Не лучше обстояло дело и с офицерами ополчений. Для замещения офицерских должностей в ополчении первой категории требовалось 3 420 офицеров и во второй категории — до 6 тыс. Такова была потребность при формировании ополчений после русско-турецкой войны. Налицо же было только 1 400 числившихся в запасе офицеров. Было решено продлить срок службы в ополчении для штаб-офицеров до 55 лет, а для обер-офицеров — до 50 лет. Эта мера дала возможность увеличить к 1895 г. число офицеров запаса до 2 800 чел. Однако для покрытия штатной потребности недоставало около 7 тыс. офицеров.

Все это свидетельствует о том, что социальная политика правительства входила в противоречие с потребностями армии. Нужно было открыть доступ в офицерский корпус представителям других сословий. Делалось это медленно, с оглядкой на благонадежность. Результат такой политики обернулся в войнах начала ХХ столетия катастрофической нехваткой офицеров при развертывании многомиллионной армии.

Так обстояло дело с обер-офицерскими кадрами. Несколько иная картина наблюдается с кадрами штаб-офицеров. Вакансий по этой категории в армии было значительно меньше. Эти вакансии замещались либо окончившими Военную академию (по второму разряду), либо переведенными офицерами гвардии (с повышением в чине). Возможностей для производства обер-офицеров по выслуге оставалось сравнительно немного. Поэтому о недостатке штаб-офицеров вопрос не стоял. Скорее он ставился в другом плане. Армия была переполнена офицерами старших возрастов, так как служба в обер-офицерских чинах продолжалась от 25 до 30 лет. Поэтому подавляющее число командиров рот (до 70 %) было в возрасте от 40 до 50 лет. Это обстоятельство должно было учитывать Военное министерство при составлении мобилизационных планов. При сложившейся ситуации в запасе недоставало штаб-офицеров. Вот почему в конце века встал вопрос о возрастном цензе. В 1899 г. были введены «Временные правила о предельном возрастном цензе для состоящих на службе генералов, штаб— и обер-офицеров», по которым предельный возраст устанавливался для строевых обер-офицеров — 53 года, для кавалерийских — 56, для командиров пехотных полков и батальонов — 58, для начальников дивизий — 63 и для командиров корпусов — 67 лет.

Система комплектования армии и флота рядовым и командным составом всегда отражает существующие в стране общественные отношения и господствующие формы и методы ведения войны и военных действий. Господство в России феодально-крепостнического строя в первой половине века обусловило существование рекрутской системы, позволявшей иметь в армии и на флоте однородный социальный и национальный рядовой состав, и обеспечивало руководство всеми видами вооруженных сил за господствующим классом.

Однако эта система входила в противоречие со складывающимися буржуазными формами ведения войны и военных действий, развитие которых в конечном счете определялось изменениями, происходившими в материально-технической основе военного дела.

Вызревание в недрах феодального строя капиталистического способа производства привело к победе капиталистического строя. Это обусловило переход от полуфеодальной кастовой армии к массовой армии, комплектуемой на основе воинской повинности. Экономической ее основой было капиталистическое производство средств ведения войны и боя.

Однако переход от рекрутской системы к воинской повинности не изменил расстановку социальных категорий в армии. Рядовой состав по-прежнему комплектовался рабочими и крестьянами, командный — дворянами. Это и был тот анахронизм, который не позволял воинскую повинность сделать всеобщей и всесословной. «Безвозвратно канули в вечность те времена, когда войны велись наемниками или представителями полуоторванной от народа касты. Войны ведутся теперь народами…», — писал В. И. Ленин[281]. В новых условиях сохранение феодально-крепостнических пережитков в вопросе комплектования обернулось поражением в русско-японской войне 1904–1905 гг. и мировой войне 1914–1917 гг.

Развитие военно-теоретической мысли

Система боевой подготовки войск определяется, с одной стороны, способом ведения войны и боя, с другой — господствующим социальным строем.

В первой половине XIX в. ведущим способом войны и боя стала глубокая или, как тогда ее называли, перпендикулярная тактика колонн и рассыпного строя, пришедшая на смену линейной тактике. Глубокая тактика по своей социальной сущности выражала буржуазные способы ведения войны и боя, сложившиеся на Западе и в России в конце XVIII — начале XIX в. На Западе ее носителем явилась французская армия. Начало складывания ее относится к 60-м годам XVIII в., оформилась же она в период революционных и наполеоновских войн. Теоретическое обоснование она получила в работах Фолара, Гибера, Карно и Наполеона. В России новый способ ведения войны и новая глубокая тактика также складывались с 60-х годов XVIII в. Их создателями были П. А. Румянцев, А. В. Суворов и М. И. Кутузов. Во Франции буржуазный способ ведения войны и боя достиг расцвета в период утверждения капиталистического строя. Новые буржуазные отношения определяли способ комплектования, организацию армии и систему ее боевой подготовки. В России же только складывались буржуазные отношения. Феодально-крепостнические отношения затрудняли оформление тактики колонн и рассыпного строя. Новое рождалось в боевой практике. Но к нему относились с недоверием и поэтому старались облечь в старые формы. Правящие круги стремились использовать только те элементы нового в военном деле, которые не нарушали феодальных основ военного дела. Прогрессивные круги армии видели необходимость перехода к буржуазным формам ведения войны и новым способам подготовки армии и проводили их в жизнь, и поэтому неизбежно вступали в противоречие с официальным курсом.

Развитие военно-теоретической мысли шло вместе с развитием общества, с его борьбой противоречий. «…История идей, — указывает В. И. Ленин, — есть история смены и, следовательно, борьбы идей»[282]. Эта борьба нашла свое отражение уже в первых трудах по тактике. Генерал А. И. Хатов в 1807–1810 гг. издал «Общий опыт тактики» и «Начальные основания военной тактики». В этих книгах он добросовестно изложил боевой опыт стран Западной Европы, главным образом Франции, и дополнил его соображениями, основанными на боевой практике русской армии[283].

Хатов рассматривает войну как общественное явление, зависящее от ряда факторов. К ним он относил военную технику и общественный строй которые создают «Способы, употребляемые правлениями для образования граждан, воинов и генералов»[284]. Поскольку техника и общественный строй изменяются, то «изменяются по мере изменения оружия и военных учреждений»[285] и принципы военного искусства.

Хатов решительно выступал против вечных и неизменных принципов военного искусства и против формализма в теории. «Наука, и прежде всего военная наука, должны сделать тактику простее и искуснее, образовать лучше войска и лучших генералов, поставить методу на место навыка, соображение на место случая»[286].

Он ратовал за переход к тактике колонн и рассыпного строя и отказ от безнадежно устаревшей линейной тактики. Вслед за Хатовым в защиту глубокой тактики выступил генерал М. С. Вистицкий. Он утверждал, что теория должна основываться на боевом опыте. Тактические же правила зависят «от обстоятельств»[287]. Ему же принадлежит исследование вопроса о базе и операционной линии, в основе чего лежал опыт Отечественной войны 1812 г.