– Я…

Она качает головой.

– Такой наивный.

– Вы пользуетесь «Джамбо»… – Я умолкаю. Это кажется невероятным.

Она наклоняется ближе.

– Мой ник – «Друг Лао». А твой?

– «Маленький Санг». Я думал, «Друг Лао» – мужчина…

Кулаап лишь смеется.

Я наклоняюсь вперед.

– Это правда, что та семья выбралась?

Она кивает.

– Определенно. Генерал тайской армии – мой поклонник. Он рассказывает мне все. У них есть пост перехвата. А иногда они посылают за границу разведчиков.

Я словно вновь оказался дома.

Мы отправляемся в крошечный лаосский ресторан, где все узнают Кулаап и бегают вокруг нее, а владельцы просто запирают дверь перед носом папарацци, когда те становятся слишком назойливыми. Мы коротаем вечер, делясь воспоминаниями о Вьентьяне. Оказывается, нам обоим нравился один и тот же лоток на Кэм-Кхонге, где продавали рисовую лапшу. Оказывается, она любила сидеть на берегу Меконга и мечтать стать рыбаком. Оказывается, по выходным мы ездили за город на одни и те же водопады. Оказывается, за пределами страны невозможно найти хороший дум-мак-хунг. Кулаап – прекрасный собеседник, полный жизни. Ее американские привычки кажутся странными, но сердце у нее доброе. Время от времени мы фотографируем друг друга и выкладываем фотографии на ее сайт, подкармливая вуайеристов. А потом снова садимся в лимузин, и вокруг снова вьются папарацци. Я чувствую себя звездой: сверкают вспышки, люди выкрикивают вопросы. Я горд, что сопровождаю эту красивую, умную женщину, которая намного больше других знает о том, что происходит на нашей родине.

В машине она заставляет меня открыть бутылку шампанского и наполнить два бокала, а сама изучает в водовороте результаты нашего свидания. Она перепрограммировала водоворот, чтобы он также отслеживал рейтинг моей новостной ленты.

– Сегодня у тебя на двадцать тысяч читателей больше, чем вчера, – говорит она.

Я сияю от удовольствия. Кулаап продолжает просматривать результаты.

– Кто-то уже опознал тебя. – Она поднимает бокал. – Ты знаменитость.

Мы чокаемся. Я раскраснелся от вина и счастья. Я добуду клики для Дженис. Мне кажется, словно бодисатва[8] спустился с небес, чтобы спасти мою работу. Мысленно я благодарю Марти за то, что устроил все это, за его щедрость. Кулаап склоняется над экраном, изучает пылающий контент. Открывает новое окно, начинает читать. Хмурится.

– Что за ерунду ты пишешь?

Я изумленно вздрагиваю.

– В основном статьи о правительстве. – Я пожимаю плечами. – Иногда об окружающей среде.

– Например?

– Сейчас я работаю над статьей о глобальном потеплении и Генри Дэвиде Торо.

– Разве мы с этим не покончили?

Я в замешательстве.

– Покончили с чем?

Нас встряхивает: лимузин сворачивает на бульвар Голливуд, мотоциклы ревут и мечутся вокруг, словно косяк рыб. Папарацци фотографируют бок лимузина, фотографируют нас. Сквозь тонированные стекла вспышки кажутся светлячками, крошечными, как мои статьи в водовороте.

– Я хочу сказать, ведь это старая история. – Она делает глоток шампанского. – Даже Америка снижает вредные выбросы. Все знают, что это проблема. – Кулаап барабанит пальцами по подлокотнику. – Налог на углекислый газ для моего лимузина вырос в три раза, несмотря на гибридный двигатель. Все осознают, что это проблема. И мы ее решим. О чем тут писать?

Она американка. В ней – все их хорошие черты: их оптимизм, желание нестись вперед, творить собственное будущее. И все плохие: их странное невежество, нежелание понять, что они ведут себя как дети.

– Нет. С этим не покончили, – говорю я. – Становится только хуже. С каждым днем. И все наши усилия не приносят никакого результата. Может, мы плохо стараемся, а может, уже слишком поздно. Становится только хуже.

Она пожимает плечами.

– Я читала другое.

Я пытаюсь не выказать раздражения.

– Разумеется, вы читали другое. – Я машу рукой в сторону экрана. – Посмотрите на клики в моей ленте. Люди хотят счастливые истории. Хотят забавные истории. А не те, что пишу я. Поэтому мы все пишем то, что хотите прочесть вы, то есть пустышки.

