Их семейная жизнь была отравлена тем, что Коба то и дело куда-то уезжал: он проводил гораздо больше времени вдали от Като, нежели рядом с ней. Они пожили некоторое время у родни Екатерины в селе Диди-Лило, а затем обосновались в Баку. Като была самой младшей из четырех отпрысков ее родителей: кроме нее, у четы Сванидзе имелись еще дочери Александра (Сашико) и Мария (Марико), а также сын Александр (взявший себе псевдоним Алеша). Она была портнихой, но при этом охотно бралась и за другую работу, позволявшую пополнить семейный бюджет.
Когда в июле 1907 года Сергей Аллилуев решил переехать в Санкт-Петербург, он пришел попрощаться со своим другом Кобой, жившим тогда вместе с женой в рабочем пригороде Баку. Сосо и Като занимали всего лишь одну комнату в маленьком домике. Когда Сергей зашел в их комнату, Сосо читал. «Он перестал читать, встал и сказал мне очень любезно: “Добро пожаловать”», – станет вспоминать уже в старости Аллилуев. Он рассказал Кобе о своем решении переехать в Питер, заявив, что ведущаяся за ним на Кавказе полицейская слежка становится уже нестерпимой. «Ты прав, тебе нужно уехать, – сказал ему Коба, – а иначе твои враги до тебя доберутся». Коба дал Аллилуеву денег и пожелал ему удачи. Это был последний раз, когда Сергей Аллилуев видел Кобу у него дома с его женой Като[56]. Прочие гости этой семьи поражались контрасту между ветхостью дома и уютом комнаты, которую занимали Коба и Като: занавески на окнах сияли белизной; кружевная накидка украшала взбитые подушки на деревянной кровати; по глинобитному, без единой соринки, полу пролегла ковровая дорожка[57]. Доброта и кротость Като помогали Кобе в его жизни человека, преследуемого властями, и, когда его арестовали, она приносила в тюрьму необходимые ему вещи.
В сентябре 1907 года Като родила сына, которому супруги Джугашвили дали имя Яков. Четырнадцать месяцев спустя она умерла от тифа – умерла в возрасте 24 лет. Ребенка стала растить в Грузии Сашико, старшая сестра Като. Ему нашли кормилицу – женщину по фамилии Монаселидзе, – которая не только кормила его, но и нянчилась с ним. Яков снова встретится со своим отцом лишь в 1921 году – приедет к нему в Москву. Его бабушка со стороны матери договорилась со священником о том, чтобы он изменил в документах дату рождения ребенка (мотив – отложить на год срок его будущего призыва на военную службу), а потому в качестве официальной даты рождения Якова Джугашвили стало фигурировать 16 марта 1908 года[58].
Смерть жены стала для Сталина суровым жизненным испытанием. Он очень сильно любил ее, ибо она давала ему то, в чем он очень нуждался, – семью и дом, в котором тихо, спокойно и уютно. «С сердечной скорбью извещают товарищей, знакомых и родных о смерти Екатерины Семеновны Сванидзе Джугашвили Иосиф – своей жены, Семен и Сефора – дочери, Александра, Александр и Марико – своей сестры. Вынос тела в Колоубанскую церковь 25 ноября [1908] в 9 часов утра»[59]. Поскольку Като умерла в то время, когда ее муж находился в тюрьме, администрация тюрьмы разрешила Кобе принять участие в похоронах. Во время погребения он, судя по его виду, испытывал ужаснейшие душевные страдания. Он находился у изголовья гроба, его волосы были растрепанными, а лицо исказилось и окаменело от боли: он, казалось, хоронил свое сердце и свою молодость. Из уважения к набожности усопшей и к пожеланиям ее родственников он заказал церковную службу[60].
После смерти жены Сосо почувствовал себя таким одиноким, как никогда раньше. Однако революционная деятельность не давала ему никакой передышки. Сначала он опять оказался в ссылке, а затем, сбежав, занялся, как обычно, организацией забастовок, вмешательством в политику профсоюзов и написанием статей. В этот период его жизни он брал себе много псевдонимов, в том числе – «Канос Нижарадзе».
