Китти кивнула:

– Да, я, кажется, поняла что. У Софи было два метода для протестов. Вычисление сверху, чтоб подавить. И вычисление изнутри, чтоб… направить, куда надо, скажем так. Первое было за Кедровым, второе – за Замёловым. Думаю, к октябрю во втором она окончательно разочаровалась.

– И поставила на Кедрова? Похоже на то…

Оба замолчали: каждый задумался о собственных приметах того времени, которое, по обыкновению, пролетело мимо, хлестнув разлетающейся вуалью.

– Что с телефонами? – наконец прервала молчание Китти.

– С телефонами всё плохо. Как и должно было быть, – он поднял распечатку со звонками. – Тут просто. Это сам Хустик. Это Вислячик – он бывал у нас иногда, но больше был по всяким проектам… Иногда помогал, если кто-то попадался: ну, там, вытащить из-под ареста, всё такое… Не всех, конечно, на многих просто забивали. Эти два… Мамлев и Дукатов. Их я вообще не видел вживую, но мы все знали, что во многом они всё организуют… ну и финансируют, понятно, тоже, – он невесело ухмыльнулся. – Разумеется, в нашем кругу они пользовались не такими номерами. Эти, видимо, для других дел.

– А этот? – Китти указала на последний из номеров.

– Этот – не знаю, – Феликс покачал головой. – Прочесал всё, что только было можно. Этого нигде нет.

Китти подчеркнула пальцем последнюю строчку:

– С него звонили в том числе Софи. Это её внутренний телефон.

– За несколько дней до убийства, – Феликс вновь мельком и настороженно глянул на неё. – Я ведь по нему даже звякнул!

– И что?

– Не ответили. Возможно, он вообще уже нерабочий.

– Ты бы всё же осторожнее, – спокойно заметила Китти.

– Так и будем вечно осторожничать? Их осталось только вскрыть поимённо. Потом можно будет действовать уже в открытую.

Китти изобразила намёк на улыбку:

– Рассказать Лаванде?

– Как вариант, – Феликс тряхнул головой. – Если я всё же добьюсь приёма и поговорю с ней лично, это будет даже лучше всего.

Китти промолчала.

– Что? Думаешь, мне она поверит меньше, чем любому из них?

– Может, и так. Прямых доказательств у нас нет. А кроме того, я не уверена, что надо сейчас поминать всё это.

Феликс замолк на пару мгновений.

– Ну отлично, – он поднялся с дивана и заходил по комнате. – Они были в сговоре с Нонине, теперь сидят в правительстве, но давайте не будем это вспоминать: дело давнее, с кем не бывает… Правильно, что.

– Я просто не вижу, что бы от этого поменялось, – сказала Китти.

Феликс вздохнул, прислонился спиной к подоконнику:

– Опять дважды два пять.

– Может, и пять.

– Удивительный ты человек, – с беззлобной насмешкой он искоса поглядывал на Китти. – Хранить у себя такой компромат и не думать что-то с ним делать… Шпионить на оппозицию и ни на секунду не верить, что что-то изменится… Да ладно, пять лет вести «Главную линию», зная, какой всё это бред! Так, подожди… – он будто вспомнил о чём-то и резко оттолкнулся от подоконника. – У тебя же по четвергам дневные эфиры. Почему ты не там?

– Меня уволили.

– В смысле «уволили»?

– Указ сверху, – пояснила Китти. – Лично от госпожи Мондалевой.

– Так, – он вновь прошёлся по комнате, засунув руки в карманы, вытащил зажигалку, покрутил её в пальцах. – Понятно. Мне всё же надо к ней заявиться.

– Феликс… – недовольно отмахнулась Китти.

– Что «Феликс»? Так и надо, чтоб она творила, что хотела?

– Я в любом случае собиралась поискать что-нибудь другое. Так что это всё равно.

– Мне не всё равно, – отрезал он. – Завтра я у неё буду. Отвечаю.

«Грифель взял древний и мудрый старик, в чьих словах отражалась жизнь, как в самом ясном, не тронутом пылью зеркале. Он многое видел, многое слышал и мог всё просчитать наперёд. Когда он говорил, он знал, что говорить».

Зазвеневший телефон оторвал Лаванду от захвативших её строчек. Она недовольно поморщилась, но всё же сняла трубку.

