзя было не верить. И включенный диктофон в кармане теперь беспокоил. Марк наклонился и сунул его под стул, когда его провожатый отвернулся.

— Как мне вас называть? — спросил он, следуя за мужчиной мимо одинаковых, крепко запертых дверей.

— Эска. Можешь обращаться ко мне на ты.

— А я…

— Нет, твое имя мне ни к чему. Ты будешь откликаться на …

Марка оглядели с ног до головы.

— Фидо.

— Не слишком ли я большой для собаки?

— Не спорить.

Эска открыл перед ним дверь и кивком пригласил войти. Марк с опаской шагнул внутрь.

И снова Эске удалось его удивить. Он ожидал увидеть… что угодно. Кушетки, качели, цепи и распорки. Все то, чем пичкают публику фильмы для взрослых и стереотипы. Но не полупустой кабинет. Слева от входа — письменный стол, освещенный мягким светом лампы, рядом — небольшой напольный шкаф. Справа — большой кожаный диван, сам по себе как из порнухи. Поперек спинки переброшена веревка. И все. Пусто, голо, невзрачно.

Марк остановился посреди комнаты, чувствуя себя донельзя глупо. Может, его обманули? Просекли, что он журналист? Или все это — один большой розыгрыш? Доминанта в таком случае подобрали крайне убедительного.

Эска запер за ними дверь и велел:

— Сними куртку и выверни карманы. Давай. Я предупредил, что буду обыскивать.

Он внимательно осмотрел нехитрые пожитки: ключи, мелочь, мятная жвачка, телефон. Велел:

— Выключи его. И никогда не включай здесь.

Куртку он забрал и повесил на вешалку у двери. А потом подошел вплотную. Марк едва удержался, чтобы не сделать шаг назад. Особенно когда твердые ладони легли ему на плечи и скользнули вниз по рукам. Эска обыскал его, не пропустив ни миллиметра тела. Марк дернулся, когда тот коснулся его между ног. И с ужасом почувствовал отголосок возбуждения, хотя в прикосновении не было ничего эротичного. Когда Эска, ощупав его лодыжки, поднялся, Марк заметил, что глаза у него серые до прозрачности, а уши немного оттопыренные. Улыбнулся и тут же плотно сжал губы.

Эска остался доволен осмотром, что и показал кивком.

— Хорошо. Теперь к делу.

— Мне раздеться? — спросил Марк, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

— Сегодня — нет. Это будет завтра. Купи плетку для лошадей. Настоящую, не в секс-шопе. Жесткую. А пока сядь сюда.

Эска поставил в центре комнаты стул, а сам остановился прямо перед Марком.

— Сейчас я ударю тебя, — сказал он обыденным тоном. — Будет больно. Ты не должен сопротивляться. Занимаешься боксом?

— Да.

— Это заметно. Никакого сопротивления, запомни. Я ударю тебя по лицу, и ты ничего не сделаешь. Повтори.