— Бог покарает Меркуловых, — наконец произнес атаман. — А эта гнида заморская в кожаных крагах, — атаман хлопнул ладонью себя по ноге, по хромовому сапогу, — Гоми этот, вместо того чтобы помочь, только цидульки строчит да козью морду с обиженным выражением делает... Тьфу! Бог русского человека в обиду не даст, покарает и эту гниду. — Он почувствовал, что у него начал спекаться от внезапно навалившегося жара рот, язык прилип к небу, и попросил хрипло: — Таскин, дай воды!

— Может, чего-нибудь покрепче?

— Воды!

Во всей этой истории имелась одна пикантная деталь: атаман договорился о выдаче провианта и фуража со Спиридоном Дионисьевичем, а отказал Николай Дионисьевич.

В своих записках атаман отметил следующее: «4 июня состоялось мое совещание с С.Д. Меркуловым на «Киодо-Мару», на котором мы решили обсудить политическое положение и найти свободно приемлемый выход из создавшегося тупика. Совещание это закончилось новым обострением наших взаимоотношений, ввиду того что С.Д. Меркулов продолжал настаивать на прекращении мною борьбы с большевиками, заявляя, что если я отстранюсь от активной деятельности, то и красные не смогут, при наличии иностранных штыков, уничтожить его правительство. В свою очередь я пытался уверить Меркулова, что, во-первых, никакого займа от Японии в 12 миллионов йен он не получит; во-вторых, большевики никогда не согласятся на сохранение в Приморье какой-то меркуловской вотчины и, в-третьих, прежде, чем последний солдат иностранной армии покинет Приморье, возглавляемое им правительство перестанет существовать. Главное же, на что я упирал, это тяжесть ответственности, которую взял да себя Меркулов, помешав мне и армии выполнить свой долг перед родиной, продолжая вооруженную борьбу с коминтерном до конца.

На это С.Д. Меркулов мне ответил, что перст Божий указал на него как на избранника и Он, Всемогущий, поможет ему выйти из создавшегося положения. Этот «мистический» ответ и тупое упорство, с которым мой собеседник шел против логики и фактов, вывели меня из терпения настолько, что я не сдержался и сказал Меркулову, что сильно сомневаюсь, чтобы у Господа Бога нашлось время и желание заниматься братьями Меркуловыми.

На этом наше совещание закончилось. С.Д. Меркулов немедленно уехал с «Киодо-Мару», и больше я с ним не виделся».

Атаман понял, что у него возникнут сложности при любом исходе дела, даже при немедленном отъезде из Владивостока.

Если же он останется во Владивостоке — будет война, если двинется на Хабаровск — тоже будет война... А жаль — пойти на Хабаровск было бы самое время: там почти не осталось крупных красных частей, красные оттянулись по железной дороге к Чите, к границе, где находится Унгерн (с которым так и не удалось связаться), а размять оставшуюся мелкоту Семенову ничего не стоило, он бы от этого только удовольствие получил... Но вот на тебе — возникли бывшие союзники, братики-кондратики, чтоб им приподняться да хлопнуться задницей о землю, перекрыли дорогу на Хабаровск.

Встретиться со старшим Меркуловым еще раз?

Бесполезно.

Тем временем к атаману подоспели новости от Унгерна. Унгерн увяз. То ли его казаки разучились драться, то ли, наоборот, красные научились хорошо воевать: барона били сейчас так, что только казачьи папахи летели по воздуху, будто тряпки. В такой ситуации Семенову в самый бы раз пойти на Хабаровск, оттянуть на себя часть красных сил, ан нет — дорогу перегородят все те же Меркуловы, поддержанные каппелевцами. Тьфу! Давно атаман не ощущал себя таким униженным, как в эти дни.

Если он поднимет якорь и уйдет на «Киодо-Мару» в сторону Порт-Артура, на юг, то не факт, что доберется туда — следом может увязаться какой-нибудь «Лейтенант Дыдымов» с пушками помощнее и прямо в море расстрелять шхуну... Если спуститься на берег и попытаться отбыть по железной дороге в том же направлении (либо остановиться в Гродеково), то... братья Меркуловы дорогу на Гродеково ему обязательно перекроют. Этот вариант еще более опасный — вагон могут остановить каппелевцы, как это уже попытались сделать в конце прошлого года китайцы, и... Учитывая, что каппелевцы — это не китайцы, отбиваться от них будет много труднее, и вряд ли можно себе представить, что произойдет в результате. Но и оставаться на рейде было больше нельзя.

