Зис пошарил у себя на полках, естественно, никакой ступки не нашел, поэтому вручил Валериану обычный стакан и нож с деревянной рукояткой. Филиппыч с удивлением уставился на предложенные ему предметы, перевел взгляд на Зиса.

– Ну нет у меня ступки, нет, – развел тот руками.

Старик отобрал у него стакан, всыпал в него какие-то вонючие травы из одного пакета, что-то подмешал из другого, добавил пару сухих черных головок из третьего и замолотил черенком ножа по дну стакана.

– Кипяток-то хоть у тебя есть? – поинтересовался он у Зиса.

– Кипяток есть, – Зис ткнул пальцем кнопку на электрическом чайнике.

– А ей плохо от этого не станет? – поинтересовался он, наблюдая за тем, как над стаканом от энергичной возни Филиппыча начинает подниматься дымок неопределенного цвета и противного запаха.

– Не станет, – Филиппыч утер пот, от усердия выступивший на лбу, и нетерпеливой рукой потребовал кипятка.

Влив воду в порошок, он еще тщательнее размешал получившийся отвар, сел к столу и принялся остужать его, болтая ложкой в стакане во всех направлениях.

– Может, «скорую» вызвать? – с подозрением глядя на манипуляции Валериана, спросил Зис.

– И «скорую» вызовете. Позже, – произнес старик, пробуя на вкус то, что у него получилось.

Его честно передернуло, но он удовлетворенно крякнул и достал какую-то склянку. Тщательно отмерив, он накапал в стакан по виду обычной прозрачной воды. Закончив с этим, он бережно спрятал флакон и засеменил в спальню.

«Отравит ведь, старый черт», – с тоской подумал Зис и отправился вслед за ним.

Майя лежала на спине. Похоже, она спала, глазные яблоки метались под веками, губы дрожали, пальцы время от времени сводила короткая судорога. Валериан провел рукой по ее лбу.

– Ну вот, ну вот, – успокаивающе прошелестел он. – Сейчас все сделаем. Ты не волнуйся, не волнуйся, все будет хорошо, я с тобой…

– Приподними ее, – не глядя на Зиса, скомандовал он. Зис осторожно обнял Майю и сел рядом, придерживая ее за плечи. Валериан склонился над ними со своим стаканом и вдруг очень внимательно посмотрел на Зиса. Тот не заметил его взгляда, а Филиппыч сначала помрачнел, насупился, потом еще раз покосился в его сторону и вздохнул.

– Голову ровней держи, мастер! – тихо приказал он. Старый черт, он понял, что произошло между ними. Вздохнул. Ни сокрушаться, ни радоваться сейчас времени не было.

Валериан склонился над Майей, и вдруг из-за ворота его рубашки выпал и закачался на черном шнурке простой меленький нательный крест.

– Надо же, – пробормотал Зис.– А ты крещеный… Вот не думал.

– А ты не думай. Ты голову держи ровней, – проворчал старик.

Через минут пять, когда они, наконец, с грехом пополам влили Майе в рот почти всю вонючую жидкость из стакана, в дверь позвонили.

– Пойду, открою, – Зис осторожно уложил Майю на подушки, забрал у Филиппыча пустую чашку и вышел из комнаты.

Старик дождался, когда за ним закроется дверь и, воровато оглядываясь, снял с шеи тот самый крестик и поспешно сунул его Майе под подушку.

– Спать надо, спать, как следует, – бормотал он себе под нос. – Вот и Исидор говорит: «Спать надо нормально! Силу надо иметь!» А вы все придурошные какие-то, как с утра вскинетесь, так и топаете до ночи. Ты посмотри на себя– одни глаза остались… Ничего, ничего, все поправим. Не выйдет их дело поганое…

Валериан обернулся на какой-то шум за дверью и опять быстро зашептал Майе на ухо.

– Ишь, чего захотел! Он твою фотографию ищет, думает, через нее сможет вернуть тебя, забрать отсюда… – Филиппыч затряс своей палатой головой, то ли в гневе, то ли в горе. – Не выйдет у него ничего! Не выйдет. Не беспокойся. Все будет хорошо… Святые силы не оставят. А если оставят, тоже ничего. Я помогу. Спи. Все будет хорошо. Поспишь-поспишь, проснешься, и все выправится.

Валериан распрямился, осенил каким-то не очень складным знамением сначала Майю, затем себя и вышел из комнаты. В коридоре висел тонкий запах муската и лилии. Валериан принюхался. «Карина», – подумал он и прокричал в сторону кухни.

