Глава 13
Свои люди, сочтемся!
На первый-второй рассчитайсь!
Сборник цитат "Слово и дело"
Сентябрьское утро красило нежным абрикотиновым цветом провинциальные заборы Растюпинска, когда Медный Гоблин и сопровождающие его физиономии прибыли, наконец, к месту временного содержания и реставрации неотгруженного заказчику шедевра монументального искусства.
Несмотря на раннее утро, владелец гаража, Даниил совместно с потерявшим в очередной раз любовь, а вместе с ней заодно и и силу воли, братцем Василием предавались пьянству и печали. Обрусевший гремлин Бугивуг изо всех сил поддерживал братьев в этом исконно русском занятии, может быть, по природной склонности, а может - из чувства международной солидарности. Впрочем, какая тут солидарность, если за время проживания на свалке гремлин совершенно пропитался провинциальным духом и даже выучился играть на балалайке, которую искренне считал русским народным инструментом, с чем, однако, можно поспорить.
Безусловно, балалайка уникальный инструмент. Прежде всего, ни у одного народа мира не существует инструментов треугольной формы, заметьте это, пожалуйста. Все струнные музыкальные инструменты по форме и сути своей женственны, а стало быть - округлы. А три струны? Даже у банджо, и то минимум четыре! Так что, балалайка является исключением из общего правила, что позволяет сделать некоторые далеко идущие выводы. Ну, скажем о том, что балалайка инструмент, безусловно, сакральный, о чем говорит наличие у него трех углов и трех струн, а во-вторых - вообще нечеловеческий. Скорее всего, этот инструмент был подброшен древним русичам некими таинственными пришельцами, с целью посмотреть, что из этого получится. С тех пор число "три" является священным числом русской, российской и даже россиянской цивилизаций. Судите сами - пьют у нас на троих, считают до трех и, хотя и говорят, что третий лишний, но на практике чаще звучит - третьим будешь?
Но оставим лирические отступления, вернемся в гараж, где как раз пьют. Разумеется, на троих, и, разумеется, по серьезному поводу. А как же иначе? Пьют, играют на электрогуслях и наяривают на балалайке. Кстати, на балалайке именно наяривают, а не играют, то есть, если и играют, то с особой яростью, или, иногда бренчат.
"Наяривать" и "ярость" - безусловно однокоренные слова. "Бренчать" тоже имеет сакральный смысл, слово это однокоренное со словом "бренность", вас это не наводит на мысли? Меня лично наводит, но я изо всех сил борюсь с всякими незваными наводчиками - что я им, зенитное орудие на танкоопасном направлении, что ли - и поэтому возвращаюсь в гараж братца Даниила, чтобы вместе с вернувшимися из похода на Москву братками, выяснить, наконец, по какому поводу развернулась эта явно внеплановая утренняя пьянка.
Так что, просто примем к сведению, что этим утром на балалайке в авторемонтной мастерской яростно играли что-то невероятно бренное. Интересно с какого такого перепуга?
Пока Мальчиш с Безяйчиком командовали маневрами довольно-таки большой автоколонны, привезшей Медного Гоблина в Растюпинск, то есть, фурой и автокраном, Иван подошел к распевающей печальные народные песни троице и сказал:
- Ну, здорово, орлы! Чего это вы с утра так набрались?
Орлы невнятно клекотнули в ответ и нестройно затянули:
"Когда я на почте служил ямщиком,
Был молод и ел я селёдку..."
На этом месте Бугивуг ненадолго прервался, отложил свой яростно-бренный инструмент, пошарил вокруг себя мозолистой дланью, вытащил наполовину обглоданный селедочный хвост и стал его печально жевать.
Пока он жевал, Даниил с Васькой успели сообщить от лица вскормленного селедкой ямщика, что:
"И крепко же братцы в селенье одном,
Любил я в ту пору девчонку..."
Подробности любви ямщика и прекрасной селянки остались неизвестными широкой публике, потому что Бугивуг отбросил в сторону селедочный хвост и снова взялся за балалайку. Под душераздирающую трель русского сакрального инструмента он, пропустив пару-другую куплетов, потребовал от окружающих жалостливым ковбойским фальцетом:
"Налейте, налейте скорее вина,
Рассказывать нет больше мочи!"
На этом песня закончилась, и нетрезвая троица выжидающе уставилась на Ивана.
