Открыл глаза Зис наутро. То, что он увидел, тоже было белого цвета– обшарпанный и засиженный мухами низкий потолок номера-камеры в пансионате. Как он добрался туда или кто его дотащил до кровати – оставалось загадкой. У всех участников той попойки два дня трещали головы, никто ничего не помнил, ни о каких свечах на воде не вспоминал, а самое странное, что и никакого озера в пределах пансионата так и не нашли. У Зиса была возможность списать все на алкоголь, употребленный в ту ночь без всякой меры. Чтобы не тронуться рассудком, он так и сделал…

Все это не шло ни в какое сравнение с тем, что происходило сейчас. Зис отхлебнул кефир. Он думал о том, что они все старались, кто как умел. Карина верила в медицину, Валериан решил поверить в Бога, а он сам… Во что верил он сам? В свою любовь? В ее чувства? В то, что человека, который то появлялся, то исчезал на фотографиях, просто не существовало? Что он не наяву, а во сне приходил к нему и заказал за большие деньги сделать снимки спящей Майи? Что все это был лишь туман над водой, тень на стене, чужой сон, приснившийся по ошибке?…

Зис поставил кефир на стол. Чего они все добились? Чего они могли добиться? Маленькие, слабые, смешные люди со своими наивными мыслишками, с поразительными внутренними открытиями, каждое из которых уже совершилось несчетное количество раз во все времена и во всех концах земли. Он сжал кулаки. Его пальцы побелели.

Кто, кто внушил ему мысль, о том, что он, что они все смогут что-то сделать? Откуда взялась эта ложная уверенность? И у кого? У него. У влюбленного фотографа. В кого он влюблен? Кто она? Что он знает о ней, если она сама о себе ничего толком не знает. Ничего…

Он ударил кулаком в стену.

В коридоре грохнула замками входная дверь, и вскоре Карина уже раскуривала сигарету на кухне, сидя напротив него и нервно постукивая пальцами по столу. Зис ждал, когда она надышится дымом и заговорит.

– Он не понимает, что с ней, – произнесла она между двумя нервными затяжками, стряхивая еще не существующий пепел.

Зис молчал.

– Он прекрасный врач, заведующий в клинике, – говорила Карина, не глядя в его сторону.

Зис молчал.

– Ни жара, ни лихорадки, беспамятство какого-то непонятного происхождения. Процессы в организме словно замедлились, – она затянулась. – Он говорит, это ни на что не похоже.

Зис молчал.

– Он не уверен, надо ли сейчас перевозить ее в больницу. Говорит, пока ее лучше не трогать… Он считает, что покой, постель и… привычная обстановка… – и тут Карина замолкла.

Словно два потока мыслей, движущиеся навстречу друг другу, столкнулись в ее сознании. Она замерла. Зис сидел в углу между холодильником и столом и слушал ее. Пепел упал с ее сигареты на пол.

– Скажи, а ты и Майя… вы…

Зис молчал. В глазах Карины можно было проследить весь ход ее мыслей от зарождающихся сомнений, начала догадки и до полного понимания происходящего.

– Так вот оно что… Значит, она… то есть, ты, вы… – Карина запнулась.

Не отрываясь, как будто впервые увидела, она смотрела на Зиса. На его хорошо очерченное худое лицо, впалые щеки, уставшие глаза, на растрепанные волосы, крепкие плечи под тонкой майкой, сильные руки с проступившими швами вен. Карина представила себе, как эти руки… Она встряхнула головой, отгоняя наваждение, и встала. Зис поднял на нее глаза. О чем тут было говорить?

Когда-то давно он вошел в ее кабинет, и у него перехватило дыхание. Карина была хороша, свежа, эффектна, волосы рассыпаны по плечам, шелковая блузка распахнута на груди, но он смотрел не на нее. Он глаз не мог отвести от нечесаной и невыспавшейся Майи. Карина тогда и виду не подала, и вроде совершено не расстроилась. Но постепенно, день за днем наблюдая за своим рослым и спокойным наемником, она поняла, что много бы отдала за то, чтобы эти руки, эти губы… Она вышла из кухни.

Эта ревность была сейчас так некстати. Карина даже не понимала, кого к кому она ревнует. Майя и Зис… Надо же. Это было так правильно и одновременно так неожиданно. Карина должна была бы только желать их союза – эти двое были словно созданы друг для друга и столько времени потеряли, все бродя вокруг до около… Но вместо радости у нее болело в груди.

