Мечтой и страстью Мача стало увидеть весь этот необычный мир, который приоткрылся перед мальчиком в прогулках со скульптором. Мач осмелел и звал сестренку пойти одним и насмотреться на удивительных людей и их жизнь за пределами опостылевшей лужайки. Недо боялась. Тогда Мач сказал ей, что он убежит один.

На следующее утро, проснувшись, Недо не нашла брата рядом. На его месте у костра лежали лишь скомканная малица и кисы.

Мальчик не вернулся и к вечеру. Кондрат не мог его найти на выставке и на следующий день. Мач исчез, и семья Сяско с новым горем замкнулась в своем чуме.

Убежав из чума, мальчик, как зачарованный, бродил с толпами людей по огромной выставке. Он забыл о еде, о томившей его жажде. Перед его глазами открылся неведомый мир, населенный невиданными людьми и животными, расцвеченный красками, не знаемыми в тундре.

Двугорбый ревущий и плюющийся верблюд поверг маленького северянина в ужас. Спесивый, с красной длинной бородой и причудливым хвостом крикливый индюк рассмешил Мача до слез. В восторг привел мальчика стремительный танец лезгина с кинжалом. Его поразили знакомые по звуку, настойчивые, все учащающиеся удары в бубен, как при священной пляске шамана. Только перед глазами Мача носился по кругу не страшный лохматый татибей, а легкий, как ветер, стройный горец. Сверкавшие в его руках кинжалы, горячие взгляды темных, глубоко запавших глаз, порывистые движения, стремительный ритмичный бег по кругу заворожили мальчугана. Он стиснул рукоятку своего ножа и вместе с возбужденной искусным танцем толпой, в такт пляски хлопавшей в ладоши, выкрикивал какое-то непонятное ему слово «Асса!»

Вдруг толпа ринулась от танцевавшего горца и увлекла с собой Мача. Со всех сторон неслись крики:

— Царь! Царица!

Люди, теснясь и давя друг друга, напирали со всех сторон. Мальчик, отбиваясь от больно толкавших и наступавших на него ног, моментами терял над собой голубое пятно неба. Где-то близко раздавались окрики:

— Расступись! Осади!

Издали, нарастая, катилось волною «ура». Мач терял силы. Он задыхался от напора толпы. Единственной его мыслью было — вырваться из этого дьявольского месива мнущих его ног. Он пробовал кричать, но даже сам не расслышал своего отчаянного крика в реве толпы. Мача смяли. Обезумев от боли, от страха быть затоптанным, мальчик нащупал свой нож и начал направо и налево подкалывать топтавшие его ноги. От неожиданных ножевых ударов люди сбились в стороны, и освобожденный Мач выскочил на широкую песчаную дорожку.

На мгновение он замер от приступа нового страха: на него, в десятке шагов, надвигался проклятый обдорский урядник. Он вырядился в новый белый мундир, но мальчик узнал его по усам, по шапке с кокардой.

«Он опять ищет моего отца!..»

Оборванный, истерзанный с окровавленным ножом в руке, маленький ненец показался окружающим страшным злым уродом.

В толпе кто-то истерично и визгливо крикнул:

— Царя убивают!.. Караул!

И дикая паника охватила тысячи людей. Так же неожиданно, как выскочил на дорожку, Мач стремительно кинулся от урядника обратно в толпу.

Минуту тому назад оравшие «ура» люди с криками: «Караул!.. Убивают!..» — бежали лавиной прочь с выставки, давя друг друга. Над бегущими пронзительно верещали полицейские свистки.

С толпою на улицу был увлечен и испуганный Мач. Он не понимал происходившего, он только видел вокруг себя встревоженных людей. Ощущение какой-то беды заставило его остро вспомнить о родном чуме. Он выбрался из толпы и бросился бежать.

Но Мач не знал, где его чум, где выставка. Кругом были сотни деревянных и каменных чумов русского города. Мач в отчаянии бродил по улицам и звал отца, мать, сестренку, собаку. Никто ему не отзывался. Прохожие равнодушно проходили мимо.

Обессиленный Мач прикорнул у забора узкой улочки. Мягкие, материнские, ласковые руки сна обняли измученного мальчика.

Сон Мача был полон сказочных похождений. Все виденное днем переплелось по-иному. Мальчик бессвязно бормотал что-то, несуразно махал ручонками и дергал ногами. Сверкающим кинжалом, под гулкие возбуждающие удары в бубен, Мач носился в быстрой пляске перед своим ненецким народом... В стороне душили жирного оленя, и ненцы звали Мача есть лакомое горячее мясо. Но Мач хотел поразить свой род удивительной пляской. Он втыкал кинжал в землю и в вихре кружения вырывал его, подкидывал и с визгом ловил оскаленными зубами.

— Хо! Хо! — восторгались хасово.

В изнеможении Мач готов был уже упасть к туше оленя, но страшный рев раздался из урмана. Горбатый безрогий огромный олень мчался на Мача. На его спине между двумя горбами сидел свирепый урядник с рыжими усищами и целился в Мача из длинного, как погонный шест, ружья. Мальчик вскрикнул и проснулся.

Вокруг него стояли такие же, как и он, грязные малыши. Они хохотали и тормошили его, дергали за черные косички. Плохо сознавая, явь это или дурной сон, Мач вскочил и выхватил свой острый нож. Ребята шарахнулись от него. Увидев их испуг, он захохотал длинно и визгливо. Засмеялись и ребята. Они снова подошли к Мачу и миролюбиво протягивали руки. Спрятав нож, он улыбнулся чумазым сверстникам. Но вспомнив об отце, о чуме, о голоде, кинулся бежать. Не пробежав, однако, и десятка шагов, мальчик остановился и растерянно оглянулся на своих новых друзей. Он вернулся к ним и пытался объяснить свое горе.

Дети искали в его торопливом говоре понятные русские слова, догадывались, спорили:

— Стой, ребята, я понял, — выкрикнул один из них. — Он говорит «небе». Наверное, у него отец или мать умерли, он и говорит — на небе... А больше у него, наверное, никого нет — вот и блудит по городу.

— Ну-ка, спроси его.

— Нет, сперва надо узнать, как его зовут. Эй ты, как тебя зовут?

Мач не понял допроса. Он недоуменно, молча смотрел на спрашивавшего остроносого мальчишку.

— Как зовут тебя? Понял? Меня зовут Колька, его — Петька, его — Степка, его... — спрашивавший мальчик, называя товарищей, тыкал их пальцами в грудь. — А тебя как?

Мач понял и заулыбался:

— Мач... Мач...

— Мач! Мач! Мач! — закричали мальчуганы, обрадованные первой удачей расспроса. — Колька, давай спроси его теперь, чего он о небе говорит?

Мач, услышав свое имя и упоминание о матери (небе значило — мать), вновь заулыбался обступившим его ребятам.

Колька снова приступил к расспросам:

— Так тебя, значит, зовут Мач? Мачка. А на небе кто у тебе? На небе, — показал он ручонкой вверх. — Кто у тебя умер?

Мач понял, что Колька спрашивает его о матери, но он не знал, чего Кольке надо узнать о ней. Мать у него есть, но где она — он сам не знает, и Мач снова торопливо залопотал на непонятном ребятам языке, показывая рукой то в одну сторону, то в другую. Слезинки выкатились из уголков его глаз.

— Тайны небе[26].

Мальчик говорил, что есть у него мать, отец и сестра, но он не помнит, где они, он забыл, где они, он ищет их.

— Ребята, он говорит, что умерла у него Таня какая-то, а отца с матерью давно, видно, нет. Он говорит, что на небе тайна — ничего неизвестно. Выходит, что он круглый сирота теперь.

Так Колька стал переводчиком Мача. Когда в речи Мача не было слов, похожих на русские, Колька разговаривал с Мачем жестами.

Ребята потребовали, чтобы Колька узнал, хочет ли Мачка есть. Подавив ладошкой живот Мача и пожевав ртом, Колька спросил:

— Жрать хочешь?

Мач обрадованно закивал головой.

— Хочет! Хочет! — закричали ребята, и двое малышей кинулись в свои дворы.

Мач с жадностью ел принесенный хлеб, счастливо жмуря слезящиеся глаза. Еда и участие к нему крикливых ребятишек приглушили на время горе Мача. Он бегал с детьми, удивлялся их играм, откликался на новую свою кличку.

К вечеру друзья нашли Мачу в полуразрушенном сарае место для сна. Снова принесли куски хлеба. Дали рваный пиджак.

Оставшись один в своем новом жилище, мальчик со всей остротой затосковал и уснул, уронив голову на залитые слезами руки.