Когда спустя мгновение телефон зазвонил вновь, на его лице появились признаки ужаса.

Однако это был его мобильный. Звонили из редакции. Зис быстро закончил разговор, обхватил голову руками и опять уставился на фотографию. Рядом с отражением Майи стояла полупрозрачная фигура мужчины. Зис был почти уверен в том, что именно с ним он встречался на днях в заплеванной рюмочной.

Вернувшись из аэропорта в город, Майя не смогла попасть в собственный дом. Вокруг подъезда в жидком свете фонарей стояли жильцы. Дневное освещение сменилось ночным, а здесь продолжали царить ажиотаж и оживление. Этим людям не было никакого дела до собирающейся грозы – они возмущенно трясли в воздухе какими-то бумажками, галдели и перекрикивались. Майя остановилась на безопасном расстоянии, выключила фары и оценила обстановку. Она была угрожающей. Толпа, разгоряченная проблемами, идеями и алкоголем, волновалась перед домом. Майя поняла, что незаметно прошмыгнуть через этот строй не удастся, развернула старый «мерседес», и он, тихо рыча на низких оборотах, скрылся за поворотом.

Лишь двое в толпе переглянулись, проводив глазами грохотнувшую пробитым глушителем машину. Высокий плотный мужчина с потертым портфелем и второй, коротенький и широколицый. Но вскоре и они вернулись к перебранке, продолжая что-то громко доказывать и трясти руками и бумажками.

В стороне от дома ветер трепал край огромного плаката с изображением разверстой пасти неизвестного хищного животного. На самом деле это была сердцевина цветка ириса с Майиной фотографии. Но в смятении приближающейся грозы все – даже реклама на придорожном щите – казалось устрашающим.

Из лиловой тучи, нависшей над домом, вылетела ослепительная молния. На мгновение она мертвым светом высветила лица собравшихся, темные мостовые и беспокойную воду на реке. Вспышка была такой яркой, что люди замолкли и уставились вверх, но не в небо, а на свой дом. Молния погасла, ударил гром, залаяли собаки, вновь заголосили о своем люди у подъезда. Похоже, никого, кроме псов, эта гроза не волновала. И только двое вышеупомянутых граждан снова переглянулись.

– Святой отец, – пламенно шептал Валериан батюшке. – Я вам говорю, это он – диавол, сатана, люцифер, нечистая сила, антихрист, черт со ступой, асмодей, маммона, геенна огненная…

– Хватит! – взревел батюшка.

Валериан, убалтывая и умасливая святого отца по дороге, каким-то чудом смог добраться с ним до дома и проникнуть внутрь. Теперь Галина накрывала ужин, а Филиппыч все говорил и говорил, вкладывая в уши сельского священника свои мысли о черных и темных делах, творящихся вокруг его доченьки. Исидор, занятый своими заботами и сам еще больной, никак не мог сообразить, как этот старикашка смог привлечь его внимание, пробраться за стол и, ни на секунду не прекращая своего верещания, уминать борщец, ловко запихивая в рот капусту.

Валериана же терзали страх и голод. Он боялся, что святой отец не дослушает его и выгонит взашей, что он не успеет рассказать того, ради чего тащился сюда через весь город, поездка окажется бесполезной, и время уйдет, и он, от которого так много зависит в этой жизни, ничего не сможет сделать. Он рассказывал все и сразу, и батюшка ложки не мог взять в руку из-за потока сознания, который изливал на него похожий на маленькую собачку старик. Но когда за столом, покрытым белой скатертью и уставленным ароматной, вкусной и стремительно остывающей едой, тот помянул ад и сатану, святой отец взорвался. Он метнул ложку в стену и вместе со стулом развернулся в сторону Валериана. Тот застыл насмерть. Галина, сунувшаяся было в комнату, спешно скрылась на кухне. Она, как никто другой, знала, что Исидор в праведном гневе страшен и за словом в карман не лезет.

– Ты что себе позволяешь! – загудел Исидор, поднимаясь со своего места и черной тенью накрывая Валериана. – Ты что в дом мой вломился, кровь мою пьешь и суп мой хлещешь?!

Валериан съежился и сжался, но на пол все не падал, изо всех сил цепляясь лапками за стул.

– Тебя кто прислал, чтоб ты за моим столом всякую нечисть поминал?!