Иван сообразил, что братцы его, да и Бугивуг очевидно тоже находятся в крайне опасном состоянии, именуемом в России "недопоем". То есть, мировая скорбь полностью затопила их души и на этой скорби их, как бы, заклинило, то есть, для того, чтобы осознать все безобразие своего состояния, они с одной стороны были слишком трезвы, а с другой - наоборот.
- Безяйчик! - воззвал Иван. - У нас выпить что-нибудь есть?
- В бардачке, - коротко бросил Безяйчик, занятый застропливанием Медного Гоблина.
Иван полез в бардачок "Копейки", выудил оттуда сначала пистолет Стечкина, а потом непочатую бутыль водки "Ямщик" с весело летящей птицей-тройкой на этикетке. Из этой бутылки он аккуратно отмерял три раза по полстакана и вручил автомеханикам.
- Бум! - сказали Даниил, Васька и Бугивуг, и сдвинули стаканы. Бума, однако, не получилось, потому что стаканы были пластиковые и к бумканью непригодные.
- За Санька! - почти трезвым голосом печально сказал Даниил, и все сосредоточенно выпили, старательно занюхав водку черными корочками и высохшими лещиными потрохами.
- Ну, рассказывайте! - сурово потребовал Иван-солдат, уже чуя, что произошло что-то очень и очень нехорошее. Мальчиш с Безяйчиком тоже почувствовали, некую кривизну ситуации и теперь стояли рядом, настороженно сопя.
- Санька замели! - Печально сообщил Василий и потянулся к "Ямщику".
- Кто? - в один голос спросили Мальчиш с Безяйчиком.
- Абдулла, террорист эльфийский, - сказал Василий. - Они, это... за бутылкой приехали, а Санёк нипочем не хотел из бутылки вылазить, все орал "Я в своем добром, не трожьте уроды ушастые..", и все такое... Ну, короче, его вместе с бутылкой и забрали. Абдулла сказал, что так даже лучше, будет у них одушевленный этот... ах ты факт!
- Артефакт! - машинально поправил Мальчиш. - И когда это было?
- Когда это было, когда это было, во сне - наяву...- затянул, было отудобивший после полустакана "Ямщика" Бугивуг, но сразу заткнулся и посмотрел на приехавших круглыми желтыми глазами.
- На рассвете! - мрачно сообщил Даниил. - Абдулла еще сказал, что теперь вы в расчете.
- А чего же он нас не дождался? - начал было Безяйчик, но Мальчиш не слушал его. Достав из кармана нечто, сильно смахивающее на раковину-беззубку, он раскрыл створки, приложил квакнувшее совершенно по-лягушачьи устройство, а может быть, существо к уху и заорал:
- Абдулла, это, в натуре, беспредел, слышишь ты, пень горелый? Ты мне Санька верни, а то... Чего, чего, вон он твой статуй, только что привезли... Ну, ты, даешь! Ты чо, болотника что ль накурился? Очуху попей! Ладно, привезем, но поляна с тебя...
Поговорив так минуты три, он с трудом оторвал вцепившееся створками в ухо устройство связи, сунул ему в усеянную мелкими зубами пасть батончик "Сникерса" и убрал в карман.
- Накладка вышла, - пояснил он. - Дело такое...
Оказывается фирма ООО "Мальчиш и Безяйчик, Керосин и сопутствующие товары" подрядилась поставить давнему и проверенному партнеру, похоронному товариществу ООО "Медный таз", одним из владельцев которого являлся известный в Междуземье и его окрестностях криминальный авторитет, черный эльф Абдулла, монументальную статую медного гоблина. Статуя была заказана и изготовлена в оговоренный срок известным на весь тот и этот свет скульптором-монументалистом Сиропом Ркацители, но, по известным причинам напрочь застряла на таможенном складе, откуда и была выручена Мальчишем и Безяйчиком при активной поддержке Ивана. Мальчиш, на сто процентов уверенный в успехе похода на Москву, заранее связался с Абдуллой и сообщил тому, что он может, наконец, забрать заказанное произведение искусства. Поскольку Медный Гоблин должен был открывать народный гоблинский праздник, день наступления половой зрелости у юных гоблинов, "Урукхай", Абдулла сильно торопился и в результате, будучи эльфом весьма далеким от искусства, вместо Медного Гоблина уволок на свой остров бутылку Клейна вместе с поселившимся в ней поэтом Саньком. А на таможни и прочие людские препоны черный эльф глубоко плевал. Он и не на такое плевал, с помощью магии, конечно. С помощью магии, знаете, как можно плюнуть? То-то же!