– Милая, не бойся. И не придумывай… Я тебя не оставлю. Я всегда буду с тобой.

– Да… Это ты сейчас говоришь, а потом она появится… и всё…

– Что все?

– Все! Все займутся ею. И ты – ты только о ней и будешь думать… Я останусь одна… Одна…

Слезы и горе звенели в нежном голоске, но в тоне матери появились едва уловимые властные нотки.

– Варя, хватит. Ну-ка, давай спать.

В кровати вновь засопели, пружины запели под маленьким тельцем. Ворчанье становилось все тише и безмятежней.

– И вообще, чего мы здесь делаем? Я домой хочу, к бабушке. И папа неизвестно где пропадает. Ах, как же мне все это надоело… – донеслось из глубины подушки.

…и вдруг пошел снег. Крупные мягкие хлопья падали с небес и опускались в глубины теплого сна, и таяли слезами на нежных щеках. И не было ничего прекраснее в мире, чем эта постель и тихое чистое дыхание…

…громко хлопнула дверь. Майя вздрогнула и проснулась. Она сидела в кресле в просторной гостиной. На пороге стояла женщина средних лет, одетая в глухое серое платье.

– Майя, здравствуйте, – она подошла и протянула руку. – Я Зинаида. Приятно познакомиться. Пойдемте, я поведу вас к Варваре.

– Здравствуйте, – Майя пожала узкую и холодную ладонь, кивнула в сторону кресла. – Простите, я, кажется, тут у вас задремала…

Напряжение между братьями Зорькиными возникло еще накануне вечером. Сначала они не поделили ужин и старший, без предупреждения, слопал всю пиццу, а не половину, как обещал, потом зазвонил телефон и один из них то ли не успел подойти, то ли как-то не так ответил, потом добавилось еще что-то. Раздраженные, они разошлись по разным комнатам. Ночь прошла неспокойно, оба вертелись в своих кроватях, кряхтели, часто вставали и топали в туалет и обратно. С утра злые и не выспавшиеся, братья вновь встретились на кухне и довольно долго сидели, молча глядя в свои чашки, до краев наполненные плохим кофе. Потом так же молча направились в лабораторию.

Там они на время забыли друг о друге, озабоченные делами насущными, но старший обратил внимание на то, что младший все время задумывается о чем-то и замирает над новой партией снимков. Он вывел его из очередного оцепенения, отвесив подзатыльник и предложив вернуться с небес к печатному аппарату. Младший Зорькин не обиделся, но и не отвлекся от своих мыслей. Он еще немного постоял, подумал, затем спросил:

– Ты как спал сегодня? Старший удивленно поднял брови.

– Как? Никак. Нормально. Почему спрашиваешь?

– Да ты понимаешь, – младший рассеянно расправлял глянцевые хвосты проявленных пленок. – Такое дело. Помнишь, к нам Зис с этими своими снимками заходил, ну, после твоего дня рождения?

Старший брат содрогнулся. Он не помнил ни Зиса, ни его снимков, помнил только, как от похмелья в тот день у него ломило голову.

– Что-то помню, – соврал он. – И что?

– Да я все думал об этом, – продолжил младший. – Думал, думал и заснул. И мне такой странный сон приснился… Как будто через те снимки, как через проходы или тоннели, сюда проникли какие-то странные люди. Я видел их– мужчину, женщину, девчонку какую-то… Все они были, вот как ты, совсем рядом. О чем-то говорили. Спорили. Потом заметили меня. Посмотрели так настороженно и ушли. А когда проснулся, я вот что понял. Что, если…

Старший Зорькин рассеяно слушал его и удивлялся тому, как же они не похожи друг на друга. В кучерявой голове брата все время разворачивались какие-то невероятные идеи. Он вечно шелестел страницами пухлых пыльных книг, пропадал в темных и таинственных углах компьютерных сетей и, вместо того чтобы жить и работать, как все нормальные люди, постоянно о чем-то грезил и что-то сочинял. Старший Зорькин тратил время на женщин, еду и фотографию. И совершенно не интересовался идеями своего малахольного братца. Он и сейчас невнимательно слушал, а тот тем временем, сверкая глазами, продвигался все дальше в своих рассуждениях.

