— Если надеешься завербовать меня с помощью вдохновенных историй, — произнес Донован, — тебе стоило бы подобрать несколько иной репертуар. И что еще за «противозаконный мятеж»?.. Разве другие бывают?

— Разумеется, — кивнул Ошуа. — Стакан не забудь.

Хозяин корабля повел гостя вглубь каюты.

— В чем Виндгук ошибся, — сказал Ди Карнатика, — так это в том, что метил слишком низко, имея недостаточно ресурсов. Окружной губернатор? Какая-то база? Тьфу! На что вообще можно надеяться, когда бьешь по мизинцу на ноге великана?

— А в чем заключалась ошибка Гешле?

Ошуа вновь оглянулся через плечо.

— Да почти в том же самом, хотя он и ударил чуточку повыше. Слишком нетерпеливым был. Следовало действовать тайно, сплести паутину из сторонников, не наносить удара в открытую. Нападение на административные здания столицы превратило его в дремлющую посреди пруда утку.

— Разве легче утке, поднятой на крыло? Быть может, он, подобно священным королям прошлого, надеялся своим примером вдохновить на сопротивление других людей?

— Глупая надежда.

— Неужели? Ведь уже восстала чуть ли не половина Пасти Льва. Не исключено, что Падаборн добился куда большего успеха, чем ты полагаешь. Засеянное поле в один день не всходит.

Они остановились перед голой стеной, и, хотя Донован не ожидал, что именно она станет их целью, он не сильно удивился, когда Ошуа произнес кодовую фразу и перед ними открылась потайная дверь, за которой обнаружилось небольшое помещение.

— К слову сказать, позволь тебя поздравить, — произнес Ди Карнатика, прежде чем зайти вместе с человеком со шрамами внутрь. — Из тебя бы вышел отличный актер, ведь твой разум вовсе не настолько серьезно поврежден, как ты изображаешь.

Донован всего на долю секунды промедлил с ответом.

— Нет, не настолько.

— Тогда зачем весь этот спектакль?

— Быть может, если я не оправдаю ваших ожиданий, меня отправят обратно на Периферию?

— Мне кажется, ты и сам должен понимать, как поступают с инструментом, не оправдавшим возложенных на него надежд. Будь ты простой Тенью, от тебя избавились бы в первую же ночь, бросив в проулке позади бара под названием «Апотет». Знаешь, там есть такой разлом… Но имя Гешле Падаборна что-то да значит, даже если он и перестал быть самим собой.

— А теперь… — вздохнул Донован.

— А теперь у меня есть к тебе разговор не для посторонних ушей. Кто еще знает?

— Равн, разумеется.

— Это понятно. Ознакомившись с последними отчетами, я выступил против твоего возвращения и не возлагал на тебя особых надежд.

— А сейчас?

— Сейчас ты мне не кажешься таким уж безнадежным. — Ошуа зубами сорвал с бутылки пробку и выплюнул ее в сторону. — Подставляй. Это фенни.

Наполнив оба стакана, он поднял свой для тоста и подождал, пока Донован сделает то же самое.

— Синими небесами и зелеными холмами, — провозгласил Ди Карнатика, — всем, что было, и всем, что может быть…

На несколько мгновений воцарилась пугающая тишина, но затем Фудир отозвался продолжением:

— Короной, стеной и горой многоликой…

— Клянемся, что Терра, сейчас лишь колония, однажды обретет свободу.

Ошуа опрокинул в себя фенни, и Донован подождал, пока тот проглотит, прежде чем выпить и самому.

— Знач, — сказал он на жаргоне, когда оба стакана опустели, — ты изо Братства?

— Так точно. И клянусь, что сказанное здесь и сейчас не выйдет за пределы этих стен. Да не увижу я зеленой Терры, если лгу.

— Но скажи, брат, как же терранин сделал столь успешную карьеру в Конфедерации, когда наш народ презираем по обе стороны Разлома?

— Не иначе как лживым молчанием. Я грить маньяринский почти без акцент. Я грить ничо о ней. Всяк, кто ходить Абаттойр, лузает прошлое.

— Вполне удобная премудрость.

Ошуа кивнул.

— Як то ни будь, моя говорить тебе штука, котора могет убедить тя примкнуть к мы. И вот эта штука. Братство восстание поддержать, а за это получить не меньш чем свободна, автономна Терра. И право вернуться и жить всем терранам.

