— Тайчи, — сказал Первый, — от стаи осталось лишь пятьдесят процентов. Может быть, нам стоит отступить?

— Я никогда не уходила с поля боя побежденной.

— Разумеется, госпожа. Но никто уже не уйдет целым. Пендрагон, как и большинство его хризантем, погиб. Пал Домино Тайт вместе со своими лирами. От черных коней мало что осталось. Большой Жак тяжело ранен, а силы трезубцев обескровлены не меньше нашего. Вы и сами серьезно пострадали. И… остальные тоже. Может быть, хватит уже на сегодня?

Продолжая наблюдать через гибкий дальноскоп, Екадрина заметила левым глазом какое-то движение. Передав координаты в смартган, она выстрелила веретенной гранатой. Раздался оглушительный взрыв, но пластостальное ограждение защитило Шонмейзи от последствий.

Она понимала, что, если выйдет сейчас из боя, победителем окажется Ошуа, сидевший в ангаре, будто паук в центре паутины, и управлявший сражением. А еще — Падаборн, чье внезапное появление все расценят как переломный момент.

Нет, вначале следовало разделаться с Падаборном. Только тогда из боя можно выйти с честью.

Она выругалась, вспомнив об Эпри и о том, что тот привнес в это противостояние. Человек в красном, скорее всего, был не кем иным, как Вокфунем Бо, — тем, кому не должно быть равных ни на одном поле боя. Выпущенные им ракеты послужили лишь еще большей эскалации в войне Теней, и, что еще хуже, он показал всем, что тоже уязвим.

— И этих людей мы защищаем? — пробормотала она себе под нос.

Услышав отчетливый хруст, она усмехнулась, перекатилась на колени и вскинула пистолет…

Никого не было.

Тень помладше наверняка бы удивленно раззявила рот, но Екадрина Шонмейзи не потому достигла своего положения, что привыкла щелкать клювом. Единственной причиной, по которой хрустяшки могли вот так сработать, было то, что кто-то пытался подобраться к ней с противоположной стороны. Она развернулась.

Падаборн стоял в двух шагах и поднимал пневмопистолет, чей выстрел наверняка бы оборвал ее жизнь. Но Екадрина, еще услышав хруст, успела взять оружие на изготовку, а потому открыла огонь первой. Пуля ударила Падаборна прямо в грудь, отбрасывая назад, а отдача заставила саму Екадрину откачнуться.

Славься сила противодействия! Метательная звездочка прорезала воздух там, где только что была Шонмейзи. Екадрина взвилась в танцевальном па и открыла огонь по тому месту, где, казалось бы, никого не было. И все же пуля нашла кого ужалить — в задрожавшем воздухе расцвел кровавый бутон. А потом кто-то метнулся прочь; прыжок был слишком высоким и стремительным для простого смертного.

Неплохо сыграно, кем бы он ни был. У Эпри имелся такой плащ, но, по всей видимости, Другие не менее щедро снабжали и противника. Екадрине не нравилось, что все так усложняется, но она отложила эмоции на дальнюю полку. Сейчас не до них.

Она подошла к распростершемуся на земле и смотревшему в, небо Падаборну, чтобы взглянуть ему в глаза. У него оказалась черная кожа уроженца Грумовых Штанов, да еще, ко всему прочему, женское лицо. Лежащая улыбнулась Екадрине:

— А это-о бо-ольнее, чем мне думало-ось.

— Ты не Падаборн! — воскликнула Шонмейзи. В голосе ее звучали обвинение, гнев и обида.

— Нет, — сказал кто-то еще. — А вот я — да.

Возле разверстого зева пылающего здания стоял старик с крючковатым подбородком — именно такой, каким она его помнила: облаченный в зелено-голубой шэньмэт, с оружием на поясе и патронташами.

— Стало быть, — произносит Изящная Бинтсейф, — он все-таки примкнул к ним.

Пляшущие пальцы Мéараны раскрывают мотив битвы. Арфа завывает, струны время от времени неожиданно дребезжат; исполнительница проводит по ним ногтем, чтобы передать гул энергетического оружия. Домино Тайт прыгает через октавы; Имена возникают в диссонансе.

— А может быть, — раздается над всем этим хаосом голос самой Мéараны, — это они все-таки примкнули к нему.

— Хрень! Полный бред, — заявляет мать. — Дело не в том, что он присоединился к ним, а в том, почему он это сделал.

— Думаешь? — улыбается Равн Олафсдоттр.

Бан Бриджит улыбается в ответ, но усмешка ее не предвещает ничего хорошего.

— Я думаю, что ты куда умнее, нежели пытаешься казаться.

— Плять я х’тела н’ твою злобу, — заявляет Мéарана, успокаивая струны.

Затем она обращается к Олафсдоттр:

— И что произошло дальше между от… между Фудиром и Екадриной?

Ей кажется, что если не называть его отцом, то утрату будет перенести легче.

— Пойми, — говорит Тень, — я отрубилась, а когда очнулась, никого не было, лишь ветер гонял палую листву и обрывки газет по пустырю. Продолжение мне удалось узнать позже, благодаря сенсорам шэньмэта, записывавшим происходящее… так что мне ведомо только о том, что попало в кадр.

— Я удивлена, что ты вообще очнулась, — встревает Изящная Бинтсейф, сидящая в углу позади Тени.

Равн поворачивается к ней и улыбается.

— По-оверь, я о-охазалась удивлена не меньше, — произносит конфедератка. — Но-о это-о был приятный сюрприз.

Арфа в руках Мéараны играет повелительный аккорд.

— Но х’ть ты и провалял’сь все эт’ время брюхом кверху, рассказать-та о т’м, чем драка зак’нчилась, тебе по силам!

— Думаю, — Тень кивнула в сторону бан Бриджит, — твоя мама уже догадывается.

— Думаю, ты зря сюда явилась, — уходит от ответа Гончая. — Скажи лучше, пока мое любопытство не угасло, с какой стати ты напялила на себя цвета Гешле Падаборна и попыталась выдать себя за него.

— Кто-то же должен был, — пожимает плечами Тень.

Но Мéарана понимает, что безразличие конфедератки притворно.

— Чтобы поднять дух повстанцев.

Равн наклоняется вперед и кладет ладони на колени.

— Им нужен был Падаборн; я им его дала.

— Поддельного.

Тень обнажает зубы в широкой улыбке, вновь откидывается назад и укладывает широко разведенные руки на спинку дивана.

— Неужели?

— Нет, — говорит бан Бриджит, — она вернула им настоящего. Он устоял перед всеми искушениями, кроме последнего. Месть, слава или освобождение Терры — ничто не смогло убедить его. Но то, что ты пала, пытаясь сыграть предназначенную ему роль, вынудило его принять решение.

— Таков и был план, — опускает голову Равн.

— Твой план! — восклицает Изящная Бинтсейф. — Да тебя же могли убить. И не передумай Донован, так бы все и закончилось.

Вновь сверкают зубы.

— В тот момент это казалось неплохой мыслью.

— Скажи, Равн… — напрягается вдруг бан Бриджит, — кто одарил тебя этими шрамами? Екадрина? Неужели она свалила старика так же, как тебя, а потом подвергла тебя каовèну? Или это Ошуа наказал тебя за то, что ты лишила его возможности разыграть карту Падаборна в битве за власть?

— Никто меня ими не одаривал, Красная Гончая. Я их заслужила. Это лишь самые заметные из моих ран, и каждая заработана честно; и те причины, по которым они получены, позволяют мне носить эти увечья с гордостью.