— Что?! И не заикайся об этом! Мне не нужно краденого. Ну ладно, я пошла.

Сон не шел в ту ночь к Киджакази. Чего только она не передумала! Снова и снова мысль ее возвращалась к тому, последнему, разговору с Мконгве перед тем, как девушка покинула имение навсегда. Киджакази впервые задумалась о своей жизни, вспомнила свое детство, когда она в поте лица работала на господина Малика, и с горечью решила, что жизнь ее прожита зря. Киджакази вспоминала, как нянчила Фуада, и думала о том, каким он стал. Почему ей приходится терпеть от него только побои, издевательства и унижения? Она посмотрела на свои мозолистые ладони, и ей показалось, что она видит их впервые: раньше ей было некогда рассматривать собственные руки, да это и в голову не приходило.

А потом Киджакази опять подумала о Фуаде. «Пусть я бедна, пусть я низкого происхождения, — рассуждала она, — но неужели в нем нет никакого уважения к моему возрасту? За что он бьет меня?»

В ту ночь что-то переменилось в ее душе. Она поняла, что ее усердие не было и никогда не будет оценено. Наоборот, чем больше она старалась угодить Фуаду, тем сильнее он презирал ее. И она решила уйти от него.

Наступила суббота, и Фуад с утра уехал в город развлекаться: ему нечего было делать в имении, которое больше ему не принадлежало. А Киджакази впервые в жизни решила устроить себе выходной.

Она помылась у колодца, тщательно оделась, покрыла голову накидкой и вышла во двор. Бесцельно побродив по двору, она села в тени мангового дерева и опять вспомнила разговор с Мконгве.

— Бедная девочка! Я зря обидела ее. Что она сейчас думает обо мне? Нет, мне нужно обязательно увидеться и поговорить с ней.

И тут, подняв глаза, она увидела девушку, которая шла к ней. Ей хотелось броситься навстречу Мконгве, но она осталась на месте. Мконгве подошла и весело поздоровалась.

— Ну что, Киджакази, вы все еще сердитесь на меня? — спросила она.

— Нет, дочка, что ты! За что мне сердиться?

Мконгве с жалостью посмотрела на старую служанку. За время, пока они не виделись, Киджакази еще больше постарела и высохла. На глаза девушки навернулись слезы. Она хотела сказать Киджакази, чтобы та уходила от Фуада в кооператив, но потом передумала, решив, что сначала лучше показать ей, как они живут. «Может быть, это поможет ей сделать правильный выбор?» — подумала она.

— А почему вы не работаете? — спросила девушка.

— Устала я! Не могу больше! Я ему во всем стараюсь услужить, а он только бьет и ругает меня. Он даже не уважает мои седины. И чем дальше, тем хуже.

Мконгве не ожидала услышать такое от Киджакази. Да, сейчас было самое время сводить ее в кооператив.

— Послушайте! Давайте сходим погулять, — предложила Мконгве.

— Гулять? Под таким солнцем? — удивилась Киджакази. — Что ты! У меня и ноги уже не те. Ты, наверное, что-то затеяла, если решила куда-то тащить меня, старуху?

— Пойдемте, пойдемте. Вы все сами увидите, и, я думаю, вам там понравится, — сказала Мконгве. — Я хочу вам показать, где я сейчас живу и работаю.

— Я бы рада, да не знаю, когда он вернется. Ведь он убьет меня, если не застанет дома. Хотя… Аллах с ним! Пойдем! А это не очень далеко?

— Нет, совсем близко, — обрадовалась Мконгве. Она подала Киджакази руку, помогла ей встать, и они отправились в путь. Вскоре они увидели большое каменное строение, а в стороне от него — разбросанные по равнине маленькие аккуратные домики.

— Ну, вот мы и пришли, — сказала Мконгве.

Когда они подошли к каменному строению, Киджакази уловила с детства знакомый ей запах навоза. Это был новый коровник. Мконгве предложила зайти внутрь.

— Заходите! Чего вы боитесь? Думаете, вы в имении Фуада?

Киджакази пришла в изумление: она никогда не видала столько животных сразу. В коровнике быстро и слаженно работали несколько женщин. Вокруг царили чистота и порядок.

— Мконгве, чьи это коровы? — спросила она.

— Наши. Они принадлежат кооперативу.