Ночью вахтенными около «Киодо-Мару» было замечено несколько шлюпок, они двигались в темноте бесшумно — за веслами сидели опытные гребцы, — пытались подойти близко к шхуне, но Буйвид, взявший охрану атамана на себя, особо не церемонился: когда одна из шлюпок пересекла незримую черту, намеченную им, полковник Буйвид в расстегнутой гимнастерке, с растрепанными волосами выскочил па палубу с английским «льюисом» в руках и от живота, стараясь прижимать пулемет покрепче к себе, сыпанул очередью.

Горячий свинец с шипением вошел в воду, взбил ее, будто винтом. На шлюпке кто-то испуганно вскрикнул, убыстренно зашлепали весла, и она растворилась в вязкой черной темени. Буйвид вдогонку ударил прожектором, но сколько ни ездил лучом по пространству, шлюпку так и не нащупал, она словно бы ушла под воду.

Буйвид выругался.

— Присобачат к борту мешок с динамитом, чиркнут спичкой, и вознесемся мы на воздуси как миленькие. — Он отщелкнул от теплого, неожиданно повлажневшего от стрельбы пулемета опустевший диск, кинул «льюис» в руки подбежавшему казаку, приказал: — Смотреть в оба! Если кто попытается пристрять к шхуне — стреляй без предупреждения.

— А если это обычные гуляющие окажутся, ваше высокоблагородие?

— Ага! В море! Цветочки тут нюхают и нашептывают друг другу на ухо стишата о любви! — Буйвид хрипло рассмеялся. Рыкнул: — Также стрелять без предупреждения!

Ночью атаман позвал к себе Таскина.

— В Порт-Артур нам уйти не дадут, — сказал он, потыкав пальцем в змеистую горку телеграфной ленты, лежащую на полу. — Надо срочно прорываться в Гродеково. Там мы будем в безопасности. Да и на месте будет виднее, что надо делать дальше.

— А что, момент для этого удобный, — произнес Таскин, зевая и протирая пальцами глаза — он еще не отошел от сна. — Меркуловы отдали приказ о выводе из Владивостока Маньчжурской дивизии и Забайкальской казачьей бригады. С ними мы можем и уйти.

— Хорошая мысль, — одобрил атаман, остановился около иллюминатора, прислушался к разговору двух часовых — к борту «Киодо-Мару» попыталась подойти незнакомая шлюпка, часовые отогнали ее лучом прожектора. — С забайкальцами можем уйти и мы. Под шумок.

За шхуной «Киодо-Мару» и днем и ночью велось наблюдение, ни один человек не мог покинуть борт незамеченным. Более того, утром Семенов узнал, что береговая охрана получила распоряжение открыть огонь по атаману, как только он ступит на сушу. Огонь на поражение.

Семенов решил немного выждать, затихнуть — пусть притупится бдительность тех, кто за ним наблюдает, — и собственную эвакуацию подготовить как можно тщательнее. Конечно, уходить с «Киодо-Мару» ему придется одному либо с людьми, о которых никто не подумает, что они близки к атаману. Никого из приближенных, ни Таскина, ни Буйвида, с ним не будет — одно их присутствие рядом может выдать его — примерно так же рыбы-прилипалы, неотступно следующие за акулой, выдают владычицу морей...

Буйвид порекомендовал атаману одного верного человека, офицера, который вместе с семеновцами прошел и огни, и воды, и медные трубы, — калитана-серба Авдаловича.

О том, как и когда атаман покинет «Киодо-Мару», отныне знать будут только три человека — Буйвид, Авдалович и сам Семенов — даже Таскин, он хоть и свой человек, а, приняв на «грудь лишнего», может проговориться и потому об этом узнает в самый канун исчезновения атамана со шхуны. Как и те, кому это также положено узнать в последнюю очередь. Ну, а те, кто ничего не должен знать — ничего знать и не будут.

Капитан Авдалович — внешне неприметный, с сухим темным лицом и тонкими, не больше нитки усиками, с бесстрастным взглядом выпуклых глаз — незамедлительно обследовал владивостокский причал, к которому могла пристать шхуна с атаманом, и обнаружил ни много ни мало — двадцать три шпика. Двадцать три человека были готовые в любую минуту пустить в ход оружие, внимательно наблюдали за шхуной, не упускали ничего. Атаман, узнав об этом, грустно поскреб пальцами усы: