- А потому, что это смерть свою они на цепи держат. - Шаманка посмотрела на Ивана, и усмехнулась. - А пока смертынька на цепи - быть солдату живу. Одна смерть от другой защитит, если, конечно та, другая, проворней да сильней не окажется.
- А это чья смерть? - Мальчиш показал на черную луковку в стакане. Вокруг пули-луковки хороводились маленькие пузырьки, словно водка ни с того, ни с сего закипать начала.
- Не ваша, - засмеялась шаманка. - А чья - не скажу!
- Так, выходит, это ты от чьей-то смерти так на глазах и раскрасавилась? - возмутился Безяйчик. - Нет, ты правду скажи!
- А жизнь она всегда от смерти происходит, больше-то не от чего. И не зыркай на меня глазищами, не больно-то я пугливая! - сказала Татьяна, достала их карману закопченную трубку-носогрейку и затянулась вонючим болгарским табаком. И в каком только соцреализме она его купила? - Ну, чего знать желаете? Спрашивайте, пока я добрая, а то ведь я и передумать могу. Да и недосуг мне с вами тут...
Иван смотрел рот разинув то на Мальчиша с Безяйчиком, то на шаманку. Что-то вроде изменилось, а не понять что. Потом сообразил - теперь шаманка здесь главной стала, а Растюпинскские ребята перед ней словно съежились и мягкой шерстью обросли. Котята. Хотя и шипят.
А шаманка наоборот, залоснилась-закруглилась, волосы расправились, губы улыбаются, даже зубы, вроде, резаться стали. Да еще, какие острые. Нелюдские.
- Да какая же она старуха? - подумал Иван. - У Безяйчика, вон, похоже, в штанах тесно стало, вон, как заерзал.
- Ты, бабка, - сказал он вслух, - кончай людям мозги парить. - Думаешь я тебе эту хрень - тут он ткнул пальцем в стакан с несмертельной пулей - в подарок привез? Ошибаешься, желторожая, серебряшку еще заработать надо. Оклемалась маленько, и будет! Давай, делай что надо.
Взял стакан с водкой, поболтал, так что пуля о стенки зазвенела, да одним духом в себя и опрокинул. Крякнул, колбаской закусил, черное серебро пальцами из стакана вынул, обтер об рукав, да обратно в карман и сунул. Шаманка только рот открыла.
- Ай, силен, ты Иван-воин, - сказала шаманка, когда Мальчиш с Безяйчиком ее минералкой отпоили. - Надо же, и смерть-водка тебя не берет! Ну, коли, выпил - жди похмелья. А пулю себе оставь на память, нету в ней больше силы, я первую пробу сняла, а остальное ты допил и не поперхнулся.
- С похмельем я, как-нибудь справлюсь, у нас на этот случай прибор имеется, - усмехнулся солдат. - А ты обещала погадать, давай, гадай! Тоже мне, Инесса выискалась!
- Ну ладно, - сказала Татьяна, - погадаю!
Шаманка подошла к серванту, выдвинула ящик и достала оттуда большой плоский предмет, похожий на коробку от конфет, или на шахматы, только без шашечек. Поставила коробку на стол, сдвинув бутылки и тарелки с закуской, потом полезла куда-то в книжные полки и извлекла оттуда тонюсенькую свечку. Таким на рынке цена - пучок пятачок. Граждане теперь часто свечи покупают на случай отключения электричества. Так что, свечной заводик в наше время, стараниями энергетиков, дело очень даже прибыльное.
Между тем, ведьмачка взяла у Мальчиша финку с наборной рукояткой, положила свечку на столешницу и порезала ее на коротенькие желтые цилиндрики, с вершок всего длиной. Лунки в одной стороны концом финки проковыряла и белые фитильки выпростала наружу. Потом открыла коробку. Братва дружно сунулась посмотреть - что там? И так же дружно отпрянула. Аж головами стукнулись.
В коробке было что-то вроде лилипутского кладбища. Аккуратные могилки с квадратными камешками-памятниками располагались ровными рядами, словно конфетные ячейки с поставленными на попа шоколадными батончиками. Только на могилках имелись маленькие, аккуратные холмики, покрытые зеленой плесенью. Кое-где виднелись малюсенькие растрепанные веночки с совсем уж микроскопическими надписями на них.
