— Потому что ФНПР никогда сходных позиций не занимали и занимать в принципе не могут. Тут большой обман трудового народа: все считают, что путевки, лечение, бюллетени и прочие блага оплачены их собственными членскими взносами и, следовательно, независимы от производственного начальства, а на самом деле даже сами профсоюзники зарплату получают в заводской кассе и все социальные выплаты идут из прибыли предприятия. Взносов же, дай Бог, чтобы хватило на подарки детям к Новому году.

Это вовсе не значит, что традиционные профсоюзы ничего не делают: они более или менее исправно выполняют роль заводской социальной службы. Но защищать чьи-нибудь права?! Само предположение, что они могли бы этим заняться, вызывает дикую агрессию: это кого и от кого надо защищать? У нас никакие права не нарушаются! Но такого просто в природе не бывает, чтобы совсем не нарушались, даже на самых лучших предприятиях: дополнительные дни к отпуску за вредность, срок службы спецодежды и так далее...

Я понимаю, что самим ФНПР вся эта путаница выгодна и они помалкивают (хотя на одном заводе совсем недавно председатель профкома со всей наивностью четко сформулировал: «Наша главная задача — обеспечить дисциплину и качество продукции» (профсоюзов-то главная задача!) Я не понимаю другого: зачем это нужно собственникам, почему они не прекратят содержать этот липовый профсоюз и не организуют на его месте обыкновенную социальную службу, чтобы каждому стало ясно, насколько все его блага зависят от их обших успехов, то есть от прибыли? Однако на заводах совсем не торопятся вносить в это дело полную ясность. Может, им выгоден «карманный» профсоюз и они вовсе не хотели бы, чтобы на его месте вырос настоящий?

Я знаю только один традиционный профсоюз областного масштаба, который действует совершенно как альтернативный, — в Череповце. Они официально вышли из ФНПР, оставив себе всю местную профсоюзную инфраструктуру, и, по сути, превратились в свободные профсоюзы.

— Так научились свободные профсоюзы отстаивать права рабочих?

— Прежде директора научились их нейтрализовать. Сначала директорам казалось, твори, что хочешь, и они протестующих выгоняли, не озаботившись никакими законными доводами. Действительно, контроля за действиями директоров не было практически никакого. Тогда лидеры свободных профсоюзов стали судиться. Директора этого никак не ожидали. Суды тоже еще не разобрались в ситуации и выносили решения прежде всего по закону, то есть восстанавливали их на работе, да еще обязывали платить им компенсацию. Тех снова увольняли, снова суд, снова плати, и так до тех пор, пока директора не научились увольнять всех, кого хотели, совершенно законно: знаете, это совсем не так трудно...

А в конце концов, приняли новый трудовой кодекс, который резко затрудняет любую попытку «качать права». Когда его проводили через Думу, министр труда Александр Починок часто объяснял, что трудовое законодательство у нас в основном старое, социалистическое, его просто необходимо привести в соответствие с новыми реалиями. А когда кодекс приняли, оказалось, что изменения более всего коснулись как раз пунктов, принятых в начале 90-х годов, тех самых, которые делали наш кодекс одним из самых прогрессивных в мире.

— Например?

— Например, чтобы объявить забастовку, теперь нужно преодолеть столько барьеров, что это практически почти невозможно. Среди прочего нужно согласие двух третей общего собрания коллектива на эту забастовку; предполагается процедура с участием представителей администрации, но те не обязаны принимать участие в переговорах, и, следовательно, переговоры могут тянуться и тянуться...

— Может. в этом есть своя правда: забастуют шоферы автобусов — множество людей не попадут на работу, а они вовсе не собирались бастовать. Мы все так взаимосвязаны и взаимозависимы...

— В мире давно выработаны правила, которые учитывают это, в некоторых профессиях забастовки вообще запрещены. Какие-то неудобства, наверное, неизбежны, но должна же быть и какая-то солидарность в обществе в целом...