Киджакази внимательно разглядывала коров, останавливаясь возле тех, которые ей особенно нравились, и все спрашивала:

— И это тоже ваша?

— Наша, наша. Здесь все наши.

— Скажи мне, как ее зовут?

— А это написано здесь, на дощечке.

— Ты смеешься надо мной, доченька. Я же не умею читать. Значит, на этих дощечках написаны имена коров?

— Да, на каждой дощечке написаны имя, возраст, количество съедаемого за день корма и суточный надой молока.

Киджакази восхищенно покачала головой.

Осмотрев коровник, они пошли к девушке домой. Мконгве открыла дверь, и они попали в светлую, уютную комнату с цветами на окнах, зашторенных белыми тюлевыми занавесками. Посреди комнаты стоял стол, покрытый скатертью, и два стула, а у стены — кровать, застеленная белым покрывалом. В углу висело зеркало.

— Кто здесь живет? — спросила Киджакази.

— Я, — коротко ответила Мконгве. Она включила радиоприемник, и вся комната наполнилась приятной негромкой музыкой.

— Вот это да! Совсем как у господина Фуада! И ты умеешь его включать! — не переставала удивляться Киджакази. Она села на краешек стула и стала слушать музыку. Мконгве присела на кровать. И тут Киджакази почувствовала, как она устала.

— Мконгве, доченька, у меня в горле пересохло. Дай, пожалуйста, воды, — попросила она.

Мконгве принесла стакан холодной воды, и Киджакази залпом выпила его. Они поговорили еще немного, и тут стенные часы пробили семь.

— Уже семь часов, а я еще здесь! — воскликнула Киджакази. — Хозяин убьет меня. Он, наверное, уже вернулся из города, а меня нет. Такого еще никогда не было. — И, даже не попрощавшись с Мконгве, она бегом бросилась домой. По дороге вспомнила, что забыла покормить коров. К счастью, со вчерашнего дня осталось немного травы, и она, не теряя времени, стала раскладывать ее в пустые ясли. Голодные коровы жалобно мычали, а Киджакази просила у них прощения, утешая их, как маленьких детей. Разнося корм, она рассказывала им о тех коровах, которых видела на скотном дворе кооператива, о том, какие они ухоженные, в каком хорошем коровнике живут. Покормив скотину, она ушла в свою каморку. Фуада нигде не было.

С тех пор Киджакази часто вспоминала о том, что видела в кооперативе. Кооператив процветал. А хозяйство Фуада постепенно приходило в упадок. Крыша коровника прохудилась, курятник покосился, но Фуада это не заботило. Зато удручало Киджакази. Она вложила в хозяйство много сил и продолжала честно трудиться, хотя и без былого усердия.

Однажды утром, когда Киджакази, как всегда, возилась в коровнике, она снова вспомнила о кооперативе и решила: «Все-таки, я зря так плохо думала о тех «безбожниках». Вот ведь какие чудеса они творят! Какие дома и коровники строят! Не такие уж они плохие, если так заботятся и о людях, и о животных. И понятно, почему Фуад ругает их на чем свет стоит. Ведь он же богач, а богачи всегда против простых людей, таких, как Мконгве и я. Они привыкли помыкать нами. Конечно, им не хочется работать вместе с теми, кого они раньше угнетали. Нет, эти люди сильнее, чем Фуад. Но кто дал им такую силу? Может быть, правительство, о котором мне рассказывал Умари?

Киджакази сидела, погруженная в свои мысли, и не сразу услышала окрик Фуада:

— Киджакази! Эй, Киджакази! Ты где? А ну, быстро иди сюда!

Киджакази тут же бросилась в дом.

Комната Фуада тонула в табачном дыму. Уже с порога Киджакази почувствовала сильный запах спиртного. По комнате были разбросаны пустые бутылки и стаканы. Стояли они и на столе. Видно, у хозяина всю ночь были гости.

— Целый час уже кричу тебе, сука ты старая! Где ты шляешься? — орал Фуад.

И вдруг, к своему собственному удивлению, Киджакази сказала твердо:

— Я не сука. Я такой же человек, как и вы. И пришла я сразу же, как только вы позвали меня. А где я была, вы знаете — работала на вас. Я одна делаю в этом доме всю работу, и у меня только две руки.

Фуад удивился.

— Ладно, замолчи. Лучше сними с меня ботинки, — приказал он.