– Госпожа Мондалева, – отчего-то смущаясь, проговорила телефонистка. – Тут внизу… ваш кузен… Господин Шержведичев.

– Феликс? – удивилась Лаванда. – А что ему нужно?

– Он хочет о чём-то вас уведомить… Мы сказали, что вы сейчас никого не принимаете, но он утверждает, что не уйдёт отсюда, пока ему не дадут поговорить с вами.

– Да?

Телефонистка как будто спохватилась:

– Но вы, конечно, не обязаны его принимать. Если следует, то охрана…

Лаванда пожала плечами:

– Ну пусть зайдёт. Раз уж он здесь.

– Ну, здравствуй, братишка.

Она сидела здесь, как порождение холодного и совершенного света: такой, наверно, излучают горные вершины. В пальцах как влитая лежала половинка мела; запястье опушилось птичьим браслетом: теперь в нём были и вороньи, совиные перья, и перья каких-то вовсе неизвестных птиц.

Всё начало было плыть по течению какого-то горного ручья – такого же льдисто-голубого, как глаза напротив. Феликс тряхнул головой, быстро отогнав наваждение. Он прошёл несколько требуемых шагов и, опершись руками о её стол, выпалил:

– Ты что творишь?

Лаванда невозмутимо моргнула:

– А что я творю?

– Я про Китти. Это ведь с твоей подачи её турнули с телевидения?

– Ну да, – протянула Лаванда, поглядев вопросительно и как будто немного с вызовом.

– Слушай, – Феликс несколько выпрямился, но не отступил назад. – Я понимаю, что у тебя полно претензий ко мне. Но Китти-то тебе что сделала? Можешь ты на это ответить?

Лаванда промолчала и упрямо смотрела мимо него.

– Захотела оторваться теперь? – продолжил он. – Хорошо, я понимаю. Ну так на мне и отрывайся, в чём проблема?

Лаванда нахмурила лоб и недоумевающе потрясла головой:

– При чём здесь вообще ты?

– Да, действительно, при чём здесь ты? – сказала Китти.

Феликс уставился на неё, не понимая. Она продолжила:

– У нас с госпожой Мондалевой старые счёты. Она знает какие.

– Да какие бы ни были, – он опустился сбоку на край дивана, не поворачиваясь к Китти. – Я, кажется, всё сказал, что мог, она не стала слушать. В итоге только заявила, чтоб я убирался и что больше меня видеть не желает. Вообще.

– Об оппозиции и Нонине ей не говорил? – осведомилась Китти.

– Не успел.

– Жаль. А то бы она к тебе прислушалась и, конечно, тут же сместила бы этих нехороших людей.

В голосе проблеснула ирония. Феликс обернулся: на губах её бродила знакомая полуулыбка.

– А вместо них взяла бы, – с невинным видом продолжила Китти, – например, тебя.

– Ну прекрати, пожалуйста, – он резко встал с дивана, прошёлся по комнате.

Китти внимательно глядела, очевидно, ожидая продолжения. Феликс остановился.

– Ты не понимаешь. Я девять лет был с этими людьми, был одним из них. Агитировал, призывал… сражался на их стороне. Я… я вырастил это в себе, не взял у кого-то – вырастил сам, я жил этим, я не представлял себя вне этой борьбы, вне этой идеи. А теперь выясняется, что всё это было фальшивкой… игрой в поддавки? Нет, когда они поняли, что им ничего не светит, решили, конечно, попробовать по-настоящему. Ну и что мы имеем теперь? Что крысы одного цвета свергли крыс другого цвета, а я им в этом помог, – Феликс вновь подошёл к окну, сжал пальцами край подоконника. – И сам я – точно такая же крыса, и всё это с начала и до конца – один большой фарс.

– Не преувеличивай, – негромко прервала Китти. – То, что кучка интриганов использовала идею в своих интересах, не дискредитирует саму идею.

Феликс обернулся на неё.

– Я потому и думал… Потому и хотел, чтоб это не закончилось вот так. Я же знаю, что там были и люди вроде меня. Если хоть какое-то из наших дел что-то значило…

– Кстати, Нонине в итоге свергли вы. А не «крысы».

– О да, – рассмеялся Феликс. – А уж госпожа Мондалева – целиком на моей совести.

Он обошёл диван, упал на него навзничь позади Китти.