Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

– Мне хотелось понять, как вы это подадите, потому я и разрешил вам прийти. – И повернулся ко мне. – Не лучшая была мысль – налететь на кюриольную матрицу патуна; это она среагировала на вас, а не струд.

Из грузового лифта появился струд; мерцая, он поплыл перед наблюдающим патуном. Струд двигался через зал, приближаясь ко мне. Слева от меня были столы, так что самым коротким путем к спасению было бегство вперед и к пассажирскому лифту. Я с трудом понимал, что говорит Доусон. Видите ли, легко быть смелым и разумным, когда ты цел и у тебя ничего не болит, но когда тебя на каждом шагу преследует боль, а старуха с косой караулит за углом, взгляды меняются кардинально.

– Он создал связь с вами, а вы сбежали, – сказал Доусон. – Разве вы не читали свою ориентировку? Разве не видите, что он влюблен?

Я побежал и врезался прямехонько в невидимую сеть между столбами – в кюриольную матрицу, которую изучал Доусон. Энергия пронизала мой вспомогательный скелет, и что-то почти живое через джилст проникло мне в мозг. Энергия экзоскелета, непостижимые системы отсчета, транслокация, реальность, выраженная в формулах… адекватно описать это невозможно. В панике я понимал только, где не хочу оставаться, и отчаянно силился куда-нибудь уйти. Передо мной раскрылась огромная системная база, вверху и внизу были линии, и поверхности, и точки пересечения. Изменив их рисунок, я очутился на крыше мира. Моя кюриольная матрица сохранила вокруг меня воздух и тепло, но не защитила от прекрасной и жестокой реальности, более того, даже усилила ее воздействие. Стоя на стальной плоскости, я видел, что Юпитер поистине огромен, но не бесконечен, и что в вакууме звезды не мерцают, и что невозможно не увидеть, из каких глубин они светят. Я ахнул, изменил рисунок и обнаружил, что меня окружает густой рой слипридов; их кюриольные матрицы выбросили меня вон.

Он влюблен.

Что-то стащило меня вниз, и, растянувшись на ледяной платформе, я увидел патуна, связанного с огромными машинами такими способами, которых я не мог толком понять, – он направлял энергию творения. Кюриоль дала мне возможность на мгновение увидеть, что значит быть частью технической цивилизации, насчитывающей свыше полумиллиона лет существования. И тут я понял, к чему все эти бесконечные ограничения. Понял, как это забавно. Потом патун что-то сделал, его легчайшее прикосновение привело в порядок блоки логики, и у меня в голове что-то щелкнуло.

Съесть тебя! Съесть тебя!

Конечно, все, что мне говорили, правда. Нет никаких проблем перевода – только проблемы бытия. Зачем патунам лгать? Я сполз с платформы и вышел из-за столба, бросив матрицу позади. Сомнения, на миг вновь вспыхнувшие во мне, едва не заставили меня отступить, когда струд подплыл и навис надо мной, как рваный окровавленный занавес.

– Ешь, – сказал я.

Струд бросился вперед, шурша стрекательными клетками. Когда эта тварь проглотила меня, боль была милосердно коротка, и меня объяла тьма, оборвавшая крики Джулии:

– Ты это снял? Ты снял это?

Думаю, прошло дня три, прежде чем я очнулся на ромашковом поле. Я стал на шесть килограммов легче, что неудивительно. Один из этих килограммов валялся неподалеку в виде нескольких кусков кибернетического вспомогательного скелета. Рядом стоял струд, высокий, сверкающий в искусственном освещении; он стал намного сильнее, вначале влюбившись в мой рак, а потом сожрав его, как велит ему природа. Так маленькая рыба поедает паразитов на более крупной – симбиоз. Слиприды, сражающиеся с болезнями людей, отправили меня в качестве опытного образца, и после этого им было дано «добро». А струды теперь тысячами устремляются на Землю, чтобы пожирать наши болезни.