Шаманка установила свечечки на могилках, но не на всех, а по выбору. На некоторые холмики только посмотрела, покачала головой, поправила камушки, а свечку ставить не стала.
Добыла огонь, трут раздула, и свечечки на могилках затеплила. А потом принялась руками над кладбищем разводить и приговаривать:
"Лица в памяти сплелись,
Кружит ветер лик, как лист,
Лица в памяти моей,
Северной луны бледней,
Ликов линия легка,
Как молитва без греха,
Лиц ликующих метель,
Лиц тоскливая метель,
Лиц безликий хоровод,
Ломок, словно летний лед,..."
Тут над могилками, где свечечки горели, появились светящиеся розовым светом огоньки-пушинки. Встали над горящими свечами, а потом медленно поплыли к шаманке, словно их что-то притягивало. А шаманка ладонями к себе делает медленно так, а потом, когда огоньки в стайку сбились, ладони наружу поворотила, дескать - стоп. Огоньки послушно остановились и принялись тихонько кружиться, образовав небольшой мерцающий шарик.
- Мурашки! - испуганно прошептал не то Мальчиш, не то Безяйчик. А Иван и так уже понял, что это мурашки. Только не страшно ему было. Точнее, не очень страшно, а если и пугало что-то, так только то, что очень уж тихо все происходило. В американском кино все не так - там шум, грохот, слизь во все стороны, и вот уже покойничек из могилы вылез сопли развесил, слюни распустил, так и ищет, кого бы сожрать. А здесь как-то уж больно по-домашнему.
А шаманка и вовсе разошлась, рукава халата разлетаются, круглое лицо золотом налилось, и кажется, что волки ей откуда-то издали отвечают. Хотя, откуда в Москве волки?
"Лица в памяти моей,
Лица лилии бледней,
Лик иллюзии разбив,
Пусть сольются в лик судьбы!"
Потом вдруг, как дунет на шарик. Мурашки и разлетелись по комнате. Розовым по стенкам так и черкнуло! А братва шарахнулась в стороны. Не дай бог мурашка прицепится.
- Батюшки, форточка-то закрыта, - вспомнила вдруг шаманка. - Форточку отворите, а то побьются они о стены.
Иван опомнился и бросился отворять форточку. И то сказать, пора было, накурили в комнате - не продохнуть.
Мурашки еще немного пометались по комнате, потом сбились у открытой форточки в слабо светящуюся кучку, брызнули наружу и пропали в сентябрьской ночи. Только свечки в коробке остались гореть.
- И куда это они направились? - спросил Безяйчик, когда немного пришел в себя. А Мальчиш промолчал. Только в ухе у себя спичкой ковырял. Потом спичку вытащил, посмотрел на нее и с облегчением сказал:
- Ух, чисто! То есть, в ухе, конечно, как говорится, гречку сеять можно, но мурашки там нет. Показалось.
А шаманка стоит посреди комнаты - ростом даже выше стала, грудь поднялась - дышит! Был бы здесь какой-нибудь полковник, сразу предложил бы свою чистую руку да горячее сердце. А не взяла бы Танька - так бросился бы сгоряча своей холодной головой в ближайший тихий омут. И с концами.
А шаманка повела крутым эскимосским бедром, да и говорит:
- Ну, чего рты разинули. Мурашки еще не скоро вернутся, я их далёко послала. Деньги-то еще у кого остались? Давайте, я за зельем схожу. Да не суетись ты, Безяйчик, я сама, а то еще купишь какой-нибудь ерунды.
Взяла пятихатку, кацавейку накинула, туфли на босу ногу и - только дверь хлопнула.
Вот так шаманка!
Не успели Растюпинскские выкурить по сигарете, как шаманка вернулась - видно идти было и в самом деле недалеко.
- Вот, - сказала она и поставила на стол большую оплетенную соломкой бутыль с чем-то бордовым.
- Ты чо, Танюха, портвешка прикупила? На всю пятихатку? - дурашливо изумился Безяйчик. - Портвешок на беленькую не ляжет. Головка бо-бо будет.
- Заткнись! - бросила ведьмачка, разматывая платок и бросая его на стул. - Это не портвешок, хотя, как помнится, ты раньше и портвешком не брезговал. Слеза это московская пьяная, на чужой беде настоянная да чужим потом крепленая. У нашего дворника купила, у Яшки, знатное пойло, между прочим. Он не всякому его продает, только своим.