Из ссылки в ссылку
Сталину как революционеру никогда не доводилось, скрываясь от царских властей за границей, жить в Западной Европе – как это делали Ленин, Троцкий, Плеханов, Вера Засулич, Зиновьев и многие другие видные русские марксисты. Эти люди в большинстве своем происходили из буржуазной среды, получили в детстве и юности фундаментальное образование и свободно владели иностранными языками – прежде всего немецким. Благодаря своему долгому вынужденному пребыванию за границей, они привыкли к западному образу жизни и познакомились поближе с западноевропейскими социалистами, их организациями и идеями. Нищета трудящихся масс в царской России, их забитость и свойственный им примитивизм воспринимались ими на уровне философских концепций и политических понятий. Из всех лидеров большевиков, состоявших в партии с самого начала ее образования, Сталин был единственным, кто ежедневно и непосредственно сталкивался с нуждой и страданиями бедняков. Ему были не понаслышке знакомы инертность и отсталость народных масс, и у него как комитетчика имелся большой опыт практической работы с этими массами. Ленин первым осознал и значимость такого опыта, и то, в какой роли он мог бы использовать подобного «практика».
Если не считать нескольких непродолжительных поездок за границу, Коба провел всю свою дореволюционную жизнь в России, пребывая в подполье и занимаясь рутинной работой по подготовке будущей революции. Хотя интернационализм социал-демократического движения и являлся для него принципиальным положением, он, тем не менее, непосредственно сталкивался с кровавыми распрями кланов и народностей Кавказа. В 1904 году он написал статью по так называемому национальному вопросу, который впоследствии станет одним из главных предметов споров в среде марксистов. В этой статье – «Как понимает социал-демократия национальный вопрос?»[61] – уже чувствовалась та антипатия, которую вызывал у Кобы национализм вообще и национализм грузинов в частности.
Начиная с 1899 года он активно занимался самообразованием в вопросах теории политики и вскоре стал весьма эрудированным марксистом[62]. Он превратил свои знания в орудие революционной борьбы. Постоянно читая (его комната всегда была заставлена стопками книг и брошюр) и обладая безупречной памятью, он очень быстро стал корифеем в изучаемой им области знаний и завоевал репутацию большого знатока марксизма[63]. Его серия статей «Анархизм или социализм?», написанных в 1906–1907 годах, дает представление о глубине его знаний и его твердой приверженности марксистскому мышлению. Марксизм изменил его мировоззрение и привнес новый смысл в его жизнь – жизнь, полную разных видов борьбы, среди которых главное место занимала борьба классовая.
Джугашвили был одним из самых активных членов Бакинского комитета, хотя и находился под постоянным надзором полиции. Ему всячески помогал старый друг – деятельный большевик Серго Орджоникидзе. После девяти месяцев напряженной работы оба эти грузина попали в сети царской охранки. «25 марта сего года членами Бакинской сыскной полиции был задержан неизвестный, назвавшийся […] Каносом Нижарадзе, у которого при обыске была найдена переписка партийного содержания», – отмечается в донесении начальника Бакинского жандармского управления от 3 апреля 1908 года[64].
Кобу посадили в Баиловскую тюрьму, находящуюся в Баку, и он пробыл там до начала ноября. Семен Верещак вспоминает о том, как он увидел Джугашвили на Пасху: солдаты Сальянского полка избивали всех без исключения политических заключенных, пропуская их сквозь строй; Коба шел, не сгибая головы, под ударами прикладов, с книжкой в руках. Он прошел через это испытание со свирепым и высокомерным взглядом[65] и никогда не забывал потом об этом унижении. Его затем приговорили к двум годам ссылки в Вологодскую губернию. Началась уже привычная для него рутина: его вместе с другими ссыльными конвоировали из одной тюрьмы в другую, и в каждой очередной тюрьме к ним добавлялись новые ссыльные. После того как он прибыл в январе 1909 года в Вологду, его направили в небольшой городок Сольвычегодск. Он снова отправился в путь и следовал по этапам, иногда пешком. Восьмого февраля 1909 года он заболел тифом и оказался в больнице в Вятке[66]. Лишь 27 февраля он наконец-таки добрался до Сольвычегодска.