– И все же…

– Нет. – Я рублю ладонью воздух. – Мы, репортеры, – очень умные мартышки. Дайте нам вашу подписку и ваши клики – и мы дадим вам то, чего вы хотите. Мы будем писать хорошие новости и новости, которые вам пригодятся, новости, которые помогут вам с шопингом, СИЗ-новости. Мы расскажем вам, как лучше заниматься сексом, и лучше есть, и лучше выглядеть, и лучше себя чувствовать, и как медитировать – да, мы такие просвещенные. – Я корчу гримасу. – Вам нужны медитативные прогулки и Дабл-Ди-Пи? Вы их получите.

Она смеется.

– Почему вы надо мной смеетесь? – рявкаю я. – Я не шучу!

Она машет рукой.

– Знаю, знаю, но ты сказал про Ди-Пи[9]… – Продолжая смеяться, она качает головой. – Забудь.

Я умолкаю. Я хочу говорить, хочу рассказать ей о своих разочарованиях. Но мне стыдно за то, что я потерял над собой контроль. Утратил самообладание. Прежде я был другим. Я умел управлять своими эмоциями. Но теперь я – американец, такой же инфантильный и несдержанный, как Дженис. И Кулаап смеется надо мной.

Я смиряю свой гнев.

– Думаю, мне пора домой, – говорю я. – Хватит с меня свиданий.

Она улыбается и касается моего плеча.

– Зря ты так.

Часть меня твердит, что я идиот. Что глупо и безрассудно отвергать такую возможность. Но что-то в этой безумной охоте за просмотрами, и кликами, и доходами от рекламы внезапно кажется мне грязным. Словно мой отец сидит с нами и неодобрительно качает головой. Спрашивает, неужели он писал свои листовки о пропавших друзьях ради кликов.

– Я хочу выйти, – слышу я собственный голос. – Мне не нужны ваши клики.

– Но…

Я смотрю на нее.

– Я хочу выйти. Сейчас.

– Здесь? – Она морщится, пожимает плечами. – Как скажешь.

– Да. Спасибо.

Она просит водителя остановиться. Мы сидим в неуютном молчании.

– Я пришлю вам ваш костюм, – говорю я.

Она грустно улыбается.

– Все в порядке. Это подарок.

Я чувствую себя еще хуже, мне стыдно, что я отвергаю ее щедрость, но я все равно вылезаю из лимузина.

Вокруг щелкают камеры. Это мои пятнадцать минут славы, когда все фанаты Кулаап сосредотачиваются на мне, сверкая вспышками.

Я иду домой, а папарацци засыпают меня вопросами.

Пятнадцать минут спустя я действительно остаюсь один. Думаю вызвать такси, но решаю пройтись. Пройтись в одиночестве по городу, в котором никто не ходит пешком. Я покупаю на углу пупусу и билетик Мексиканской лотереи, потому что мне нравятся их лазерные картинки с Днем мертвых. Словно эхо призывов Будды помнить, что мы все станем трупами.

Я беру три билетика, и один из них оказывается выигрышным: сто долларов, которые можно получить в любом киоске «ТелМекс». Наверное, это добрый знак. Пусть с работой меня постигла неудача, а дева Кулаап оказалась вовсе не бодисатвой, я все равно чувствую себя везучим. Словно отец шагает рядом со мной по этой прохладной ночной улице Лос-Анджелеса, и мы снова вместе, я – с пупусой и выигрышным лотерейным билетиком, он – с сигаретой «Ах Дэнг» и спокойной улыбкой игрока. И странное дело, мне кажется, будто он благословляет меня.

Поэтому, вместо того чтобы отправиться домой, я иду в отдел новостей. Мой рейтинг вырос. Даже сейчас, в середине ночи, крошечная доля поклонников Кулаап читает про шахматных бабочек и некомпетентность американского правительства. В моей родной стране этой статьи не было бы. Цензор сразу же прикончил бы ее. Здесь она мерцает зеленым, растет и убывает в соответствии с кликами. Одинокая точка, мигающая среди намного более крупных контентных вспышек новых процессоров «Интел», рецептов низкокалорийных диет, фотографий с котиками и серий «Выжить в Антарктиде!». Волны света и цвета очень красивы.