Сальетти знаком велел Гримпоу подчиниться, и они стали раздеваться. Гримпоу не боялся, что разбойники найдут золотую печать, послание или мешочек с золотыми крупинками, подарок брата Асбена, так как Сальетти спрятал их в седле. Но тут один разбойник заметил льняной мешочек на шее Гримпоу и бесцеремонно его сорвал.

— Ба! Камень и ветка розмарина. Моя бабушка тоже носила амулет, а ее сожгли на костре вместе с другими старыми ведьмами за то, что они будто бы наслали мор на свиней, коз, коров и баранов, — презрительно проговорил он, кидая обратно юноше мешочек с розмарином, но оставив себе камень. — Надеюсь, у вас есть при себе что-нибудь подороже, и вы это отдадите, если не хотите, конечно, чтобы Друскло подпалил вам пятки.

Разбойник расхохотался, и смех его разнесся по всему лесу.

— Друскло? Друскло Кровожадный? — воскликнул Гримпоу, услышав это имя.

— Ну да. Неужто тебе знакомо его имя? — спросил рыжий.

— Нет, нет, — замотал головой Гримпоу, — просто в комарке Ульпенс даже хуглары восхваляют его, словно героя древности.

Между тем разбойники принялись обыскивать одежду Сальетти, проверяя все складки и швы. Они ничего не нашли и взялись за одежду Гримпоу. Едва один из них поднял сапог юноши, из голенища выпал кинжал, усыпанный рубинами и сапфирами, полученный в горах от Дурлиба.

— Вот это да! — вскричал бандит, вертя в руках оружие.

— Дай сюда! — Рыжий выхватил кинжал, осмотрел его, поднес к глазам, затем спросил у Гримпоу: — Откуда это у тебя?

Сальетти ответил вместо Гримпоу:

— Я отдал кинжал своему оруженосцу на случай, если нам придется защищаться в лесу от какого-нибудь животного.

— Это кинжал неверного из числа тех, что убивали христиан в Святой Земле, — процедил разбойник. — Я навидался таких кинжалов, уж поверь, ведь я сам отправился в этот треклятый поход по молодости лет, и только чудом мне удалось спастись. Друскло обрадуется такому трофею, вашим лошадям и оружию; возможно, он даже пощадит вас, только отрежет пальцы и уши.

Снова расхохотавшись, вожак велел пленникам надеть штаны и сапоги. Затем отвесил каждому пинок и приказал пошевеливаться, а его люди уперли им в спины стрелы на тетивах луков. Сальетти держался смиренно и робко, но то и дело подмигивал Гримпоу, давая понять, что как-нибудь найдет возможность вернуть все, что разбойники у них отняли.

Какое-то время они шли в западном направлении, вслед за солнцем, медленно клонившимся к закату на фоне черных туч — где-то вдалеке разразилась гроза. С каждым шагом лес становился все гуще, ветви деревьев нависали над головами. Разбойники запретили пленникам переговариваться, но Сальетти улучил миг и шепотом спросил, вправду ли Гримпоу знает типа по имени Друскло Кровожадный. Юноша молча кивнул. Это прозвище Друскло заслужил той жестокостью, с которой распарывал животы своих жертв острым ножом торговца мясом и оставлял несчастных истекать кровью. Дурлиб еще до знакомства с Гримпоу состоял в шайке Друскло, но покинул ее из-за разногласий с вожаком и недовольства его кровожадностью. Все закончилось поединком, Друскло потерпел поражение и поклялся отомстить Дурлибу, так что последнему пришлось бежать. Дурлиб рассказывал Гримпоу, что Друскло совсем еще мальчишкой убил выстрелом в сердце своего господина за пощечину во время охоты на лис — сеньор разгневался, что юнец спустил собак, не дождавшись сигнала. Он укрылся в лесу, а когда той же ночью вернулся в деревню своих родителей, то нашел их и двух маленьких братьев повешенными перед жалкой лачугой, с выпотрошенными животами. Тогда Друскло присоединился к беглым крестьянам и со временем сделался предводителем крупной шайки воров, бродяг, священников-расстриг, убийц и беглецов. Они нападали на церкви, аббатства, деревни, фермы и даже замки, сжигали поместья и посевы, грабили путников и паломников, которых безжалостно четвертовали, а тела бросали на дороге.

Вот показался просвет, там пылал костер, донесся запах жареной оленины. На поляне теснились хижины, сложенные из хвороста и покрытые звериными шкурами. Навстречу отряду вышли несколько мужчин, вооруженных длинными палками и большими луками. Они принялись насмехаться над полураздетыми пленниками и рассматривали их с любопытством дикарей, никогда в жизни не видавших человека благородного происхождения со связанными руками.

Сальетти решил, что видит перед собой Друскло. На том был изрядно поношенный плащ гранатового оттенка, спутавшиеся волосы венчала корона из позеленевшей бронзы, придававшая ему вид свергнутого монарха. Лицо пятнал ожог, глубокие шрамы скрывала густая седеющая борода. Гримпоу представлял его себе более молодым, возможно, ровесником Дурлиба, однако Друскло выглядел стариком, пусть и весьма крепким для своего возраста. Его глаза были черными и холодными и, казалась, источали гнев, копившийся в разбойнике с той поры, когда сеньор расправился с его семьей.

— Вы считаете себя королем и потому позволяете себе подобным образом обращаться с рыцарем? — съязвил Сальетти.

— Законы этого королевства не имеют ничего общего с рыцарскими правилами. В этом лесу правят звериные законы, а вы сейчас словно олени, которых вот-вот сожрут волки. Мы и есть те самые волки, а вы явились незваными в лес Оппернай, где властвует моя стая. — И Друскло переглянулся с окружавшими его разбойниками.

Рыжий робко протянул Друскло кинжал.

— Это все, что мы у них нашли, да еще камень висел у мальчишки на шее, — сказал он, показывая камень своему вожаку.

Друскло и внимания не обратил на камень, а вот кинжал с рукоятью, усыпанной драгоценными каменьями, напротив, весьма его заинтересовал.

— Откуда вы? — спросил бандит, не сводя глаз с кинжала.

— Меня зовут Сальетти де Эсталья.

— Итальянец?

— Да, из Пьемонта.

— И как вас занесло в наши края?

— Мы направляемся в замок барона Фигельтаха де Вокко, чтобы принять участие в весеннем турнире.

Друскло передернул плечами, нацелил кинжал в сердце Сальетти и замер на мгновение, погруженный в свои мысли. Затем дотронулся острием до груди рыцаря и пристально поглядел тому в глаза.

— Возможно, нам удастся договориться.

Сальетти недоуменно покосился на Гримпоу: мол, о чем договариваться-то, но юноша хранил молчание, подобающее оруженосцу, который не вмешивается в дела своего господина.

— Если желаете договориться, велите для начала вашим людям развязать нас и вернуть нам нашу одежду.

Беспощадный главарь дал знак рыжему, и тот перерезал веревки на руках пленников, а другой разбойник тут же принес камзолы, пояса и рубахи.

— А как там мой меч, конь и доспехи? — поинтересовался Сальетти, шевеля затекшими запястьями.

— Об этом потолкуем позже. А сейчас отвечайте, что вам известно о войне, о которой столько говорят путники с севера?

— По моим сведениям, барон де Вокко совместно с королем Франции и с благословения папы Климента намеревается напасть на замки Круга, чтобы схватить беглых тамплиеров, нашедших прибежище у герцога Гульфа и его верных вассалов. На весеннем турнире он собирается созвать добровольцев для крестового похода, и, возможно, сам король Франции примет участие.

— Значит, вы собираетесь присоединиться к войску барона де Вокко, чтобы напасть на замки Каменного Круга?

Лицо Сальетти отразило работу мысли, будто Друскло загадал ему загадку, от которой зависела его жизнь. О замышлявшейся войне он знал лишь то, что рассказывали в Ульпенсе. Надо было немедля решать, что именно ответить: что они в самом деле намерены примкнуть к войску, которое созывает барон де Вокко, или же что совсем наоборот. Знать бы, какого ответа ждет разбойник!

— Да, разумеется, — решительно заявил Сальетти, — именно ради этого я отправился в столь дальний путь. Мое герцогство в Пьемонте обнищало, и я надеюсь на турнирах и в крестовом походе против замков Круга добиться славы, почестей и богатств.

— Я слышал, что барон де Вокко дал слово помиловать всех преступников, которые пожелают присоединиться к его войску против тамплиеров, — сказал Друскло.