«Не впадая в сентиментальность, Серафимовича смело можно назвать отцом нового поколения пролетарских писателей»[6], — сказал один из современников писателя. И действительно. Серафимович дал путевку в жизнь многим видным советским писателям, пришедшим я литературу в двадцатые годы. Уже в «Донских рассказах» он открыл Шолохова, увидел своеобразие и красочность Гладкова с его «Цементом», сражался с самим Горьким за «корявую», но самобытную и талантливую прозу Панферова, радовался, что не сбылось его предсказание о Фурманове — «нет, этот не выделится», — и восторженно писал о нем. «Да, это — художник. Художник, вдруг выросший передо мной и заслонивший многих».

«В те дни, когда только что собирались литературные силы и закладывались основы советской литературы, Александр Серафимович чутко интересовался успехами молодых литераторов, — вспоминал Федор Гладков, — привлекал их к себе, возился с ними, умно и тонко руководил их работой, разбирал каждую строку, давал советы, указывал на причины неудач, предупреждал об опасностях и проникновенно подчеркивал удачные, яркие образы, особенности языка и восклицал возбужденно:

— Ах вы, леший этакий! Да вам же только работать и работать! У вас же силищи — непочатый край...»[7]

Но творческие уроки Серафимовича состояли, разумеется, не в оценке или чисто литературной правке присланных рукописей (хотя было и такое), а в том неистребимом интересе к жизни, который был присущ всегда ему самому и который он так ценил в начинающих литераторах. «Только тот писатель имеет значение, который идет в ногу с эпохой, который отражает жизнь и борьбу передового революционного класса, помогает ему строить новое, счастливое, коммунистическое общество»[8], — говорил он.

Серафимовичу было глубоко чуждо пренебрежительное отношение к литературному наследию классиков. Говоря, что, «приступая к работе, писатель прежде всего должен спросить себя: «Нужно ли это партии?» И если нужно, то в какой мере, нет ли тем, более нужных, более важных в данный момент?» — он в то же время призывал осваивать классическую литературу. «Нужна известная высота культуры класса», чтобы создавать новую, социалистическую литературу.

«Уроки Серафимовича» состояли также и в той исключительной требовательности, с которой он относился прежде всего к собственной работе, главным образом в требовательности полной и безусловной правды. Писатель Ильенков рассказывает в своих записках, как однажды, в 1943 году, восьмидесятилетний писатель расстроился, узнав, что нельзя бесшумно передвинуть танк, о чем он написал в своем рассказе. «Нет, рассказ я печатать не стану до тех пор, пока не уверюсь сам, что так могло быть. В Москве есть заводы, где ремонтируют танки. Вот я поеду на завод и там все проверю». И узнал, что танк бесшумно передвинуть можно. «Он улыбался, видимо, довольный тем, что рассказ оказался правдивым.

— Я назову рассказ «Веселый день»...»[9].

Так учил Серафимович своих молодых собратьев писать правду, одну только правду, ничего кроме правды.

В его отношениях к молодежи проявлялась «и отцовская требовательность, и заботливость», поэтому к нему в полной мере можно отнести сказанное однажды Михаилом Александровичем Шолоховым: «Мне рассказывали, как беркут воспитывает своих птенцов, когда они начинают летать. Подняв их на крыло, он не дает им опускаться, а заставляет набирать высоту и гоняет их там до полного изнеможения, заставляя подниматься все выше и выше. Только при таком способе воспитания повзрослевший беркут научится парить в поднебесье... Своих молодых писателей мы должны учить таким же способом, должны заставлять их подниматься все выше и выше, чтобы впоследствии они были в литературе настоящими беркутами...»[10].

В истории советской литературы имя Серафимовича звучит не только как имя прославленного писателя, но и как воспитателя и наставника. «Рядом с А. М. Горьким стояло имя Серафимовича, чудесного друга и учителя молодежи, всей своей жизнью завоевавшего право учить и пестовать подрастающую а литературе молодежь, — писал Аркадий Первенцев. — Вся его жизнь была наукой формирования молодой патриотической смены, все его произведения были учебниками, весь пыл его великого сердца был источником энергии»[11].

В статьях и очерках писателя, посвященных вопросам литературного творчества, рассыпаны бесценные советы молодым: учиться литературному мастерству, искусству «лепки» произведения, учиться отбору действительно необходимого для замысла и. главное, учиться труду, неустанному труду. Недаром Серафимовичу принадлежат слова: «Литература — ведь это подвиг».

Литературный подвиг совершил и сам писатель, прошедший, по словам В. Ильенкова, «тяжкой дорогой подвига — из царской Мезени к коммунизму»[12] . И как завещание тем, кто продолжает его дело а литературе, звучат слова, сказанные им за год до смерти, в день восьмидесятипятилетия:

«Друзья! А жизнь-то какая чудесная! Да как она вкусно пахнет!».

Г. Ершов

У холодного моря. Впервые, с подзаголовком «Из книги «Жизнь моя и моих предков. Записки Ципляева», — журн. «Современный мир». 1909, кн. 5.

Это произведение носит автобиографический характер — в нем Серафимович описывает свое пребывание в ссылке на Севере, сначала в г. Мезени, а затем в Пикете, с 1887 по 1890 год.

«Был выслан на Север в административном порядке — за составление прокламации по поводу неудачного покушения на Александра Третьего.

В повести вывел живых людей — товарищей по ссылке, с которыми жил в коммуне. Под кличкой «Патриций» обрисовал я студента Петербургского университета Шипицина. «Француз» был студентом Московской Петровско-Разумовской с.-х. академии (нынешней Тимирязевки). Акушерку авали Анна Семеновна. Она умерла в Сибири приблизительно в 1928 гаду. Под фамилией «Основа» выведен в рассказе мой пожизненный друг Петр Анисимович Мосеенок (Моисеенко), организатор исторической Морозовской стачки орехово-зуевских ткачей. Жену его — тоже ткачиху — авали Екатериной...

В повести нет ничего сочиненного. Мной почти фотографически дан быт ссылки 80-х годов. Выводил я живые портреты. Сам а в ту пору был таким, как в повести, — рыхлым и несколько сентиментальным начинающим автором» (А. С. Серафимович. Собр. соч.. т. IV. М.. ГИХЛ. 1947, стр. 478).

В номере. Впервые — «Новый журнал для всех», 1910. N* 17. март.

Рассказ автобиографичен. В нем отражены впечатления и переживания автора, прежде всего относящиеся к его первому приезду в Петербург, но, по заключению исследователей его творчества, и некоторые факты и наблюдения, сделанные автором в более поздние посещения им и Невского проспекта, и петербургских гостиниц. Сам автор время написания рассказа предположительно относит к 1904 году, а то, что рассказ не сразу попал к читателям, объясняет так: «Какой интерес и какой смысл имело для буржуазных редакторов самих себя высечь моим рассказом о том, как преступно равнодушен был режим к дореволюционному писателю, как держали его в вечном страхе за завтрашний день. Никто не хотел печатать. Рассказ долго лежал у меня а архиве».

Скитания. Впервые — газ. «Речь», 1913, 17 сентября — «Дьявол», «Наваждение», «Украинцы» (под заглавием «Про белого бычка»); 22 сентября — «Золотая полоска»; 1 октября — «Раб»; «Ночлег» — Собр. соч.. т. V. «Книгоиздательство писателей в Москве». 1913.

В основу произведения легли впечатления писателя от путешествия по Кавказу ив мотоцикле. 24 июля А. С. Серафимович выехал из Новороссийска в сторону Геленджика и, сделав по побережью Черного моря более тысячи километров (Геленджик, Туапсе, Сочи, Гагра, Гудауты, Красная Поляна, Абхазия, 18 августа вернулся в Новороссийск.