– Меня повесить надо.

– По таким меркам нас всех надо повесить, – Китти не глядя потрепала его по волосам. – И не единожды.

Тикали минуты. Где-то за окном фонари приглушались в мягкой тени и глухо рокотали на трассе машины. Зеленоватый отсвет города лился на потолок.

– Что будем делать? – спросил Феликс.

– Есть варианты?

– Всё обнародовать.

– Расклеить по стенам.

– Захватить телестанцию.

– Лучше сразу Ринордийск.

– Набрать кандидатов и перевыбрать правительство.

– Ты бы пошёл? – неожиданно поинтересовалась Китти.

– Нет, – Феликс покачал головой. – Нет, не смогу. Не хочу.

– Вот и я нет.

– А что? У тебя бы неплохо вышло.

– Нет, – всерьёз сказала она. – Сразу нет.

Феликс помолчал.

– Что теперь с работой будешь делать?

– Не думала пока. Поищу что-нибудь другое.

– Может, к нам?

– Посмотрим. Пока отдохну просто.

– То есть получается, – Феликс встал с дивана, – с одной стороны у нас бывшие информаторы и соучастники Нонине на высших постах, с другой – Лаванда, для которой нас всех и наших проблем просто не существует.

– Вот поэтому я и не говорила про бумаги, – тихо сказала Китти.

(«На самом деле мы ничего не можем. С нами кончено», – немым послесловием отозвался жёлтый комнатный воздух).

Где-то в отдалении прогудела большая машина, и вновь тишина. Лишь назойливо свистел ветер.

Феликс остановился у стола: он разглядывал конверт и фотографию. Китти смотрела в сторону, делая вид, что не замечает.

Феликс поднял фото:

– Анонимка?

Китти неохотно кивнула.

– И чего ты молчала?

– А смысл?

– Смысл… – он отложил фотографию, снова присел рядом на диван. – Ты понимаешь, что могут перейти и к действиям? Это быстро.

– И что? – Китти пожала плечами. – Маму я уже переправила за границу. Хотят мстить за что-то мне лично – пожалуйста.

Ринордийск замело снегом.

Белые дорожки протянулись по Турхмановскому парку: затихшему и безлюдному в это время года. Феликс прошёл по ним к пустым траншеям, что летом были фонтанами. Здесь, у припорошённого бортика он нередко ожидал кого-нибудь в прошлые годы, чтоб встретиться без свидетелей: зимой это место не привлекало ничьего внимания. Статуя девы и мантикоры стояла, подёрнутая дымкой изморози, как в тяжёлом дремотном забытьи.

Он задержался ненадолго, прошёл дальше – к высоким решётчатым воротам, к выходу из парка. Чёрные прутья мёрзло скрипнули, неохотно выпустили наружу – к сугробам и белым, как сугробы, домам. Позади же, на дорожках уже заметало его следы.

Это было царство молчания. Улицы узко тянулись меж извилистых и длинных зданий, и казалось, нет конца лабиринту, что сплетался совсем не так, как должен был в действительности. Феликс несколько раз пытался свернуть к Главной площади или улице Кобалевых, но каждый раз терпел неудачу: только улицы тянулись всё вдаль и белой змейкой вилась позёмка.

Окна в домах были заперты и не горели; впрочем, ещё стоял день. Странно, правда, что совсем не было людей на улицах, ни одного. Даже в самую яростную метель попадётся навстречу один-два прохожих…

Когда он долго ходил по городу зимой, становилось несколько не по себе: Ринордийск начинал казаться странным, отчуждённым… как будто не вполне живым.

Будто порождённое этой мыслью, перед Феликсом, в проёме домов выросло настоящее кладбище. Он бросил взгляд направо и налево, прикидывая, как бы обойти это место, но обходить здесь, похоже, было негде. В минуту кладбище вымахало до размеров огромного поля и протянулось в обе стороны, сколько хватало глаз.

Что ж, ладно. Он вспомнил: где-то там стоит склеп, из которого тайный ход ведёт к холмам по ту сторону реки, вот выход из ловушки лабиринта. Феликс двинулся вперёд, на поиски.

То с того, то с другого боку вставали ровные и чёткие контуры камней и уплывали, оставаясь позади. На одном из них, светлом, слегка присыпанном снегом, кто-то сидел.