Когда-то свободные профсоюзы начали кое-где объединяться не по профсоюзному, а по территориальному принципу, чтобы помогать друг другу на месте. Такие «зонтичные» профсоюзы могли завести общего юриста, могли вести переговоры с работодателями от имени одной из входящих в него ячеек, заключать коллективные договоры. Теперь в комиссии, заключающей коллективный договор, может быть представлена только эта первичная ячейка, вести переговоры от ее имени никто не имеет права. Более того, раньше в этой комиссии альтернативные профсоюзы участвовали наравне с традиционными, а теперь заключается только один колдоговор с летчиками и буфетчиками, литейщиками и нянечками заводского детского сада, и в комиссии профсоюзы представлены в соответствии со своей численностью. То есть больше, чем на один голос, представитель альтернативного профсоюза редко может рассчитывать.

— Рабочие этого не понимают ? Почему они не уйдут в свободные профсоюзы?

— А путевки и бюллетени? Они же уверены, что потеряют все это. Путевка — это, знаете ли, вещь конкретная, материальная, а о правах трудящихся вспоминают только тогда, когда они слишком явно нарушаются. Кроме того, директора и менеджеры среднего звена, вовсе не желая реального контроля за своими действиями, научились предотвращать рост свободных профсоюзов. «Я с радостью выплатил бы вам премиальные побольше, расплатился бы по долгам с многодетными матерями, но у меня нет денег, все съели эти, альтернативщики. Вы знаете, сколько они получают?! Да раз в десять больше, чем вы...»

— Правда, раз в десять больше.

— Я же объясняла: им платят не за их протесты, а за квалификацию...

— Вам не кажется, что наша довольно сложная экономическая жизнь в вашем изображении выглядит как классическая схема марксистского учебника: монстры-собственники, роль которых у нас чаще всего исполняют директора предприятий; ограбленные, замордованные рабочие, которые то ли по темноте своей, то ли по запуганности не могут отстаивать собственные интересы; беспринципные компрадоры в виде традиционных профсоюзов. Судя по всему, для бескомпромиссной классовой борьбы не хватает только авангарда рабочего класса, какой-нибудь новой партии большевиков; интеллектуалы тоже оказались предателями, а кроме них возглавить такую партию некому...

— Нет, я никак не хотела бы, чтобы у вас сложилась такая примитивная картинка. Просто когда я работала в фонде, мне казалось, что директора в подавляющем своем большинстве — настоящие отморозки, одержимые идеей схватить все, что можно продать, и убежать. Приходили-то к нам именно с таких предприятий.

Когда я пришла на заводы уже как социолог, ведущий исследование, я увидела, что это совсем не так, что «отморозков»-д и ректоров даже не большинство. Увидела, насколько на самом деле сложна ситуация, многообразна — до странности, до полного попрания всяких учебников и стереотипов.

Например, на рынке вполне жизнеспособным оказывается «завод-семья», где все держится не столько на формальных предписаниях, сколько на неформальных, «человеческих» отношениях. Я знаю такой. Директор там — теперь официальный собственник завода, но это почему-то никого не смущает. Он пришел на этот завод юнцом, прошел, как положено по образцовой советской трудовой биографии, весь путь снизу, живет в поселке рядом со своими рабочими, ходите ними на рыбалку, когда трудно, просит потерпеть. А рабочие в ответ, прикрывая огрехи организации труда, вкалывают сверхурочно, говорят «мы», имея в виду весь завод, с гордостью демонстрируют новый корпус, который, когда достроят и запустят, позволит увеличить прибыль, и тогда, может быть, «мы» снова начнем строить жилье для своих работников.

И это не сладкая сказка о патриархальной семье с директором - отцом родным и его подчиненными, малыми детьми, которые во всем на него полагаются. Когда три месяца после дефолта зарплату не платили никому, рабочие пришли в цеха и сели, и три дня сидели. Директор помчался в банк, под грабительский процент взял ссуду, расплатился за один, кажется, месяц, но прежде всего, знаете, что он сделал? Пригласил забастовщиков к себе в кабинет, выложил на стол все бумаги, счета и расчеты, показал, где деньги и почему он не может больше заплатить. Но там рабочие в карманах носят коллективный договор и следят, чтобы во исполнение очередного его пункта вентиляцию вовремя провели и так далее...