– Я домой съезжу, грелку привезу!

Когда Карина и Зис вышли в коридор, дверь за ним уже захлопнулась. Карина выразительно посмотрела на Зиса, покачала головой и направилась в сторону спальни.

– Старый черт,– пробормотала она себе под нос, толкая дверь. – Какая грелка… И что это за вонь такая?

Братья Зорькины привычно и без потрясений перебирались из одного дня в другой. Работы в последнюю неделю выдалось особенно много и времени на обильные возлияния почти не оставалось. А жаль. Но заказов и правда было через край, так что братьям удавалось только перехватить пару рюмочек вечером, перед самым сном.

А тут еще у старшего Зорькина завелась подружка, которая так прониклась цветом его ничем не примечательных глаз, что все норовила или задержаться в лаборатории и вся прямо извивалась, привлекая к себе внимание и отвлекая от работы, или таскала его по каким-то развеселым злачным местам. Младший брат старался даже не смотреть в ее сторону, тем более что его собственная любовь давно не давала о себе знать и не появлялась на горизонте. Он стремился найти забвение в работе и ложных звонках незнакомым людям.

Порой, вместо того чтобы коротать время в обществе книжки, бутылки или какой-нибудь очередной идеи, Зорькин садился к телефону и, не глядя, наугад, набирал первый попавшийся номер. Спрашивал какую-то чушь или просто молчал и сопел в трубку, воображая, как цепенеют женщины, предполагая звонок тайного любовника, и звереют мужчины, сердясь на то, что их так бездарно отвлекают от дел насущных. Зорькин любил эту игру, надеясь, что, может быть, когда-нибудь совершенно случайно наберет тайный номер и на его звонок ответит красавица-певица, или промышленник с мировым именем, или звезда экрана, или еще кто-то…

На днях и вовсе случилось странное – вслепую перебирая кнопки, он, похоже, прозвонился Зису. От страха оказаться разоблаченным Зорькин запаниковал, неловко прикинулся, позвал маму, но Зис был так рассеян или расстроен, что явно ничего не понял и его не узнал. Зорькин отложил телефон и перевел дух. Даже если он ошибался и голос в трубке был только похож на голос Зиса, это было грандиозно! Мысль о подобном призе в игре со слепым случаем и богом случайных цифр радовала младшего брата несказанно.

Однако вскоре ему опять пришлось сосредоточиться на очередной партии пленок, которые прислали из издательства. Майя поработала на славу. С грустью проводив в очередной любовный забег старшего брата с его павлиной, Зорькин засел за работу. Рассортировал пленки, зарядил аппаратуру и приступил.

Он любил Майины снимки. Он считал, что ей удавалось увидеть этот мир не таким, каким он был на самом деле, – слегка растушевать контуры очевидной реальности, сделать кадр похожим на ход в другие сферы – нежные, поэтичные, вымышленные. У Зиса снимок всегда был очень четким. Ему нравилась игра с жизнью на территории жизни. Это было хорошо, даже очень хорошо, но младшему Зорькину все равно больше нравились туманные, часто нерезкие, с задержанной выдержкой, неправильным освещением и смещенной перспективой фотографии Майи.

И в этот раз он любовался необыкновенными по свету снимками из какого-то старого заброшенного особняка и совершенно фантастическими изображениями старинного барельефа. Пару кадров, где фигуры людей и растений были окутаны остатками утреннего тумана, он даже скопировал себе в компьютер, до того они были хороши. Зорькин вздохнул. Невероятно, но у этой девчонки получались фотографии, в которые хотелось опустить руки, которые манили пересечь глянцевую границу, уйти и остаться там навсегда.

Уже было глубоко за полночь, а он все проявлял и печатал. Работа спорилась, старший Зорькин все не шел. Подала голос кукушка, заточенная в ящике ходиков – подарке Майи и Зиса. С улицы эхом отозвалась какая-то птица, тоскливо и пронзительно прокричав над крышами домов. Зорькин встряхнулся, отгоняя внезапно подступившую тревогу, глянул на очередной снимок, с которым работал, и вдруг стол, телевизор, ходики на стене, сами стены, вся комната и жидкая неоновая реклама за окном – все поплыло в сторону. Зорькин схватился за стул, боясь, что вслед за ускользающим миром и он сорвется в открывшийся мрачный провал.