Феликс приостановился, задержал взгляд. Чёрный изящный силуэт сложно было разобрать издалека. Похоже, он даже не касался земли, но удерживался легко и непринуждённо.

– Эй! – окликнул Феликс. – Чей это камень?

– О, кто пожаловал… – с нарочитым удивлением протянул силуэт.

Феликс шагнул ближе:

– Дай мне посмотреть.

– Кого-то конкретного ищешь? – неизвестный плавно повёл рукой. – Или так просто?

Было что-то знакомое в этом жесте… Феликс притормозил в недоумении.

В это же время всё будто дёрнулось, поплыло туманом, начало неотвратимо блёкнуть.

– Лила, – проговорил напоследок силуэт. – Её звали Лила.

Он открыл глаза. Полежав немного в темноте, поднялся, переместился к столу. Открыл ноут – тот тут же засветился приглушённым сиянием.

Феликс не любил кладбища – не настолько, конечно, как разрушенные дома, но тем не менее. Надо было немного успокоиться.

В интернете не было сейчас ничего нового, но знакомые страницы и записи возвращали к привычной реальности. Это всегда так бывает – хорошо, что этот агрегат снова у него.

…Тогда, летом, в день его рождения, Китти позвонила в дверь. Они успели поссориться за несколько дней до того (видимо, отвыкнув встречаться чаще раза или двух в месяц), и Феликс не ждал её.

– Я ненадолго, – сразу заявила Китти. – Просто кое-что принесла. Что-то вроде подарка.

– Весьма заинтригован, – усмехнулся Феликс. – И что же это?

– Во-первых, вот, – она достала из двойного пакета и поставила на стол его ноутбук. – Думаю, успел соскучиться.

– Я думал, его уже расчленили, – Феликс невольно улыбнулся, как старому товарищу.

– Нет, стоял в хранилище в целости и сохранности. А во-вторых, – она вытащила из сумки какой-то свиток, – вот это.

Феликс недоумённо принял в руки желтоватую, сложенную гармошкой бумагу.

– И что это?

– Список Нонине, – Китти проследила, как он чуть не выронил свиток, но подхватил обратно. – Все, кого она успела записать углём перед смертью.

Феликс бегло просмотрел выведенные чёрным фамилии.

– А почему мне-то?

– Хотя бы потому, что ты там есть. Меня – нет.

– И что мне с ним делать?

– Не знаю, что хочешь, – Китти улыбнулась. – Это же твой подарок.

Вслед за этим она развернулась, шагнула к дверям:

– Ладно, пока.

– Может, останешься? – кинул вслед Феликс. Китти остановилась.

– Ты хочешь, чтоб я осталась? – спросила она – похоже, и впрямь удивлённо.

Список он тогда отдал Лаванде. Глупость, конечно, сделал, что уж теперь говорить.

Феликс откинулся на спинку стула, неудовлетворённо оглядел стол вокруг ноута. Будто чем-то здесь можно было теперь помочь. Понятно, вряд ли Лаванда что-то сотворит со свитком, но всё же не было в этом ничего хорошего и добавляло поводов для смутной тревоги.

Будто их не хватало и так.

Он мельком глянул за окно, отвёл взгляд. Может, следовало всё-таки остаться у неё, мало ли? Китти же никогда не скажет, если трудно или страшно, не подаст даже виду. А ему всегда было спокойнее, если рядом – кто-то живой.

(Да, так и началась вся эта история с Лавандой…)

Ладно, условился Феликс, завтра утром. Утром придёт к ней и заявит, что остаётся на неопределённый срок. Может, это ничего и не изменит, но оба хотя бы будут в курсе, где другой и что всё в порядке.

С сомнением он посмотрел на телефон; поколебавшись, решил, что сейчас не время. Завтра утром.

«Иногда я просыпаюсь от резкого шума: будто пули бьются о железную стенку. В самые же плохие ночи я понимаю, что это лопата стучит о камень».

Она лежала, глядя в потолок над собой. Он мерцал, чуть менялся в плывущих тенях, и казалось, там кто-то живой, смутно знакомый: исчезающие фигуры среди ветвей колдовского леса. Она проследила, как тени наплыли и перетекли друг в друга, прикрыла глаза.