Вот на этот, казалось бы, риторический вопрос у Филиппыча был готов ответ.

– Управдом прислал, – пропищал он. – Пал Семеныч. Вы его друга внучат еще крестили…

– Какого-такого друга?! – разорялся святой отец.

– Ну, этого… как его?… – Валериан был на грани обморока. – Врача… стоматолога… Как его звать-то? Прости Господи, не помню…

Тут он и стал свидетелем чуда. Нависший над ним карательным снарядом батюшка моргнул, отступил и тихо сел на свое место. На кухне упала и разбилась тарелка, видимо выскользнувшая из ослабших Галининых рук. Лоб Исидора разгладился, как море при ясной погоде, он спокойно подвинул к себе свой суп и, едва Валериан попытался открыть рот, простер ладонь в его сторону.

– Помолчи сейчас, дай поем. После поговорим. Валериан мелко и часто закивал, загремел ложкой по тарелке и наморщил лоб, все пытаясь понять, какое такое слово в его мощной речи стало ключевым и так резко переменило ветер в пользу его парусов.

Майя прислушалась. За закрытой дверью фотостудии было тихо. Она достала из кармана ключи. На площадке кто-то перебил половину ламп, и от этого приходилось действовать почти на ощупь. Майя позвенела связкой, и вдруг металлический комок выпал из ее пальцев и медленно-медленно полетел на пол. Или ей показалось, что он летел так медленно и долго. Наконец, раздался удар в пол. И тишина. И стук сердца. Майя прислонилась к дверному косяку…

Прошло несколько минут, прежде чем она достала телефон и набрала Зиса. Вместо ненавистного безразличного женского голоса, который в последние дни только и делал, что предлагал перезвонить, раздались длинные гудки. Если бы Майя прислушалась, она наверняка разобрала бы здесь, на лестничной площадке, тихий, едва слышимый звонок его телефона, доносившегося из-за двери. Но Майя не прислушивалась. Она ждала, когда Зис подойдет. Наконец, щелкнуло соединение.

– Алло? – раздался его хриплый голос.

Майя неожиданно замешкалась, не зная, с чего начать, и неожиданно все свелось к одному вопросу.

– Я заеду к тебе?

Зис замер, Майя застала его врасплох. Он посмотрел на часы, потер лоб, прокашлялся.

– Да. Я жду тебя. Когда ты будешь?

– Минут через двадцать.

– Хорошо.

Оба отключили телефоны. Майя взглянула под ноги. Связка все так же лежала на полу. Она пересилила себя и нагнулась. В тусклом свете было видно, что все ключи были наполовину обрезаны. Майя, стараясь не дотрагиваться до чистой и ровной линии среза, бросила их в карман.

Когда стих звук ее шагов, открылась дверь студии. Всклокоченный Зис появился на пороге. Пока он запирал дверь, до него с улицы донесся грохот чьего-то пробитого глушителя. Зис прислушался – похоже на Майин «мерседес». Но его отвлекал замок – ключ никак не проворачивался, и Зис затряс дверь, пытаясь найти нужное положение, чтобы наконец закрыть ее. Когда он покончил с этим, характерный ворчащий звук уже растворился в городских шумах. Зис сбежал по лестнице на улицу. За двадцать минут ему надо было добраться до дома, а его машина была припаркована черт знает где!…

Святой отец и матушка провожали Филиппыча на вокзал почти в полной темноте и тишине. Когда они вышли из дома, надо всей деревней сияли крупные, частые и очень яркие летние звезды. Гроза, пугая зарницами, полыхала где-то над городом, здесь же пока было спокойно. Только собаки брехали на краю улицы, цедили свои трели цикады, и случайные ветки похрустывали под ногами путников. Распространяя на много метров вокруг запах пыли и ладана, впереди вышагивал Исидор. Валериан поспешал за ним. Замыкала короткую процессию семенящая и время от времени ойкающая Галина. Тропинка долго петляла в небольшом, но густом пролеске. Наконец деревья расступились, и компания вышла к пригородной станции. Исидор со вздохом осмотрелся. Кривой, косой, каменный, немного приукрашенный ночным освещением домик. Мусор, разложенный вокруг дырявой урны. Три тени, катающие по перрону пустую бутылку водки. Тоска…