Рэйчел Свирски

Начиная с 2006 года, когда Джон Скальци опубликовал в журнале «Сабтерраниен», где работал приглашенным редактором, ее «Scenes from a Dystopia», Рэйчел Свирски, уроженка Калифорнии, за последние годы опубликовала поразительное для новичка в нашей области количество рассказов. Прежде чем начать публиковаться, она посещала семинар «Кларион», лучшую рабочую мастерскую для начинающих авторов, и получила диплом магистра изящных искусств на двухлетних курсах в Айове. Подобно многим другим начинающим авторам в этой области, она с завидной уверенностью использует литературную технику и особенности жанра, полагая (вероятно, справедливо), что большинству ее читателей все эти выкрутасы нипочем.

Этот рассказ – прекрасный образец смешения жесткой научной фантастики, психологического реализма и любовной прозы.[11]

Эрос, Филия, Агапе

Перед уходом Люсьен собрал все свои вещи. Старинный серебряный половник, чайные розы, которые он выращивал на подоконнике, свои кольца, нефритовые и гранатовые. Упаковал кусок яшмы с прожилками селенита, который нашел на берегу, прогуливаясь в первый вечер, когда пришел к Адриане (она неуверенно вела его по влажному песку, и их тела освещало мягкое золотистое свечение фонарей на пирсе). В тот вечер, когда они возвращались в дом Адрианы, Люсьен нес в ладонях пятнистый камень, щурясь, чтобы отблески нитей селенита приглушались ресницами.

Люсьен всегда любил красоту: приятные запахи, изысканные вкусы, прекрасные мелодии. Особенно ему нравились красивые вещи, которые можно подержать в руках, переводя абстрактную эстетику в нечто осязаемое.

Эти вещи принадлежали им обоим, но Адриана только с горечью махнула рукой, когда Люсьен начал собираться.

– Бери, что хочешь, – сказала она, захлопывая книгу. А затем ждала у двери, глядя на Люсьена печальными сердитыми глазами.

Их дочь Роуз ходила за Люсьеном по всему дому.

– Это возьмешь, папа? А это хочешь?

Люсьен молча взял ее за руку. Он повел ее по лестнице наверх и дальше, по неровным половицам, где она иногда спотыкалась. Роуз остановилась у панорамного окна в спальне родителей и посмотрела поверх пальм и бассейнов на ярко-лазурные просторы океана. Люсьен наслаждался горячим нежным чувством, которое испытывал, держа дочь за руку. «Я люблю тебя», – хотел он сказать, но дар речи ему изменил.

Люсьен свел дочь по ступеням и подошел к выходу. Розовое атласное, украшенное кружевами платье Роуз шуршало, когда она спускалась по ступеням. Люсьен заказал для нее дюжину нарядных платьев светлых цветочных тонов. Роуз отказывалась надевать что-либо другое.

Роуз посмотрела куда-то между Люсьеном и Адрианой.

– Меня тоже возьмешь? – спросила она у Люсьена.

Адриана поджала губы. Она посмотрела на Люсьена, заставляя его что-нибудь сказать, взять на себя ответственность за то, как он поступает с их дочерью. Люсьен молчал.

Шардонне Адрианы было того же янтарного оттенка, что и глаза Люсьена. Адриана так сильно сжала ножку бокала, что испугалась, как бы та не лопнула.

– Нет, дорогая, – сказала она с деланой легкостью. – Ты остаешься со мной.

Роуз протянула к Люсьену руку.

– Покатаемся?

Люсьен наклонился и прижался лбом ко лбу дочери. За три дня, прошедшие с тех пор, как он передал Адриане письмо о том, что уедет, как только она сможет обеспечить присмотр за Роуз в его отсутствие, Люсьен не произнес ни слова. Когда он подошел к Адриане с письмом, она сидела за обеденным столом, пила апельсиновый сок из винного бокала и читала «Сокольничего» Чивера. Люсьену стало стыдно, когда она улыбнулась ему и взяла письмо. Он знал, что последние несколько месяцев Адриана была счастлива (такой он никогда еще ее не видел), возможно, счастлива как никогда. Он понимал, что письмо потрясет ее и причинит ей боль. Знал, что она сочтет его предателем. Тем не менее он отдал ей письмо и подождал, пока она поймет, о чем речь.

Роуз мягко и осторожно сказали, что Люсьен уезжает. Но ей всего четыре года, и окружающее она понимает не вполне, да и то сообразно своим желаниям. И она продолжала считать молчание отца игрой.

вернуться

11

© Rachel Swirsky, 2013; © пер. А. Грузберга, 2016.

24
{"b":"564196","o":1}