– …ты только подумай, – воодушевленно говорил он. – А что если нам только кажется, что наши сны такие особенные. Что если сон – это, ну, как будто путь в неведомую землю, на территорию, которая существует, хотим мы того или нет. Понимаешь, что это значит? Это значит, что наш умозрительный мир не индивидуален. Мое сознание – лишь осколок прекрасного и целого. И причина мучительного существования, поскольку вместо участия в чем-то грандиозном, частью которого я наверняка являюсь, я одинок. И ты одинок. Всю жизнь мы только и делаем, что ищем, с кем сойтись, кого заполучить – в постель, в друзья, все стараемся влюбиться, влюбить, родить, привязать, привязаться… Но мы – одни. Безнадежно одиноки. И нас, со всем нашим внутренним и внешним миром определяет одно – наша голова. По большей части дурная. И тело, с его вечными проблемами. То одышка, то потоотделение… А вот сон… сон – другое дело. Мы, правда, и туда тащим все, что можем из этой жизни, но это машинально, по привычке. А стоит чуть отключиться от всяких дурацких забот, и оказывается, что можно все – летать, например! Понимаешь, засыпая, мы получаем увольнительную. На родину, которая у всех одна. Мы все приходим в одно и то же место. Через разные входы. Мы, как туристы, что однажды оказались на одной площади у фонтана. Правда! Вспомни, ты же во сне видишь и слышишь других людей. Не только знакомых, близких, но и тех, кого ты в жизни никогда не встречал. Кто они? Часть твоей фантазии? Но они действуют самостоятельно. Вопреки твоей воле и без всякого твоего участия. Некоторые иногда даже норовят убить. Помнишь, я тебе рассказывал про того типа с чемоданом, из которого капала моя кровь? Ну, не важно… Важно, что они существуют. Неизвестно где и как, рядом или за сотни километров от нас, может, они жили в прошлом или родятся спустя годы после моей смерти, но там, во сне, они видят меня, и я вижу их. Нас всех там что-то связывает. Но… но мы ни черта не понимаем!…

По мере того, как перед старшим Зорькиным разворачивался этот впечатляющий монолог, глаза его расширялись все больше. Он выглядел, как человек, пораженный чужим неожиданным открытием. И младший потерял всякую осмотрительность. Воодушевленный таким вниманием, он продолжал живописать, размахивая руками и, время от времени, перебегая с места на место.

– Почему сны невозможно пересказать? Сколько раз я видел поразительные вещи. Вспомни, я ведь тебе пытался рассказать. А ты? Ты меня и слушать не хотел. И правильно! – тут он покривил душой, поскольку всегда белел от бешенства, когда брат с отсутствующим видом выслушивал его очередную захватывающую историю о ночных похождениях. – Правильно! Это же невозможно слушать! Пересказ убивает сон. Все его волшебство. Всю магию. Сны не для яви. Они не для этого мира. Они здесь непостижимы.

Все больше распаляясь, Зорькин тряс кудрями.

– Они – подобие смерти. Вот что это такое! Не форма подсознания, а часть знания. Того самого огромного знания, которое все ищут и никак не могут найти… И эти люди, которых я видел во сне, они где-то существуют, я думаю, что…

На этих словах наступила развязка. Было странно не то, что старший Зорькин закричал так страшно, странно было, что он так долго не кричал. Зато теперь его монолог был крайне выразительным. Он в таких выражениях послал своего брата и к богу, и к дьяволу одновременно, что даже Филиппыч, известный мастер непечатного слова, пожалел бы сейчас парня. Но старший Зорькин был беспощаден. Он так орал, что одухотворенные светом открытия глаза брата вскоре налились гневом, обидой и слезами. Как он ошибался!

Старший братец не только не воспринял серьезно его слов, он вообще его не слушал, пока не обнаружил, что под аккомпанемент бессмысленной, с его точки зрения, болтовни, аппарат уничтожает часть загруженных в него пленок. Потрясенный, он не сразу смог собраться и невольно дал младшему поговорить, но теперь и ему было что сказать. И к снам это не имело ни малейшего отношения.