Выступление Семеновского полка явилось первым крупным выступлением против крепостничества. Царь был убежден в том, что волнения в Семеновском полку явились результатом влияния каких-то тайных обществ: «Я его приписываю тайным обществам, которые по доказательствам, которые мы имеем, в сообщениях между собою и коим весьма неприятно наше соединение и работы в Троппау»[634].
Александр был встревожен докладом командира гвардейского корпуса И. В. Васильчикова о невозможности послать русские войска для подавления революционного движения в Пьемонте. «Офицеры не желают идти против неаполитанцев… — докладывал генерал. — Число говорунов слишком велико, чтобы заставить их молчать. Революция в умах уже существует, и единственное средство не потопить корабля, это не натягивать больше парусов, чем ветер позволит»[635]. Александр I приказал Аракчееву усилить наблюдение за гвардией. Возникла идея создать для этой цели тайную полицию. «Офицеры посещают общества, — говорилось в документе, — имеют связи; беспокойное брожение умов по всей Европе, особенно со времени последних происшествий, может вкрасться и к нам… Словом, при теперешнем положении дел совершенно необходимо иметь военную полицию при гвардейском корпусе для наблюдения войск, расположенных в столице и ее окрестностях»[636]. Положение о тайной военной полиции было утверждено Александром в Лайбахе в начале 1821 г.[637] Наблюдение возлагалось на лиц «испытанной скромности и благонамеренности… которые бы отлично, прикрыв себя рассуждениями и беспечностью, умели вкрадываться в других»[638].
Тайная полиция явилась органом крепостного режима, выразителем которого был Аракчеев. Ему царь Александр I доверял управление страной во время своего отсутствия. Для режима аракчеевщины характерно планомерное и беспощадное проведение крепостнической реакции во всех звеньях государственного организма. С реакцией были связаны притеснения общественной жизни и преследование всех проявлений свободомыслия. Особенно настойчиво насаждал Аракчеев свои порядки в армии, чтобы искоренить в ней проявление прогрессивных начал. На первый план была поставлена тупая муштра — как средство отвлечения солдат и офицеров от жизни, восстановлена палочная дисциплина павловских времен и мордобой, попиравшие человеческое достоинство. Наушничество и доносы превратились в систему.
Казалось, все делалось для превращения армии в послушную машину. Царь успокоился. Всех крамольников убрали из Петербурга, а о событиях в Семеновском полку запретили упоминать. Подробности о «бунте» передавались из уст в уста как легенда, и тем острее был интерес к этому событию, проявляемый в армии и на флоте. В этом организаторы расправы вскоре убедились. Из всех полков, куда были направлены опальные семеновцы, стали поступать сведения о «разлагающем влиянии», которое они оказывали на солдат. Особенно это почувствовалось на Кавказе, на Украине и в Польше. По этому поводу вел. кн. Константин писал И. И. Дибичу: «Я всегда был того мнения, что несчастная была принята мера, что эту заразу Семеновского полка распустили по всей почти армии»[639]. Протесты против насаждения аракчеевщины продолжались. В 1821 г. против крепостнических порядков в Литовском гвардейском полку выступила группа офицеров. Вел кн. Константин Павлович отдал их под суд. К смертной казни были приговорены M. И. Пущин, П. А. Габбе и Веригин, но затем казнь была заменена разжалованием этих офицеров в рядовые[640].
В следующем году произошла так называемая «Норовская история». На смотру Лейб-гвардии егерского полка в феврале 1823 г. шеф бригады вел кн. Николай Павлович выразил недовольство строевой подготовкой 3-й роты ее командиру штабс-капитану В. С. Норову. Оскорбительная форма замечания вызвала возмущение офицеров всего полка. Они потребовали от вел. кн. отдать «сатисфакцию Норову». Не получив удовлетворения, 20 офицеров подали рапорт об увольнении из полка с переводом их в армию[641].
Все эти события не прошли бесследно и для участников «Союза благоденствия». Особенно большое впечатление произвело неповиновение солдат в Семеновском полку. Семеновская история ускорила процесс поляризации в обществе. Она отрезвила либералов, мечтавших о революции без участия народа, с другой стороны, она убедила радикалов в необходимости ускорения событий, поскольку в армии создавались благоприятные условия для выступления. Спустя несколько лет К. Ф. Рылеев, делясь с Н. В. Басаргиным мыслью о возможности привлечения солдат к восстанию, говорил: «Один подобный случай, а именно неповиновение Семеновского полка, был уже пропущен… не должно повторять ошибок»[642]. На московском съезде в январе 1821 г. было решено распустить «Союз благоденствия» и отказаться от либерально-просветительной пропаганды. Довольно значительная часть либералов отошла от движения. Это решение стало известно царю, и, несомненно, оно способствовало притуплению внимания военной полиции, которая довольно долго не могла обнаружить новую революционную организацию, возникшую вместо «Союза благоденствия». А между тем на месте ликвидированного «Союза благоденствия» возникло два новых общества — «Северное» и «Южное».
Южная управа «Союза благоденствия», сферой действия которой была 2-я армия, расквартированная на Украине и в Бессарабии, направила на январский съезд двух представителей, подполковников И. Г. Бурцова и Н. Комарова. Вернувшись со съезда, Бурцов созвал Южную управу и объявил о решении съезда распустить общество.
После бурных прений решено было не соглашаться с решениями съезда о роспуске «Союза благоденствия» и сохранить тайную организацию, которую возглавили три директора. П. И. Пестель, А. П. Юшневский и Н. М. Муравьев (последний — для связи с формирующимся Северным обществом). Руководители Южного общества приняли республиканскую программу и поставили задачу совершить «военную» революцию.
Северное общество сформировалось лишь в 1822 г. после возвращения Гвардейского корпуса из Литвы, где он был расквартирован с осени 1821 г. Тотчас по возвращении в Петербург члены бывшего «Союза благоденствия» объединились в новое общество. Эту организацию возглавил Никита Муравьев. В нее вошли С. П. Трубецкой, М. С. Лунин, И. И. Пущин, Е. П. Оболенский, Н. И. Тургенев и др. Это была хорошо законспирированная организация. Нужно подчеркнуть, что обе эти организации считали, что они составляют две части целого и поэтому полагали необходимым действовать совместно. «Я утверждал, — говорил на следствии Пестель, — что Северное и Южное общества составляют одно, потому что они оба суть продолжение «Союза благоденствия»[643].
Подтверждал это в своих показаниях и Н. Муравьев. Он говорил, что декабристские организации возникли «из одного и того же корня»[644]. Однако вначале руководители Северного общества не разделяли радикальных взглядов южан и скорее склонялись к умеренным воззрениям своего главы Н. Муравьева, пропагандировавшего идею конституционной монархии.
Обе части общества довольно сильно выросли. Более энергичным был рост Северного общества вследствие того, что полки Гвардейского корпуса были компактно расположены в Петербурге. Здесь же, в Петербурге и Кронштадте, стоял Балтийский флот. Особенно сильные офицерские организации были в Гренадерском, Измайловском и Московском гвардейских полках. Туда входил и кружок молодых морских офицеров. В большинстве своем они были республиканцами. «Никто никогда и не доказывал, — показывал на следствии Д. И. Завалишин, — или не убеждал об республиканском образе, ибо сие было не нужно, потому что на сей счет спора не было».