Донован тяжело сглотнул, а где-то в глубине его сердца зарыдал Фудир. Девушка в хитоне запела. А вот Внутренний Ребенок насторожился. Юноша в хламиде хранил молчание.

Ошуа вставил в стену ключ. Из открывшейся ниши Тень извлек корзинку. Он установил ее на небольшой столик из милодрева посередине помещения и снял крышку. Под ней обнаружилось несколько комочков грязи.

Донован молча разглядывал их. Затем он поднял взгляд на хозяина корабля, но вопрос, читавшийся по глазам человека со шрамами, не успел сорваться с его губ.

— Да, — сказал Ошуа. — Почва самой Терры.

Фудир протянул руку и нерешительно замер, но Ошуа кивнул, и тогда человек со шрамами коснулся комка.

Быть может, по сути своей грязь везде одна и та же, может, на Дао Хетте и Верховной Таре у нее будут одинаковые вязкость, текстура и даже состав, но эта субстанция от них отличалась. Это была земля в том самом смысле, который недоступен никакой иной.

Человек со шрамами не считал себя сентиментальным. Под циничной маской скрывалась не менее циничная натура. Его слезы, улыбки и даже гнев зачастую были поддельными, сфабрикованными, чтобы достичь необходимого ему результата. Но сейчас у него и в самом деле перехватило в горле. И дело было не в какой-то из его девяти личностей, но в реакции самого тела… что-то перешло из земли прямо в его вены.

— Братство присоединится к восстанию? — произнес он, когда убедился, что вновь может совладать с голосом.

— Не открыто. Многие из тех, кто сейчас идут с нами общей дорогой, могут и свернуть, если узнают, что мы помогаем терранам. Переговоры ведутся очень осторожно и в большой тайне. Ни Даушу, ни Гидула об этом не знают, и твоя луже не гри им. Но «так точно». Братство в деле. — Ошуа дал сказанному закрепиться в голове собеседника, прежде чем продолжить: — А может быть, и ты, Донован-буиг, Гешле Падаборн. Если уж не ради мести или гордыни, то хотя бы во имя освобождения матушки-Терры.

Фудир безвольно кивнул.

— Так… — услышал он собственные слова. — Так точно.

— Приятно слышать, Геш! — Ошуа пожал ему руку. — Приятно слышать.

Медленно и неохотно Донован-буиг убрал руку с комка грязи, и Ошуа, закрыв корзинку, спрятал ее обратно в потайную нишу тайной комнаты. Все это время человек со шрамами молчал. То, что Ди Карнатика лжет, было ясно как день. Но природа этой лжи пока что скрывалась в тени.

— Итак, — произносит бан Бриджит, наклоняясь теперь не к замолкшей Тени, а к своей дочери, — все-таки он присоединился к ним.

В голосе Гончей смешиваются триумф и удовлетворение, но Мéарана не обращает на это внимания. У ее матери, как ни у кого другого на Периферии, развита интуиция, и все же порой бан Бриджит слишком спешит прыгнуть к ответам. Иногда это даже полезно, когда ответы лежат на другом краю бездны, — в конце концов, кому придет в голову пересекать пропасть маленькими шажками? — но чаще просто раздражает.

Арфистка яростно перебирает струны, создавая диссонанс.

— Уверена? Исходя из услышанного, он серьезно сомневался, что Ошуа сказал ему правду или хотя бы всю правду.

— Тогда, — бан Бриджит обводит комнату рукой, — где же он? Сбежать из Конфедерации отнюдь не невозможно, учитывая, что вот это добралось сюда.

Вот это сидит и усмехается, никак не комментируя происходящее.

Струны Быстрых Пальцев поют протестующий мотив.

— Порой, когда проходишь через ад, тебе ничего не остается, кроме одного…

— Чего же? — с любопытством спрашивает ее мать.

— Продолжать идти.

Изящная Бинтсейф молчит. Она чувствует, что спор сейчас идет далеко не только о том, присоединился ли Донован к революции. Молодая Гончая подносит яблоко к губам, но взгляд ее ни на долю секунды не сходит с Тени. Правая рука поглаживает рукоять шокера. Бинтсейф так и не застегивала кобуры. Лучи солнца бьют сквозь прорези жалюзи эркерного окна и вонзаются в ковер, подобно залпам световой пушки.