Карина усмехнулась и покачала головой. Что она могла сказать? Майя лежала в соседней комнате, а в глазах Зиса были усталость, боль и тоска…

Снимки умерших выглядели ужасающе. Фигуры стояли, как свечи, посреди пустой комнаты и внушали страх всем, кто их видел. Криминалист, печатавший эти фотографии, перекрестился, закончив работу, купил бутылку водки и взял отгул. Невозможно было поверить в то, что женщина средних лет в длинном платье и девочка, стоящая рядом с ней, были мертвы. Их глаза были открыты, позы несколько неестественны, что, впрочем, часто бывает с теми, кто не любит или не умеет позировать фотографу.

Криминалист слегка изменил установки печати, и из автомата неожиданно вылезла фотография бурого цвета. Он ахнул. Это был дагерротип, семейный портрет, сделанный в стенах старинного ателье. Если бы такую фотографию ему показали в альбоме, он ни на мгновение не усомнился бы в ее вековой давности. Но и это оказалось не все.

За бутылкой криминалист отправился после того, как на его глазах на свеженапечатаннои поверхности вдруг начали проступать туманные очертания. Очень скоро рядом с матерью и дочкой встали полупрозрачные, но вполне различимые фигуры мужчины, пожилой женщины, очевидно бабушки и… еще одной девочки. И словно заполнились пустоты на снимке – теперь картина была завершена.

Шох забрал этот потусторонний шедевр из рук дрожащего и спешащего прочь из конторы коллеги. Его собственные вспотевшие пальцы прилипли к бумаге. В глянцевом зеркале фотографии отразились испуганные глаза. Наконец Шох постарался разжать онемевшие ладони и отложил снимок в сторону. Осмотрелся.

Все предметы в его кабинете оставались на своих местах, никакого оптического наваждения у Шоха, кажется, не было. Но он чувствовал, как изменяется суть и плотность окружающей материи, как приближаются невидимые днем звезды, как шумит поток мыслей в голове, как бьется жизнь в зеленом ростке алоэ, одиноко стоящем на опустевшем столе.

Шох внезапно подумал, что тот, кто назывался стоматологом, не был ни врачом, ни человеком. Возможно, под прикрытием этой нелепой иллюзии скрывалась великая и вечная сила. Любви, добра и света. И если бы Шох был верующим, он бы перекрестился. Он посмотрел на свои пальцы. На них тонким слоем налип верхний слой фотографии. Он потер их. Темные пятна не исчезали. Шох задумался.

Он опустил руку в карман, достал ключ от комнаты, где хранились вещдоки. Шох посмотрел на зеленый росток, подаренный ему «стоматологом» то ли при встрече, то ли при прощании. Теперь он знал, что ему надо делать…

Зис печально посмотрел в бутылку из-под кефира. Карина стряхивала в нее пепел от сигареты, пить отсюда теперь было невозможно. Он привстал, чтобы выкинуть ее в мусорное ведро, и в этот момент опять открылась дверь. Карина вернулась на кухню. Ее лицо было спокойным. Шторм пролетел. Небо развеялось. Ей было не привыкать.

– Надо следить за ее состоянием, – продолжила она, словно и не прерывалась. – Если заметим что-то странное, колоть препарат и звонить Федору Артемьевичу. Если ты не против, я съезжу, привезу кое-что из вещей и вернусь.

Зис кивнул.

– Тебя отвезти? – наконец заговорил он.

– Ни в коем случае, – Карина встала. – Глаз с нее не своди. У тебя есть запасные ключи?

– Возьми те, что в коридоре.

Зис тоже встал. Проводил Карину, запер за ней дверь. Он вернулся к Майе, по-прежнему тихо лежащей на кровати. Подтянул кресло к изголовью, подумал, как лучше сесть, чтобы видеть ее лицо, но вместо этого лег рядом с Майей и крепко обнял ее.

Когда Карина вернулась, она нашла Зиса на кровати. Казалось, они с Майей глубоко и спокойно спят. Карина постояла над ними и тихо вышла, прикрыв дверь. Неизвестно, сколько им предстояло провести в этой квартире вместе, и пока никто из них даже не догадывался, чем закончится вся эта странная история.